Ветер, рассеивающий туман

Джен
PG-13
Завершён
91
автор
Размер:
11 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Работа написана по заявке:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
91 Нравится 12 Отзывы 26 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Большие, пустые, не выражающие ровным счётом ничего, глаза Муичиро не просто казались безжизненными. Они ими были. Санеми знать не знает, почему обратил на это внимание. Должен ли его интересовать незаметный мальчишка с амнезией и длинными волосами, когда каждую ночь демоны вылезают из своих смердящих помойных нор, чтобы снова кого-нибудь убить, заставив страдать? Отнюдь. Они сидят на какой-то из очередных встреч Столпов, когда вымотанный за долгий день Санеми, перестав слушать сразу же после слов Оякаты и не мучаясь из-за этого гнётом совести, начинает осматривать всё вокруг, словно никогда прежде не видел. Смотрит на потолок, стены, отмечает приглушённое, спокойное освещение и простор, который всё ещё ощущается даже в присутствии стольких человек. Несмотря на то, что уже вечер, с улицы по-прежнему тянет тяжёлым полуденным зноем и ещё не остывшим воздухом, из-за чего в прохладном помещении находиться приятно. Санеми, переводя взгляд с одного случайного объекта на другой, замечает по обыкновению отстранённого Гию, злобно хмурится и невольно вспоминает пару их последних стычек. Отстранённо думает, что отчитывающийся сейчас справа от него Кёджуро, наверное, улыбается даже во сне. Заставляет себя не цепляться взглядом за расходящуюся в очень ненужном месте униформу Мицури, которую она вечно безрезультатно поправляет, встречается взглядом со змеёй Игуро. У неё, кажется, даже есть имя, но Санеми и не пытался запомнить. Вины за собой он не ощущает. Праздному взору Столпа Ветра предстаёт Муичиро Токито, сидящий напротив. Сложно сказать, участвует он в собрании хотя бы половиной своего сознания или витает в облаках, изредка напоминая себе моргать, чтобы не пялиться куда-то в пол бездумным взглядом и выдавать этим отсутствие всякого интереса. Происходящее в его голове — загадка не только для окружающих, но и для самого Токито. Санеми уверен, что он с одинаковой вероятностью может как и внимательно слушать, так и просто считать, сколько раз услышит какой-то определённый звук. Или, вероятно, спать с открытыми глазами. Шинадзугава, не отдавая себе отчёта, задерживает на нём скучающий взгляд. Маленький, ростом едва дотягивает до его плеча, не говоря уже о тех, кто выше и крупнее даже самого Санеми. Однако ж Муичиро — Столп, да ещё и не самый слабый: своего звания он добился невероятно и похвально быстро. Руки с почти полностью скрытыми длинными рукавами тонкими пальцами спокойно лежат на бёдрах, спереди из всех его распущенных волос остались только две пряди, переходящие из тёмного в светло-мятный цвет. В свободно сидящей и от того слегка мешковатой форме Муичиро Токито был воплощением отрешённости, апатии и бесстрастия. Санеми знает, что он не помнит ничего ни о себе, ни о своём прошлом, но сейчас не ощущает внутри и капли сочувствия. О такой вещи следует забыть, если ты собираешься стать охотником на демонов, а у Шинадзугавы выбора после убийства матери и последующих слов Геньи не было. Едва ли сам мальчишка хотел со всех сторон слышать «Ах, бедное дитя! Ты ничего о себе не помнишь!» и в сопливых сантиментах не нуждался. А если нуждался, думает Санеми, то среди сильнейших охотников на демонов ему не место. Муичиро поднимает взгляд, запоздало ощущая, что кто-то на него смотрит. Последние пять минут он, совершенно отрёкшись от реальности, пытался ухватиться за какое-то из промелькнувших в мыслях воспоминаний, которые больше похожи на вспышки молний в грозу: такие же непредсказуемые и резкие. Сейчас это происходит чаще, чем обычно, и не может не сбивать с толку. Он пытается угнаться за чем-то, что даже не может представить, и в этом хаотичном забеге на дистанцию он заведомо проиграет, как бы ни старался и как бы быстро ни бежал. Свой разум он представляет как хвойный незнакомый лес, покрытый густым туманом. Тут прохладно, пахнет сыростью и никого нет, но иногда Муичиро чётко ощущает чьё-то присутствие. Пару раз он даже слышал голос, который звал его, но угнаться за кем-то из его