who do you love?

— Ты любишь её? — Чонун прикрывает глаза, откидывая голову на спинку дивана. Болеть они от этого не перестают, но темная пелена создаёт ощущение хоть какого-то покоя. Он пытается вспомнить, надевал ли сегодня линзы, а если да, то снял ли, но в мысли скачут, не давая сосредоточиться на чём-либо. Тишину в комнате прерывают только гудки машин за приоткрытым окном и тихо сопящий во сне пёсик, удобно расположившийся в углу. Чонуну даже это кажется странным, ведь дома он не один, а присутствие гостя он физически не ощущает, только где-то в груди периодически спирает дыхание от осознания. — Ты поверишь, если я скажу «да»? — старший отвечает так же тихо, стараясь сохранить хрупкое равновесие. Он не понимает, что чувствует собеседник, но тот никак не реагирует. Белые волосы падают на лицо, и Хичоль заправляет выбившиеся пряди за ухо, не поднимая взгляда с пола. Он смотрит на свои цветные носки, на голые стопы младшего, на собравшиеся в области лодыжек чёрные джинсы и на ровные линии на паркете. И ему хочется вслед за ним закрыть глаза, потому что он помнит слишком много. Помнит шлепки босых ног по полу в его комнате в общежитии в первом часу ночи, помнит тяжесть на своих бёдрах, помнит небрежные касания и острые коленки. Они врезались в память так же ярко, как редкие поцелуи. Хичоль помнит каждый. — Не знаю, — отвечает честно, Чонун вообще собрался сегодня не врать, ведь смысла это делать уже не находит. В глубине души он надеется на ответ «нет», а снаружи только тихо выдыхает, открывая глаза. Присутствие старшего в его доме настоящая редкость, и Чонун искренне не понимает, что он забыл здесь посреди ночи, поэтому переводит взгляд на лохматого блондина. — Ты поздно. Разве она не волнуется? — Она не знает, что я не дома, — Хичоль оглядывает небольшую комнату, обращая внимания на голубую рубашку, висящую в приоткрытом шкафу. Он точно помнит, какую пуговицу на ней оторвал, а позже сам пришивал под смешки младшего. В гостиной горит свет, но в окне мигают цветные огни светящихся вывесок на соседнем доме. Йесон рассматривает гостя, размеренно качая одной ногой. Ритмичное движение тоже поддерживает какое-то внутреннее спокойствие, хотя у Чонуна сердце всё равно выпрыгивает из груди. Он даже мысленно удивляется себе и своему самоконтролю, потому что глаз оторвать не может. Хичоль красивый. Всегда был красивым и всегда будет. С любым макияжем и без него, с любым цветом волос и с любой стрижкой. У него руки мягкие и пальцы красивые, а глаза тёмные-тёмные, и Чонун даже немного завидует. Хичоль всем нравится, он идеальный. Только глупый совсем чуть-чуть. — Как не стыдно, хён? Обманывать близких — плохо, — Хичоль слышит в голосе мембера издёвку и поджимает губы, понимая, к чему клонит младший. Тон его насмешливый, но они знают друг друга слишком давно. Хичоль знает, сколько сил стоило ему эта фраза, а Чонун знает, что не обманет, поэтому не пытается. — Наступаю на одни и те же грабли, — хмыкает Ким, кивая. Чонун позволяет себе улыбнуться, не зная, заметит ли старший. — Я уверен, Момо хорошая. Не поступай так с ней, — блондин оборачивается, когда слышит её имя, и встречается с внимательным взглядом. Чонун смотрит заботливо, прямо в глаза, а улыбка не сходит с его лица. Хичоль понимает, почему из младшего отличный айдол. — Как? — он спрашивает, хотя несколько вариантов ответов у него в голове уже вертится. Как поступать? Так же, как с Чонуном? Или так подло и низко, прикрываясь ей? Как «так»? Блондин ждёт терпеливо, почти не моргая и обводит лицо мембера внимательным взглядом. «Он снова сделал эту ужасную стрижку». А вслед за этой следующая отчаянно смущающая мысль: «Неужели он меня провоцирует?». Плечи заметно дёргаются, и Чонун автоматически переводит взгляд на них. А