Бездна

Сердцем сказанные строки: В каждом слове ― полынья. По теории шести рукопожатий всем на свете людям суждено оказаться близкими друг другу. Порой Гермиона ловит себя на мысли, что хочет оказаться седьмой. Стоять перед целителями больницы Святого Мунго, мракоборцами и министерскими работниками сложно. Она комкает в ладонях черновик с речью и отбивает носком туфли в такт собственным словам. То ли в поддержку себе, то ли забивая гвозди в гроб. Чужой. Она говорит на автомате, как заводная игрушка с испорченными батарейками, и смотрит строго вперед. Главное ― не смотреть никому в глаза. Главное ― не сбиться. Главное ― не замолчать. Второстепенного не остается. Потому что секундная заминка ― и она не скажет больше ни слова. Чужое недоверие обвивает запястья азкабанскими кандалами: ледяными, цепкими, вытягивающими магию. ― Первые исследования в этой области начались больше полувека назад, с тех пор множество ученых с мировым именем продолжали эксперименты и… ― Назовите эти имена. ― Чужой визгливый голос врывается в ее сознание тупым с зазубринами ножом. Гермиона выдыхает, на мгновение прикрывая сухие от усталости глаза. Какой идиот впустил в зал журналистов? ― Таким образом, можно считать данную область открытой для экспериментов. Объединение технологий позволит существенно облегчить и ускорить разработку и последующее внедрение… ― Вы не ответили! Гермиона переводит взгляд на затерявшуюся среди министерских сотрудников Риту Скитер. И непроизвольно морщится, ощущая себя подопытной крысой в руках вивисектора. ― Мисс Скитер, подробнее с моим исследованием вы сможете ознакомиться после окончания доклада. Я обязательно отвечу на все ваши вопросы. Гермиона судорожно выдыхает, собирая мысли в стройный ряд, и окончательно искомкав заготовку речи, заставляет себя продолжать. Больше ее не перебивают. *** ― Ты всегда была отчаянной девчонкой. ― В голосе Гарри отчетливое восхищение. ― Я тобой горжусь. И рад, что ты вернулась. Спасибо. Гермиона устало откидывается на спинку кресла и сжимает подлокотники. В кабинете Гарри тихо, спокойно и нет назойливых взглядов, вспарывающих ребра. Пять лет вне Британии дались ей нелегко, но возвращаться оказалось тяжелее в разы. Жизнь в Австралии с родителями и обучение в двух местных университетах по магической и магловской специальностям теперь кажутся далеким сном. Родная земля оседает пылью в легких и мешает дышать полной грудью. ― Они не одобрят. Я знаю, что не одобрят. Сумасшедшая идея, которая и в магловском мире вызывает споры до хрипоты, здесь она тем более не приживется в умах. Она впервые в жизни смиряется с поражением. Они бы не согласились, даже будь на чаше весов жизнь Гарри, что уж говорить про пожирателей смерти. ― Ты посеяла эту мысль, Гермиона. Они будут думать, высчитывать… ― Но времени нет! Замшелое средневековое общество! Рабовладельческий строй, в котором нет места развитию! Упиваются магией, будто больше в мире не существует ничего, кроме искр на кончиках волшебных палочек! ― Она срывается на визг. ― Гермиона. Она соскакивает с кресла, обходит стол Гарри и замирает около ненастоящего окна. ― Если они не позволят провести эту операцию, то твое обещание станет пустым звуком, Гарри. ― Она закусывает губу и касается кончиками пальцев прохладного стекла. Вдалеке на нарисованном небе виднеются силуэты птиц. ― Я не знаю другого варианта. Посмертное проклятие такой силы и направленности не разрушить, рано или поздно оно убьет его, их всех. Рано. Не поздно. Гарри молчит, и Гермиона оборачивается к нему. ― Мне очень жаль. «Ты зря меня позвал». *** Сердце Лондона бьется ровно и четко: люди спешат по делам, машины тянутся по лентам дорог, натертые до блеска окна и витрины игриво сияют в лучах солнца. Улицы дышат: рвано, шумно и живо, отчего Гермионе еще больше не хочется подходить к старому запущенному зданию, резко непохожему на остальные. Пыльный кирпич, покрытые слоем сажи стекла, на дверях вечное «закрыто на ремонт». Универмаг «Чист и Лозоход лимитед» как инородный предмет в теле, замерзший и замерший, неприветливо встречает каждого, кто бросает на него мимолетный