воспоминаний никогда не получалось. Не получилось и сейчас. Токито, вернувшись в реальность и начав, наконец, слушать, о чём рассказывали другие Столпы, ощущает на себе взгляд. Поднимая глаза, он первым делом встречается с глазами Санеми. Зрительный контакт продолжается недолго: Шинадзугава переключает своё внимание на что-то другое, оставив Муичиро в лёгком недоумении. «Я как-то не так выгляжу?» Столп Тумана отличается скоростью и силой, но вовсе не внимательностью и способностью долго и вдумчиво что-либо делать, если это не бой с демоном. Однако демонов поблизости нет, поэтому обострять внимание до почти болезненного предела не требуется. Муичиро, посчитав, что теперь тоже имеет право пялиться, смотрит на Санеми. С расстояния, на котором они находятся друг от друга, он видит только самые широкие и большие шрамы: крестообразные порезы на груди и прессе, ровные продолговатые шрамы на обеих руках разной степени затянутости, старые рубцы на лице. Высокий, сильный, вспыльчивый и безрассудный (откуда он это знает? Муичиро не помнит, чтобы видел его в бою), но подчёркнуто уважительный, когда дело касается Оякаты-сама, Столп Ветра выглядит сейчас куда более спокойным, чем Токито его обычно видит. Муичиро уверен, что дыхания, которыми они пользуются, во многом определяются характерами. От Шинадзугавы исходит неукротимость и необузданность, способные двигать всю его силу в одном направлении подобно порыву ветра. В бою он, вероятно, напоминает смертоносную шквальную метель, не знающую пощады. Санеми думает, что Муичиро живёт словно в непроглядной мгле, из которой никак не может найти выхода. В следующий раз, когда они встречаются, шрамов на Санеми становится больше. Это первое, что замечает Токито, посмотрев на него. Задаться вопросом, почему в голове отложилась именно эта максимально бесполезная информация он не успевает, потому что самоуверенный и надменно смеющийся Шинадзугава, проткнув коробку с демоном внутри, намерен прикончить и нерадивого мечника, который с ним якшается. Он не сдаётся даже после того, как получает по лицу: шипит, что сотрёт паренька в порошок, но не успевает ничего сделать. Мицури, прыснув в кулак, робко извиняется и смущённо закрывает лицо руками. Муичиро не скрывая говорит о том, что его мало интересует исход собрания и суда над Танджиро Камадо и его сестрой, однако на какое-то время происходящее всё же заняло его внимание. Он безучастно, но наблюдает за Санеми, который с завидным упорством намеревается доказать, что все демоны одинаковые. Поддерживает ли его рвение он сам Токито не знает, но ничего против не имеет: все без исключения демоны, которые ему встречались, были агрессивными и пытались его убить. Муичиро убивал их первым, иначе не сидел бы сейчас тут. Танджиро пытается вырваться и хрипит имя своей сестры, невзирая на намеренно давящего ему на спину во всю силу Обаная. «Похоже, он к ней действительно привязан. Почти жаль, что демоны не умеют превращаться в людей.» Санеми, упивающийся уверенностью в своей правоте, скалится и злобно, почти безумно смеётся, видимо, только из-за уважения к Кагае ещё сдерживаясь, чтобы не отрубить девчонке голову. Токито в какой-то момент смотрит только на него, снова отвлекаясь и концентрируясь на чём-то одном в ущерб всему, что происходит вокруг. Он смотрит за тем, как губы Столпа Ветра растягиваются в широкой ухмылке, как его пальцы крепче сжимают рукоять клинка, как взгляд становится безумным, а затем появляется Ояката-сама и приходится силой обращать внимание на что-то другое. Муичиро резко поворачивает голову, увидев краем глаза как Санеми решительно поднимается, вставая на обе ноги и, проводит острейшим лезвием по руке, на которой и без того много продолговатых шрамов. На его лице не дрогнул ни один мускул, словно ему совсем не больно. Дело привычки, думает Токито, пока не понимает, что не в курсе, почему Санеми наносит себе увечья. Не все из его шрамов похожи на шрамы от боёв с демонами. «На это, вероятно, была причина. Я о ней забыл или не знал?» Шинадзугава двигается подобно порыву ветра: так же быстро и стремительно. За долю секунды после слов Обаная он оказывается в тени и грубо швыряет коробку с демоном внутри, а потом режет себя ещё дважды. В этот раз Муичиро думает, что