Хичоль опускает взгляд, уже осуждая себя. Мол, конечно, ему же до тебя есть какое-то дело. Какое-то, может быть, и есть, но не доходящее до странной стрижки. — Не разбивай ей сердце, если останешься с ней, — Чонун только сейчас чувствует, как пересохло в горле, и выпрямляется, чтобы встать и наконец уйти от этого. От этого разговора, от этого внимания в его сторону, от этого сжимающего что-то в груди чувства, от всего этого. Блондин провожает взглядом его руку, которая быстро перемещается вдоль тела младшего, когда он встаёт с дивана, и остаётся болтаться вдоль его бедёр. Возможно, ему хочется взять её в свои ладони и остановить Кима. Но тот даже не смотрит на него, делая несколько неторопливых шагов в сторону кухни, а затем возвращаясь обратно со стаканом воды. Чонун бы выбрал что-то другое, но это первое, что попадается на глаза, а сил на размышления у него нет. Мышцы ноют после долгого дня, а Хичоль выбрал такое неподходящее время для серьезного разговора. Даже не предупредил, а возник на пороге его дома во втором часу ночи, когда Йесон только закончил рабочий день и приехал домой. Хичоль хмурится, обдумывая слова младшего: — Как я могу разбить ей сердце? — Вариантов много, — Чонун не садится рядом, а занимает место подальше на угловом диване. Хичоль оглядывает его снова, наблюдая, как тот буднично снимает с тонких пальцев кольца и расстёгивает цепочку на шее. — Даже если она только подруга для тебя, не охладевай к ней, раз решил остаться. Не заставляй её страдать. — Почему ты так уверен, что она для меня только подруга? — Хичоль усмехается, но совсем не от хорошего настроения. — Если она твоя возлюбленная, то что ты здесь делаешь? — взгляд у младшего острый. Он заглядывает в глаза, пренебрегая наблюдением за расположением аксессуаров. В голосе его звучит настойчивость и, если можно сказать, некая злость. Мелкие движения тоже приводят в себя. В рубашке сидеть жарко, он начинает расстёгивать пуговицы, чтобы натянуть на себя хлопковую футболку. Парень напротив следит за его пальцами, отчего у Чонуна, если честно, в животе что-то скручивается в спираль, заставляя вспомнить старые эмоции. — Ты же здесь не за тем, чтоб посмотреть на то, как я переодеваюсь? «Что ты там не видел?» — продолжает про себя брюнет, справляясь уже с нижними пуговицами. — Может, за этим, — Хичоль взгляд поднимает на его лицо, чувствуя, как начинает барахлить самообладание. Они не виделись слишком давно. Настолько, что говорить о них уже нет смысла, настолько, что мягкость чужой кожи старший уже почти чувствует под пальцами, почти чувствует, как бьётся сердце, когда он прижимается к Киму, почти чувствует, как мокнут ладони от стекающих с коротких прядей капель воды. Как это было всегда. — Тогда можешь возвращаться к себе, — один из источников света на улице перегорает быстрее, чем Чонун успевает опознать, какой. Он даже на секунду думает, что это судьба намекает, что пора прекращать. Только что прекращать? — Зачем ты пришёл? По спине бегут мурашки, то ли от прохладного воздуха, то ли от горящего взгляда напротив. Чонун не знает, стоит ли ему поддаться желанию снова прикоснуться к старшему, поправить его мягкие волосы и увидеть широкую улыбку. От воспоминаний в груди приятно теплеет. И постоянно иногда он думает об этом, когда остаётся дома один. Тогда ему становится ужасно больно и плохо, поэтому он старается больше времени проводить с братом и вне своей квартиры. Но изредка приходится посмотреть правде в глаза, задеть старые шрамы, которые никогда не затянутся. Его правда сидела напротив и пожирала его взглядом, будто отвечая на миллионы вопросов, которые Чонун задавал себе. Он почти уверен, что всё ещё привлекает старшего, но совершенно не уверен, что с этим делать. Хичоль всегда появлялся и