взгляд. Гермиона медленно подходит к облупленным манекенам в съехавших париках и давно немодных нарядах. Стоящий особняком игривый манекен в зеленом фартуке будто насмешливо поглядывает на нее, подмигивая пластиковыми глазами, от которых давно отклеились искусственные ресницы. ― Недуги от заклятий, посещение Драко Малфоя. Манекен изучает Гермиону долго, словно решает, позволено ли ей зайти, а затем едва заметно кивает и позволяет шагнуть сквозь стекло. Больницы одинаковы везде, в них смешались в причудливый коктейль суета, запах лекарств, пациенты и их родственники, надежда, смирение и смерть. Гермиона подходит к стойке привет-ведьмы и записывается в книгу посетителей, росчерком пера выводя фамилию и цель визита. А затем поднимается на пятый этаж. Каждый шаг по лестнице ― как дорога на эшафот. И бурчащие нелепицы древние целители с картин не добавляют уверенности. ― Мисс Грейнджер? Женщина средних лет в лимонном халате неожиданно касается ее локтя, и Гермиона вздрагивает. Сколько она так стоит уже около палаты, не решаясь открыть дверь? ― Да, ― она оборачивается, ― здравствуйте, целитель Страут. ― Он не любит гостей, ― грустно кивает на табличку у палаты Мириам Страут, ― к нему теперь редко приходят. Гермиона расправляет плечи: ― Со мной ему придется смириться. ― И смело распахивает дверь, не утруждая себя вежливым стуком. Чтобы ворваться в чужую вселенную. В личной палате Драко Малфоя пахнет безнадежностью. И он совершенно не рад ее видеть. ― Не стоило, Грейнджер, я вполне обхожусь без визитов вежливости. Восково-бледный, полупрозрачный, с лихорадочно горящими глазами, в которых пляшет голодная бездна, Драко Малфой выглядит совсем не так, как когда-то помнилось ей. За пять лет он будто прошел путь длиной в пятнадцать. ― Сколько ты здесь? Он ухмыляется: ― Почти два года. Продержался намного дольше остальных, знаешь ли. Многие уже успешно в могиле. Он произносит это обыденно и просто, и Гермиона неверяще качает головой: ― Ты смеешься. ― Слёзы вместо меня роняет мать. Видимо, она опять ищет невозможный путь спасения. Глупая затея. Даже Дамблдор не победил его проклятие. Гермиона смаргивает пелену и аккуратно садится на край постели. ― И ты смирился. ― Ничего другого не осталось. Она смотрит ему в глаза и находит ответы на сотни вопросов сразу, кроме одного. ― Почему ты не сообщил? ― Жалость, Грейнджер, твой худший недостаток. Ты бы примчалась, роняя за собой использованные порталы, и начала искать вариант, как спасти глупого мальчишку, который выбрал быть злодеем. ― В каждой истории должны быть герои, злодеи и те, кто просто оказался по неверную сторону баррикад. Ты, Драко, никогда не был злодеем. Лучи солнца подсвечивают пылинки в воздухе. Все они ― пылинки. Она улыбается. ― Злодеи не пишут письма в далекую Австралию, не поддерживают в тяжелые минуты, не радуются чужим победам. Злодеи не становятся… ― Друзьями? Легко быть другом по переписке, Грейнджер, если вживую друзей не остается. *** Первое письмо она получает через два месяца после переезда. Привычно открывает почтовый ящик и цепляется взглядом за непохожий на остальные конверт. Отправитель в первую минуту ей кажется чужой неуместной шуткой, во вторую ― сумасшедшим обманом, в третью ― в груди просыпается неясное чувство, имя которому Гермиона не придумала даже спустя пять лет. Он пишет: о погоде в Англии, о Хогвартсе, о результатах спортивных матчей, о новом меню в кафе Фортескью. И Гермиона пишет в ответ. О магическом образовании, о животных, о странной стране-вверх-ногами, и между строк: спрашивает, как он. Редкие записки Гарри и Рону оказываются практически вытеснены из ее жизни длинными письмами Драко Малфоя. Тонкая нить, соединяющая ее с домом, пульсирует на запястье и не дает забыть о прошлом, но не мешает ранам становиться шрамами. И однажды Гермиона понимает, что дышать ― легко. И жить ― легко. И вина, разъедающая ее при каждой встрече с родителями, уже не такая горькая. А потом письма прекращаются. *** Гермиона выходит из госпиталя и замирает: от контраста. Осень обнимает за плечи и тихо шепчет что-то успокаивающее. Люди спешат, машины едут, ветер