ему, похоже, действительно не больно, даже если он такой же человек, как и сам Токито. Они все проходят через слишком много боли, чтобы не привыкнуть к ней со временем. Тут по-другому никак. Демоница готова наброситься на Санеми в любой момент, и Муичиро кажется, что он пропустит это мгновение, если моргнёт, но этого не происходит ни через секунду, ни через десять. Он, к своему сожалению, всё-таки упускает самое интересное и не видит, как Незуко жмурится, отворачиваясь от такой желанной и доступной крови. Неужели она поняла, что её ждёт, если она набросится на Санеми и теперь просто сдерживается из последних сил, мысленно умоляя его отойти куда-нибудь за сто километров? Или действительно умеет контролировать себя и не навредит людям? Не нужно уметь читать даже самые незначительные и незаметные изменения в настроении людей, чтобы заметить, как Санеми сначала удивляется, а затем крайне презрительно кривит губы, упорно не желая верить в то, что видит. Кагая просит объяснить ему, что происходит, и Муичиро зачем-то слушает тоже, хотя у него всё прямо перед глазами. Танджиро, который даже на долю секунды не сомневался в том, что его сестра больше человек, чем демон, вырывается из несправедливо сильного захвата и подползает ближе, едва ли не светясь от радости и лучезарно улыбаясь, словно уже и думать забыл о том, как злится на Игуро и Шинадзугаву. Слова Оякаты-сама для Столпов — закон, поэтому Санеми молча приседает на одно колено и опускает взгляд вниз, не смея более возражать. Муичиро находит его полную безграничного уважения покорность… интересной. Он вспоминает о Столпе Ветра по пути на одиночную миссию через несколько дней после того, как решился вопрос о мечнике, путешествующем с демоном. Едва не спотыкается о ветку, задумавшись, и тут же корит себя за то, что проглядел препятствие: такая нерасторопность и невнимательность чреваты последствиями, в числе которых — оторванные каким-нибудь о’ни конечности, что для мечника любого уровня сравни смертному приговору. У демонов имеется весомое преимущество, которому, по правде говоря, позавидовал бы любой охотник: способность отращивать конечности. Некоторые, не устояв перед соблазнительной и такой маняще-воспеваемой силой, соглашались покориться крови Мудзана, напрочь забывая о стремлении уничтожить всех до единого демонов, с которым они когда-то пополнили ряды истребителей. Муичиро недовольно сводит брови к переносице, мысленно обращаясь к этим абстрактным предателям и с нескрываемым презрением на лице сообщая, чтобы они даже не смели думать о себе, как об охотниках. В тёмной форме ужасно жарко даже в тени. Токито сам бы, подобно ёкаю, спрятался куда-нибудь подальше и вылез только к вечеру, когда зной спадёт, но ему нужно идти дальше. Муичиро, уже уставший от однообразного окружения в виде деревьев, развлекает себя размышлениями и рефлексией разной степени абсурдности. Внезапно для себя пытается сосчитать вероятность, что когда-то знал о Шинадзугаве-сан куда больше, но просто забыл, а держащий всех на расстоянии от себя Санеми не горит желанием по нескольку раз говорить одно и то же, но наиболее вероятным вариантом ему кажется другой: Столп Ветра каким-то образом и, видимо, сам того не желая, просто пробрался через его безразличие и апатию, за что теперь поплатится повышенным и, наверное, нервирующим любопытством со стороны Токито. Муичиро, который обращает либо слишком много внимания, либо слишком мало, хочет теперь знать о его шрамах, о стиле боя и о том, какими иероглифами пишется его имя. Столп Тумана держит путь в Нагою и решает остановиться в Окадзаке — небольшой деревне, к которой он надеется прийти до того, как стемнеет. Тропа, по которой он идёт, временами едва не пропадает вовсе, и искать её в потёмках будет затруднительно даже если ориентироваться на следы от повозок. Сообщений о пропажах людей или об уродливых монстрах отсюда не поступало, а сам Токито порядком устал от долгой ходьбы под палящим сквозь густые древесные кроны деревьев августовским солнцем. Он предпочёл бы прибыть в Нагою выспавшимся и сытым, даже если знает, что достаточно вынослив для возможности пренебречь удовлетворением базовых потребностей, которые иногда болезненным уколом напоминают ему о том, что он, в отличие от ёкаев, — живое