уходил внезапно. Они медленно притирались друг к другу, ругались и осторожно мирились. После каждого ссоры оба долго думали о том, что им делать, так и боясь сблизиться. Оба ведь знали, что им лучше это прекратить, что ничего хорошего из этого не выйдет. Только губы у младшего были сладкие-сладкие, и, однажды их попробовав, Хичоль пообещал себе, что больше не откажется от них. Но жизнь не сказка и грустный конец настиг Чонуна быстрее, чем он опомнился. А когда понял, что совсем влюбился, Хичоль на экране улыбался милой девушке с вьющимися густыми волосами и блестящими глазами. Когда понял, что совсем влюбился, Хичоль стоял на пороге его дома и рассказывал о своих отношениях, пытаясь объясниться. Йесон не слушал. Было раннее утро, старший совершенно точно был пьян, не смотрел в глаза, лепетал извинения, но Чонун только закрыл дверь перед его носом, а из дома так и не вышел в этот день, и только Бог знает, что творилось за этой дверью эти сутки. Если он, конечно, не покинул его вместе с надравшимся возлюбленным. Больше они это не обсуждали. Хичоль не решился, боясь реакции младшего. Чонун много об этом думал, согласился в практичности выбора, но больно всё равно было невыносимо, только одного он так и не понял. — Хочу поговорить с тобой, — стрелка на часах коснулась нового деления, оповещая, что стукнуло 2 часа. Последняя пуговица выскальзывает из разреза, и Чонун встаёт, оттягивая рукава вниз. Хичоль провожает его жадным взглядом, отмечая окрепшую бледную спину. Младший всё ещё худой, всё ещё выглядит слабым и всё ещё прелестный от этого. Чонун знал, что Хичолю всегда нравилось его тело. Но хотелось верить, что не только оно. — Говори, — брюнет пару мгновений роется в вещах, чтобы вытянуть из стопки нужную футболку. Он расправляет её и поднимает руки, чтобы надеть. Он красиво выгибается, потягиваясь, но не с целью подразнить старшего, а из какой-то привычки, хотя в груди всё равно глухо отдаётся желание привлечь внимание гостя. Его тошнит, то ли от того, что он не ел сегодня, то ли от волнения. Он пытается расслабиться, прохладная ткань приятно касается кожи. — Ты на диете? — не тот вопрос, который он ожидал услышать, но брюнет кивает, оборачиваясь. — Когда ты ел последний раз? — Хичоль слишком хорошо знал, какие у него диеты, поэтому смотрел взволнованно. — Вчера вроде. Утром. — Чонун отвечает, хотя не понимает, зачем. По делу Хичоль так ничего и не сказал за всё время, что находится здесь. — Может ты… — Может ты перестанешь тянуть? — Чонун перебивает, не желая выслушивать советы пусть и заботливого хёна. Он принял тот факт, что забота эта больше не должна быть направлена на него. — Ты любишь её? — Нет. Блондин отвечает моментально, Чонун не успевает разобрать, говорит ли он правду или решился соврать, пока менял темы разговора. Йесон на него не смотрит, повернув голову куда-то в бок, но всё ещё наблюдая за размытым силуэтом на диване. Хичоль хочет поднять на него глаза и сказать, что чувствует, но уже понимает, что пришёл зря. — Тогда почему?.. — потрескавшихся губ касается кончик языка, а певец чувствует, как слезятся глаза. Он почти уверен, что старший это тоже замечает. Равновесие начинает трещать. За окном снова гудит рой машин на заполненной дороге. Жизнь продолжается, пусть и в одной квартире в третьем часу ночи ломается судьба двух известных людей. Потому что судьба у них общая. — Я думал, так будет лучше, — он отвечает тихо, как и в начале разговора, не желая взглянуть на того, чьё сердце давно подчинил. — Проваливай отсюда, — Чонун вдруг понимает, что это конец. Все терзавшие его вопросы исчезают — всё именно так, как он думал, и от этого противно. Думать, что всё, что их связывало, — фальш, было легче. И брюнет поджимает губы, чувствуя, как горько скребётся