А глупые слезы, — они не от боли, от пустоты. Они просто брызги, как даты о скалы моей мечты. А если быть честной, я буду всегда небеса молить, — Но не о тебе, чтоб ты где-то счастлив был и любил.
— Я тебя не люблю, — за уверенным и холодным голосом таится сомнение. — Я тебе нужен, Эдвард Нигма, как и ты нужен мне, — за дрожащим и молящим голосом таится уверенность. — Разве я пережил недостаточно мучений, будучи рядом с тобой, но видя то, как ты рад другой? Не тот вид наказания для него выбрал Загадочник, нужно было отрубить его длинный язык, чтобы он больше никогда не мог никого уболтать, ведь это выходит у него просто мастерски. И в этот раз тоже… Холодные руки Освальда тянутся к напряжённому лицу, смотрят сквозь линзы, покрытые каплями дождя, в некогда светло-карие глаза, которые теперь невозможно прочесть. Он ведь должен дать ему шанс, последний шанс! Ведь Пингвин пережил всё, Эдвард смог сам растоптать его, ведь он подобрал его в лесу в таком же состоянии, разве только не хватает пулевого… Может это будет их шанс начать всё с начала? С того самого момента их знакомства. Он обещает измениться… Руки ещё не коснулись его, но их мандраж передаётся всему его телу, до кончиков замёрзших от металла пальцев, которые… Которые разжимаются. Поблескивающий серебром пистолет падает в грязную воду на пирсе, наверняка о нем больше никто и никогда не вспомнит. Эдвард тянется к нему, приближает лицо с этими голубыми глазами, которые смог увидеть такими разными: любящими, плачущими, безумными… Ведь он сам будил в Освальде эти чувства, проверяя на прочность, но вот что теперь с его чувствами? Нигма тянет его от края бетонной плиты к себе, накрывая тонкие бледные губы своими. Желание выстрелить и отомстить исчезло так же резко, как иногда появляется его вторая личность. Если бы Освальд не пробудил в нем Загадочника, то всё было бы иначе… То он никогда бы не полюбил его, не сделал таким. Пингвин не верит, закрывает глаза, жмётся к чужой груди, ожидая удара, как того ждёт собака… Наверняка у Эдварда где-то спрятан нож, который войдёт под ребра, разрезая насквозь мокрые костюм и рубашку. Это точно был его Эдвард, который причинил столько боли, но одним касанием заставляет забыться. Ведь только в самых смелых фантазиях Кобблпот мог представить, что тот касается его так нежно, берет лицо в свои ладони, о, он наверняка сейчас отвратительно смущенный и порозовевший, и целует… Целует не её, а его. Должны же сбываться мечты перед смертью? Нет тонкого и острого ножа, блестящего своим металлическим блеском. Эдвард развязывает чёрные верёвки на запястьях сам, одним быстрым и ловким движением, позволяя Освальду обнять его, прижаться плотнее, хотя сам находится в сомнениях, стоит ответить взаимностью, или же оттолкнуть, заставить упасть, бить его снова и снова, наблюдая, как бледное лицо будет задаваться кровью… Но всё это сменяется третьим вариантом. Нигма тянет ужасно хромающего к машине и заталкивает на переднее сидение, вскоре оказываясь рядом. Все-таки Эдвард, в отличии от Загадочника, нежен и заботлив, но все молчат. Молчат, пока он выкручивает печку на максимум, ведь Освальд промок до нитки, ещё не хватало, чтобы тот заболел, а он наверняка заболеет, пока едут до уже опустевшего дома. У каждого на то свои причины. Кобблпот не верит, считает это безумием, наверняка он попал в Ад, и теперь каждый день он будет видеть это, а Нигма… Самый умный человек в городе не знает, что ему делать, что с ним происходит. Ведь Освальд мог быть прав, ведь он любил его не меньше, чем этих девушек, так почему же Загадочник решил, что им нужна именно Изабелла? Пингвин приносил проблемы… Его пингвинья жопа так и искала неприятностей. Он снова выжил, а все ополчились против него, теперь ему только и останется, что снова бороться за свою жизнь. Но теперь Освальд будет не один. Если Эдвард дал ему шанс, оставил эту никчёмную жизнь, то должен следить, чтобы он не истратил этот шанс впустую, хотя его и будут воспринимать слабаком. Но ради любви нужно чем-то жертвовать, пусть это и будет репутация Загадочника, который будет грызть его изнутри хуже совести. На улице становилось все пасмурнее и холоднее, хоть бы гроза не разыгралась, пока они не приедут, ведь по тому, как Кобблпот подрасслабился, было понятно, что он начал отогреваться. Готэм уничтожал всё… Уничтожал свет, людей, жизни, менял всё с ног на голову, но им оставил место для чего-то светлого, немного пылкого, если ничего не испортит очередная случайность. Эдвард заслужил это, все его неудачные попытки того стоили. Освальд… Заслужил это, ведь ему ни разу не удавалось испытать эти чувства такими, какие они есть на самом деле. Дождь безжалостно становился сильнее, перерастая в настоящий ливень. Может быть попасть в аварию? Пускай он умрёт так же, как умерла она? Нет… Освальд был прав, Эдвард не был убийцей. По крайней мере не мог