гоняет опавшие листья. Сердце Лондона бьется. Сердце Драко Малфоя скоро остановится. И бездна в его глазах победит. Обернувшись на манекен, Гермиона кивает собственным мыслям, а затем глубоко вдыхает городской воздух. И растворяется в толпе. У нее еще так много дел. *** ― Это большой риск, ― говорит Гарри. Хмурится, бродит кругами по ее гостиной, как запертый в клетке пёс, дергает головой, ерошит волосы. ― Они отказали. Им плевать на Малфоя и остальных. Гермиона скукожилась в кресле, поджав ноги и кутаясь в плед. ― По мнению министерства: сдохнут ― и ладно. ― Рон фыркает и качает головой. ― Трусливые винтики. Он оккупировал ее диван: завалился с ногами и гипнотизирует потолок, будто тот может дать ответы на все вопросы и помочь обмануть систему. И Гермиона ловит себя на кощунственной мысли: она ждала, что Рон будет против. Поддержки ― не ждала. Квартира Гермионы превратилась в штаб спонтанно. Просто вечером к ней с разницей в пять минут пришли оба. И устроили мозговой штурм. Решение министерства магии било наотмашь: отказать-запретить. Ее доводы, вся ее заготовленная речь ― коту под хвост. Сломанные сердца пожирателей смерти никто не собирается чинить. Последний подарок Волдеморта невидимой металлической рукой сжимает глотки предавших его слуг, убивая одного за другим. На очереди ― Драко Малфой, который отчего-то смеет сопротивляться: зелий в его венах столько, что, кажется, кровь там вовсе не главная составляющая. Нарцисса Малфой грубо выцарапывает сына из-под дыхания смерти, не давая ему окончательно ускользнуть во тьму. Когда Нарцисса пришла к Гарри за помощью, готовая упасть на колени, он не смог отмахнуться. Так Гермиона вернулась в Лондон. План, который по кусочкам выстраивается в ее голове, безумен, как бездна в глазах Малфоя. *** Она встречает Нарциссу Малфой в магловском парке: извилистые дорожки, уютные лавочки и небольшой пруд. И листья. Листьев столько, что можно их пинать на ходу, удивляясь собственному шальному настроению. Дойдя до нужной лавочки, Гермиона вмиг теряет всю уверенность. Во взгляде Нарциссы ― ледяная корка обреченности. Так смотрят мертвецы. Аккуратные, тонкие, с иголочки одетые мертвецы. И ей становится стыдно за собственные джинсы и потрепанную куртку. ― Что тебе нужно? ― Она не разменивается на приветствия, только сцепляет затянутые в перчатки ладони в замок и сидит неестественно прямо. Гермиона садится рядом: ― Я хочу попробовать его спасти. ― Самоуверенная девчонка. Спасти моего сына невозможно, можно только продлить ему агонию. Я говорила это Поттеру. Проклятие уничтожает его сердце. ― Верно. Но что если дать ему другое сердце? Нарцисса закрывает глаза. ― Проклятие цепляется за живую плоть… Есть одна концепция, идея, исследование. Технология, она магловская и очень несовершенная, недоработанная, мы вскользь касались ее в университете. Искусственное сердце. Пластик, трубки, никакой живой материи. Живое сердце погибнет так же, но искусственное… ― Ты хочешь сделать моего сына частью своего эксперимента? Гермиона кивает: ― Я хочу объединить технологии. Магловскую задумку и магическое исполнение. Заставить искусственное сердце работать на магии. Проблема в энергии и отторжении телом материала, благодаря магии это решится. Нарцисса всхлипывает. ― Он. Мой. Сын. А не крыса для твоего эго! Ты даже не целитель! Гермиона пожимает плечами: ― Я стала врачом, это магловский целитель. Я анестезиолог. ― И что же делает этот зиолог? ― Если коротко, то я усыплю вашего сына и буду следить за его состоянием во время операции, а затем помогу проснуться. И заставлю сердце работать. У Нарциссы впервые появляется подобие интереса: ― А кто будет менять сердце? ― Я найду хирурга. Магла. А потом сотру память. Нарцисса ухмыляется. И качает головой. ― Считаешь себя героиней? Тебя ждет Азкабан, Гермиона Грейнджер. Вне зависимости от исхода. ― Он мой друг, миссис Малфой. И я должна ему помочь. Ветер играет с листвой. Мимо проходят люди. В озере плавают утки. ― Друг… Ты единственная, кому он писал. *** По теории шести рукопожатий все люди в мире взаимосвязаны. И иногда Гермиона не прочь, чтобы между ней и Драко