в нём, оставляя новые шрамы изнутри, желание поцеловать старшего. Снова вспомнить то, что он пытался выкинуть из головы с пометкой «спам», хотелось до дрожи в коленях и кистях. Ещё хотелось прямо сейчас сказать хёну что-нибудь, от чего тот бы ушёл, хлопнув дверью, и прикрикнуть ему вслед. — Чонун, — Хичоль наконец смотрит на него, зовёт его. Брюнет давно не слышал своего имени из его уст, слишком давно. — Чонун, я тебя люблю. Йесон оборачивается, блестящие от слёз глаза его выискивают на лице Хичоля хотя бы намёк на ложь. Но блондин серьёзен, смотрит прямо на него и будто извиняется всем телом. Вся поза его, надломленная линия бровей, только молитвенного жеста не хватает. — Проваливай, — повторяет он, замечая, что старший не торопится. Он или выгонит его сейчас же, или заставит остаться на ночь. Разум, вполне очевидно, умолял сделать первое. — Я понимаю, я не должен был так поступать. И сейчас я отвратительно поступаю с Момо, я знаю, — Хичоль встаёт, делая пару шагов к младшему. — Тогда нахрен припёрся? — шипит он. Но не сопротивляется, когда старший тянет его за руку на себя, осторожно сжимая. Он поддаётся, снова оглядывая возлюбленного. Чонун давно его таким не видел, у Хичоля глаза горят и необъяснимое счастье во взгляде и в каждой морщинке на лице. Чонун понимает, что он улыбается, прежде чем опустить глаза. Блондин делает ещё один шаг вперёд, встав почти вплотную к младшему, и отпускает его руку, чтобы обвить руками его плечи, осторожно ожидая реакцию. Чонун молчит, вдыхая незнакомый ранее запах, и думает, откуда у него это. Дальше развивать свою мысль предсказуемо не хочется, да и расплакаться прямо при старшем страшно. Поэтому Йесон, не находя в себе сил оттолкнуть, касается его боков и медленно ведёт ладонями вдоль его тела, оглаживая широкую спину и незаметно прижимаясь в ответ. Он скучал по этому сильнее, чем казалось. Чем казалось себе, возлюбленному да и всем мемберам. Чонун чувствует, как Хичоль сжимает крепче и, пользуясь незаметной разницей в росте, утыкается в его висок, где коротко пострижены волосы и кровь стучит так, что уши закладывает. Он думает, что Кюхён бы осуждающе покачал головой, увидев их в таком положении, а Донхэ бы непременно похлопал одного из них по плечу, выражая то ли безмерное сочувствие, то ли поддержку. К счастью, этот момент остался интимным, разделенный только ими двумя, а Чонун вдруг понимает, что не хочет думать о своих мемберах или о Момо, потому что старший в его объятиях пахнет всё ещё головокружительно и тяжело вздыхает на ухо, периодически сжимая его плечи тонкими пальцами. Он ничего не говорит, не оправдывается и не ругается, только ведёт носом вдоль щеки старшего и оставляет на щеке мимолётный поцелуй, какими они раньше постоянно покрывали друг друга, валяясь на кровати в общежитии или встречаясь на работе. Чонун не знает, о чём сейчас думает хён, но он вспоминает именно это. Они целовались всего несколько раз, не больше десяти, возможно, поэтому у Йесона что-то сжалось в груди, когда блондин в ответ дорожкой из поцелуев достиг уголка губ и замер. — Пожалуйста, — Йесон пытается найти ответ в глазах напротив, но Хичоль смотрит влюблённо, так знакомо и так по-родному, что Чонун только больше путается. Он хмурится сильнее, чем стоило бы, и подаётся вперёд, прижимаясь губами к чужим. Ответа ждать не приходится, Хичоль моментально перехватывает инициативу. У поцелуя вкус горький, Йесону горчит и на языке, и в душе, но он только сильнее цепляется за спину старшего, не переставая хмуриться. Вывеска за окном загорается снова, а гул машин быстро стихает. Из дома Йесона в ту ночь никто так и не уходит, а утром лениво выползают оба и, достаточно наигранно кинув друг на друга равнодушные взгляды, расходятся по разным сторонам.