убить его, поэтому абсолютно целая машина была брошена под домом, ключи остались в замке зажигания, а он… Взял Освальда на руки, перенося его, будущего некое время назад практически присмерти, в спальню. В доме было тепло, казалось, что за окнами не было никакого дождя. Но ведь дом должен давать чувство не только физического комфорта, так? Хотя это и не его дом, а дом Пингвина, в котором Эдварда так радушно принимали. Он спешно раздел брюнета, скидывай его вещи на пол и вспоминая его в лесу, как тот был без сознания и весь в крови… Эта кровь их связала. Уже было неважно, сколько стоит этот костюм, главное, что некогда страшный и грозный Освальд Кобблпот был укутан в халат и пуховое пушистое одеяло, а сам Эдвард отошёл и стал спиной к своей проблеме, чего никогда нельзя было делать. Освальд надеялся, что для них этот вечер изменил всё, ведь Эд вёл себя так заботливо, беспокойно, казалось, что сейчас он окажется рядом и будет до самого утра греть его лучше, чем любое одеяло, но что-то было не так. Вместо того, чтобы начать снимать с себя холодные вещи, Нигма отошёл от кровати, останавливаясь у зеркала и… Наблюдая скорее за собой, нежели за Пингвином, который снова начал волноваться. Они оба задались вопросами о том, а не зря ли всё это начинается? Хотя… Нет, ничего не начинается. Эдвард оставит его жить, но сейчас он просто уйдёт, будто слова Освальда для него не важны, будто ничего не сжимается внутри. — Эд.? — пока тот был погружен в свои мысли, Кобблпот подошёл к нему, останавливаясь за спиной и касаясь пальцами пальто. Какой же из него ужасный хозяин. — Посмотри на меня… —Да? — вышло чуть жёстче, чем ожидал услышать Освальд, чем хотел ответить Нигма. Но сам неспешно повернулся к брюнету, который явно чего-то хотел от него. Главное было отвлечься от преследующего его отражения, кричащего, что он слабак. — Эдвард… — Кобблпот снова тихо повторил имя возлюбленного, потянувшись к нему так же, как буквально час назад на пирсе, но уже не с поцелуем. Одна рука осторожно легла на плечо, а второй он коснулся его пальцев. Освальд стал осторожно потираться кончиком своего носа о нос Эдварда, прикрывая глаза. — Я изменюсь, я обещаю тебе, неужели ты не веришь мне? Не дашь последнего шанса? Я обещаю тебе, ты слышишь? Я способен любить кого-то кроме себя… Тебя. Нигма молчал, но стянул противное тяжёлое пальто, костюм, вскоре беря для себя халат, который Освальд и ранее давал ему. Интересно, с насколько счастливым лицом после этого он его надевал? Но больше, какой бы холодной его вторая сторона не являлась, не давал ей шанса проявиться. Эдвард сам подошёл к Освальду, который стоял в некотором недоумении, обнимая его за талию и… Притягивая и крепче прижимая к себе. — Теперь я могу беспечно жить с любимым мужчиной, могу обрести счастье… Ведь так?***
Утро для Нигмы началось слишком рано, солнце вставало с восточной стороны и светило ему прямо в глаза, заставляя так или иначе хмуриться и ворочаться, что жутко раздражало. Почему он не додумался ночью завесить тяжелые плотные шторы, покрытые узорами, в стиле Освальда? Хотя… Всё было так сложно, что это и неудивительно. Но сейчас он мог видеть брюнета совершенно другим. Пушистая растрепанная укладка, пряди, закрывающие глаза, чуть подрагивающие ресницы, светлая нежная кожа, тихое сопение… Раньше Эдварду никогда не приходилось видеть Кобблпота таким хрупким, даже когда выхаживал его после ранения. Он был нежнее, чем Кристен и Изабелла, роднее что ли… — Мне кажется, я люблю тебя, — тихо прошептал Нигма, убирая челку с глаз нового возлюбленного. —Я тебя тоже, Эд, вас обоих, — проговорил Освальд, ворочаясь и прячась под одеялом, чтобы спокойно спать дальше. Видимо эту фразу он готов произнести даже в бессознательном состоянии. Нигме только и оставалось, что осторожно стянуть одеяло с острых веснушчатых плеч, начиная нежно целовать их, потираясь о тёплую кожу кончиком носа. Это не оставит Освальда равнодушным и точно заставит проснуться. Ведь он обещал меняться, так нужно начинать уже сегодня. — Вставай, пташка, уже давно пора… Утро означало начало нового дня, эпохи, целой жизни, но только для них двоих. А может и кого-то третьего…я люблю тебя. щелчок зажигалки в кромешной тиши, я привык забываться под градусом тупо. тупо гляжу вникуда, и вникаю всё то, что ты тихо на ухо мне шепчешь — правда. я за билетами бегал в театр и тратил последние деньги на концерт провокатора. мастер и маргарет тэтчер, в сознании каша и тортик вишнёвый, схожу я с ума понемногу, ты знаешь я стал так забывчив, звоню только вечером. помнишь? слышишь? подушечкой пальца нашёл твои точки в тетради, на теле, везде где захочешь. ты хочешь, я знаю. я буду тоскливый до завтра, пока я с тебя не увижу снова. разунусь в прихожей сниму с себя шапку, пальто и ральфы и начинаю с тебя снимать все твои защитные поля, только под звуки арфы. я люблю тебя.