Малфоем было как можно больше рукопожатий. Ведь тогда ей бы не было так больно и горько. Нарцисса рассказала, чем продляет его агонию. И Гермиона не может понять, гений она или безумица. Феликс Фелицис. Жизнь Драко Малфоя теплится на опасных флаконах с зельем удачи. Но никакой удачи в мире не хватит, чтобы победить проклятие, голодной бездной поселившееся в его глазах. Гермиона комкает в ладонях наспех начерканный адрес бывшего хирурга. Руки от бога, так о нем сказали. И сволочной характер. Достаточно мерзкий тип, чтобы согласиться принять участие в подпольной операции и заменить на искусственное сердце почти мертвому пациенту. Дверь открывает мужчина неопределенного возраста, с исследовательским интересом разглядывая незваную гостью. Она говорит на автомате и смотрит строго вперед. Главное ― не смотреть ему в глаза. Главное ― не сбиться. Главное ― не замолчать. Потому что если она увидит в его взгляде насмешку или неверие в ее сумасшедшую идею, то не выдержит. ― Дура, ― отвечает наконец Деннис Флеминг. ― Давно я таких не видел. Он умрет практически сразу после операции, если не откинется прямо на столе. Второе даже вероятнее. ― Я заплачу, ― отвечает Гермиона. А Нарцисса Малфой и вовсе его озолотит в случае удачи, но это она не говорит. Но Деннис Флеминг соглашается. И почему-то, кажется ей, исключительно из научного любопытства. Не зря она все-таки одолжила флакон зелья удачи. *** Операционную обеспечил Гарри. Медикаменты и прототип сердца ― Нарцисса. Прикрытие и защиту от нежданных гостей ― Рон. Гермиона почему-то уверена, что Кингсли тоже приложил к этому руку, потому что забрать Драко из больницы получилось слишком легко и тихо. Да и подробности ее выступления все-таки не просочились в прессу. И в случае провала бездна заберет их всех. Но отступать нельзя, перед глазами у нее строчки из последнего письма: «Знаешь, Грейнджер, во всей это кутерьме я понял одну важную вещь: больше всего на свете я хочу жить. Жить и знать, что где-то живешь ты». И она хочет этого тоже. А потому внимательно следит за показаниями на мониторе. «Погода удивительно паршивая: дожди-дожди. Скоро наступит осень. Не утонуть бы». ― Всё будет хорошо, ― шепчет Гермиона. ― Я тебе не верю, ― отвечает Драко. Гермиона себе не верит тоже. А затем она прикладывает к его лицу маску. «В бездну всё, Грейнджер. Прости, если не смогу пока писать». Показания стабильны. Наркоз действует. Тело Драко, полностью лишенное воздействия Феликс Фелицис, приняло магловские лекарства. И счет, знает она, идет на минуты. Деннис Флеминг приступает к операции и ласково прикладывает скальпель к коже Драко Малфоя, у которого остается слишком мало времени. Часы на стене отсчитывают: тик-так. Сердце его бьется спокойно и ровно. А затем, в одно мгновение, замирает. Флеминг останавливается и переводит взгляд на монитор, испачканные кровью ладони в перчатках сжимаются в кулаки. Гермиона прикрывает глаза и выдыхает. ― Продолжайте. ― Но… ― Продолжайте! ― визжит Гермиона. ― Потрошите! Ломайте ребра. Замените чертово сердце! Собственный голос кажется ей надломленно-мертвым. Как и тело, лежащее на операционном столе. У них остается пять минут. *** ― В каждой истории должны быть герои, злодеи и те, кто просто оказался по неверную сторону баррикад. Ее голос отдается гулким эхом от каменных стен и теряется в тишине. ― Кем считаете себя вы? ― Голос судьи сух и требователен. Закрытое слушание в усеченном составе Визенгамота и никаких зевак. Антимагические кандалы ― ледяные, колкие ― натирают запястья. Гермиона на мгновение прикрывает глаза, дрожащие пальцы сцепив в замок. И пожимает плечами. ― Считаете себя героиней, мисс Грейнджер? ― снова спрашивает судья. ― Нет, ― качает головой Гермиона, ― я просто жду, когда он очнется. Она ни о чем не жалеет. *** Вердикт судьи ― пять лет Азкабана. Вердикт министра магии ― помилование. Вердикт Драко Малфоя, открывшего глаза, ― гениальная дура. «Здравствуй, Грейнджер! Слышал, ты перебралась на край света, где все вверх тормашками. Отличное место для такой, как ты. Знаешь, в Англии сегодня дождь. Значит, у тебя там точно должно быть солнце».