существо. Муичиро, бесспорно, Столп, и, невзирая на возраст, решительно отличается физическими данными от многих других мечников рангами ниже, а то и таких же мастеров своего дела, как и он сам, но привычка истязать собственное тело долгими, тяжёлыми боями, а следом — изнурительными тренировками родной за всё это время так и не стала. Просто так надо, вот Муичиро этим и занимается. У него, наверное, есть какая-то цель. Цель, как ему известно, есть у всех, кто долго и упорно трудился, чтобы стать лучшим из лучших, но о своей Столп Тумана не знает… пока. «Пока?» Раз Ояката-сама верит, что когда-нибудь к нему вернутся все воспоминания, то так и должно случиться. Он знает лучше. Санеми, остановившись ненадолго и присев на одно колено, сводит брови вместе и хмыкает, покрепче затягивая белые ремни на икрах и давая себе этим время на обдумывание своего дальнейшего маршрута. Лес вокруг выглядит безопасным, но что, если это лишь иллюзия, потому что сейчас день? Демонов в непосредственной близости от себя он не ощущает, но эти твари давно научились искусно прятаться, избегая солнечного света, что весьма затрудняет их истребление. Идти ему ещё до вечера и остановиться он планирует в Доме Глицинии в одной из деревень. Он был тут когда-то давно, но не рассчитывает, что хозяева его вспомнят, даже если Санеми их тогда здорово напугал своим внешним видом: весь в крови и грязи, с диковатым взглядом и тяжело вздымающейся грудью, на которой красовалась рваная рана, он выглядел так, словно сам превратился в о’ни и сейчас на кого-нибудь набросится. Шинадзугава, безусловно, благодарен за помощь, которую оказывают хозяева этих домов, но предпочитает вместо долгих поклонов в чужие ноги просто доставлять как можно меньше неудобств, если только не приходится заваливаться туда сразу же после тяжёлой битвы, как было всего несколько раз. Сейчас он планирует сделать то же самое, руководствуясь ещё и собственным нежеланием долго и нудно рассказывать за ужином о том, чем он занимается. Занимательным это сделать всё равно не получится, а красочных, порою приправленных руганью историй о вспоротых животах и оторванных конечностях никто явно не ждёт. Обаятельно-очаровательные манеры — совсем не его стезя. Делать вид, что он знать не знает, что такое расхуяченные изуродованные трупы несчастных людей и истошные крики убившей их твари, которая оказалась на солнце, Санеми не хочет. Ему не жалко ни тех, ни других, есть просто факт, что он не успел спасти одного, а по отношению к другому был жесток, заставив заживо сгорать. За пару раз Шинадзугава усвоил, что от него, ненавязчиво интересуясь, ждут совсем не таких историй, и поэтому предпочитает быть максимально тихим и уходить как можно раньше, не забывая перед порогом развернуться и коротко поклониться в знак уважения, даже если знает, что это останется незамеченным. В небольшую деревушку он прибывает, как и ожидал, к вечеру. Изменилось здесь, кажется, не так уж и много, только людей стало гораздо больше. Это не может не раздражать, поэтому Санеми, нисколько не пряча чистое недовольство на своём лице, пробирается сквозь гуляющих по улице местных, борясь с навязчивым желанием растолкать особенно медлительных и постоянно проверять наличие катаны (тому, кто осмелился бы её стащить, он искренне сочувствует) на поясе. Шинадзугава чувствует, что на него смотрят с тех самых пор, как количество людей вокруг перевалило за предел, который ещё не выводит его из себя, и он отвлечённо пытается понять, что в его внешности, кроме меча на поясе и, возможно, формы охотника на демонов, может привлечь так много внимания. Ноги сами несут его к знакомому переулку, носом он пытается разобрать десятки разных аппетитных запахов, услужливо напоминающих о необходимости поесть, а глазами отметить каждое яркое пятно, которое видит. Ответ на вопрос о внимании к себе приходит довольно внезапно и сразу же начинает казаться до безобразия простым и банальным. «А. Шрамы.» Может, конечно, дело и не в них, да только Санеми глубоко плевать на первопричину, ему просто не нравится избыток взглядов вокруг. Это отвлекает и сбивает с толку, потому что он давно работает в одиночку. И живёт Санеми тоже в одиночку, не подпуская к себе даже брата. В тот самый момент, когда