Бесконечное Рождество

Стив что-то задумчиво штрихует в скетчбуке, когда в комнату заходит поджавший губы Баки. — Сегодня второе марта, — говорит он. Стив бросает на него мимолетный взгляд и улыбается: — Не сомневайся, Бак, я помню, что твой день рождения через неделю. — Да не в этом дело, — с досадой шлепает тот себя по бедру. — Чертова елка, сколько еще она будет здесь стоять? — Да, Баки, конечно. Ты прав, — медленно произносит Стив. Улыбка становится печальной и больше не отражается в глазах. Стив был счастлив, когда накануне Рождества Баки притащил елку в дом: невысокую, но такую красивую, пушистую, с еще мягкой ароматной хвоей. Стив тогда никак не мог успокоиться, носился по дому то с гирляндами, то с мишурой, пока до конца ее не украсил. Баки доверили только подавать игрушки, но счастье его соулмейта чувствовалось в груди теплой волной, и он наконец-то был уверен, что все делает правильно. Но время шло, и елка начала засыхать. Хвоя желтела и осыпалась, создавая в гостиной раздражающий беспорядок и заставляя все чаще браться за веник и совок. Но стоило Баки достать коробку и протянуть руку к игрушке на нижней ветке, блестящему сине-голубому шару с морозными узорами, как Стив остановил его: — Пусть она ещё немного постоит, хорошо? Баки тогда пожал плечами и оставил елку в покое, а от Стива по связи прошла настолько сильная волна благодарности, что он сначала даже растерялся. Теперь же от былой пышности не осталось и следа. Голые ветки, растерявшие все иглы, торчали в разные стороны, напоминая обломки костей, и Баки становилось не по себе при взгляде на них. Зима закончилась, пришла весна, и не осталось ни одного повода оставлять этот пугающий остов, обмотанный выключенными гирляндами, обвешанный игрушками в доме. Баки чувствует такое удовлетворение от согласия Стива убрать это с глаз долой, что легкое покалывание связи на этом фоне практически не ощущается. Он ставит перед Стивом пустую коробку для игрушек и выходит из комнаты в тот момент, когда тот протягивает руки к тому самому сине-голубому шару. Покалывание, сначала незаметное, усиливается, становится неприятным, а затем и болезненным. Стоило бы бросить все и проверить, как там Стив, но с левой ладони Баки снята половина пластин, и он остается на месте. Когда спустя час Баки вновь входит в гостиную, Стив сидит на полу. Его взгляд направлен в никуда, а в ладонях — покрытые пятнами ржи осколки того самого шара. Баки выдыхает сквозь зубы и резко вставляет вилку гирлянды в сеть: черт с ней, с этой обглоданной елкой, пусть стоит и мигает дальше. Он не скажет Стиву, что сегодня был вынужден выковыривать эти чертовы хвоинки из своей руки. Баки тянет на себя безвольные кисти, стряхивает на пол осколки и аккуратно проводит пальцами по уже подзажившим порезам, проверяя, не осталось ли что-то в них. Стив вздрагивает, приходя в себя, и Баки снова накрывает волной: теперь это сожаление с привкусом стыда. Его соулмейт всегда испытывает такие сильные, вкусные эмоции, что одни их отголоски, приходящие по связи, делают жизнь ярче. Иногда Баки задается вопросом, а чувствует ли Стив его, выгоревшего, вообще. — Я не могу… не могу убрать ее. Голос Стива хриплый и тихий, он чуть отстраняется, чтобы подобрать упавший неподалеку скетчбук и перелистнуть его в начало. С каждой страницы на Баки смотрит он сам, а на фоне горит Рождество. Взрослый, подросток, мальчишка. Стив с любовью вырисовывает его черты, кое-где парой штрихов обозначает себя. И — елки: в остатках мишуры, бумажных разрисованных им игрушках, подвешенных за едва держащиеся нитки. Целые деревья и корявые, облезлые ветки, как в их праздник перед призывом. Их последнее Рождество: худой Баки с тенями под глазами после Аззано и широкоплечий Стив, прижавшийся холодным носом к его шее. — С тех пор, как ты… упал, как я не смог удержать тебя, у меня не было Рождества. Иногда Баки благодарен Гидре за кресло и регулярное стирание памяти, и сейчас один из таких моментов. Он даже представлять не хочет, что было бы, помни он все семьдесят лет своего соулмейта. Помни, смотри на его смерть раз за разом в кошмарах, вини себя за неё. Будто бы Баки и без того не за что винить себя. "Рождество — это время чудес, Баки! — всплывает вдруг в памяти. — Ты уже придумал, что загадаешь?" Тогда Баки и правда верил в чудеса. Он загадал тогда, чтобы Стив однажды сумел вылечиться. Черт возьми, возможно чудеса и правда происходят. Возможно, это именно он виноват в том, что произошло со Стивом после. И если Стиву нужно это лысое дерево, чтобы снова научиться надеяться и почувствовать, что они вместе, — пусть оно остается. А на случай застрявший хвои между пластинами у Баки всегда найдется ремонтный набор.