он, оглядываясь назад и чувствуя внутри зарождающуюся дурацкую детскую растерянность, думает, что забыл, куда нужно идти, Шинадзугава замечает указывающую направление вывеску, которая кажется знакомой. Ему не повезло попасть вечером на самую оживлённую улицу, куда вышли отдохнуть и повеселиться множество местных жителей, поэтому, чем дальше от скопления сотен голосов, цветов и запахов — тем легче. Санеми, наконец, может запустить длинные, мозолистые и огрубевшие пальцы в непослушные волосы, пропуская через них пряди и потягивая за них, словно это поможет привести себя в чувство, вдохнуть через нос полной грудью и сильно зажмуриться, пытаясь согнать цветные пятна, пляшущие перед глазами. Вокруг быстро становится куда темнее, чем до этого, теперь свет от полной луны становится заметнее, а шелест листвы — громче. Стоя напротив дома с гербом глицинии, он слышит тихий звон колокольчиков, который отзывается внутри воспоминаниями о детстве. Санеми эти воспоминания на дух не переносит, ведь там ещё был маленький Генья. И мама. Санеми любит и Генью, и маму, но не любит об этом думать, как и о вещах, которые из раза в раз говорит брату вместо тех, которые он на самом деле должен услышать. Владельцы дома — пара лет сорока и несколько их детей. Санеми пока не может предположить или вспомнить, благодаря чьим страданиям этот явно богатый дом стал одним из, увы, немногих пристанищ для путешествующих мечников. — Вы не единственный охотник, остановившийся у нас сегодня, — невысокая женщина с тонкими чертами и худыми руками открыто и тепло улыбается, словно парень с волосами цвета снега, рваными шрамами на лице и оголённом теле с катаной наперевес — её давний хороший друг, встрече с которым она очень рада, — но не переживайте! — тут же исправляется хозяйка, — дом большой, места хватит. Проходите. Женщина кивает одной из дочерей и та робко ведёт Санеми за собой, чтобы показать, где его комната. Того разрывает и от желания уйти отсюда и, наконец, лечь на прохладный чистый футон и отключиться. Он кивает поклонившейся девочке и входит внутрь, осматриваясь. Убранство внутри совсем не похоже на то, что можно было бы доверить незнакомому человеку. Шинадзугава, конечно, намеренно ничего портить не собирается (хотя знает, что мог бы, и его злит, что люди так легко вверяют ему что-либо), но это не значит, что так не сделает какой-нибудь вдрызг напившийся истребитель. Раздвижные двери напротив входа, как оказалось, выводят в небольшой внутренний двор, аккуратный и опрятный. Санеми, подумав и всё-таки проигнорировав такой соблазнительно-манящий футон посреди комнаты, выходит на крыльцо, садится на одну из ступеней и кладёт рядом клинок, не захотев оставлять его в комнате, хотя для этого не было никаких причин. Глубоко вздохнув, он чешет затылок и после подпирает голову рукой, поднимая взгляд наверх, к звёздам. Он предаваться воспоминаниям о прошлом не любит, но в то же время прекрасно понимает, к чему приведёт наблюдение за чем-то столь далёким и непонятным, как мерцающие светила на чистом небосводе. Когда Санеми думает о прошлом, то там всегда есть чёртов Генья, и ему как никогда до этого хочется быть уверенным, что прямо сейчас, прямо в эту минуту, Генья спит где-нибудь в безопасности и, наверное, всё ещё сопит, как в детстве, а не блюёт кровью вперемешку с перемолотыми внутренностями, пытаясь позвать брата, плача от страха и боли и не веря, что в самом деле умирает и ему совсем некому помочь. Отогнать это от себя с каждым разом всё сложнее, но Санеми должен продолжать, потому что иначе не выдержит как-нибудь и обнимет этого недо-мечника, да так крепко, что сломает ему пару рёбер. Пройдётся рукой по сбритым бокам на голове, обхватит так, чтобы не было возможности выпутаться, пока сам Санеми не решит, что достаточно (он не будет знать, когда нужно остановиться), прижмётся щекой и губами к виску, потому что у него больше никого не осталось. Простое объятие стало бы крахом. Санеми больше не сможет никуда уйти, не сможет сказать, что у него нет брата, не сможет даже убедить себя в этом на время, как у него получилось когда-то в детстве. Все стены, которые он выстроил, с позором падут. А Генья, наверное, на все извинения скажет, что всё в порядке, назовёт этим ужасным, каждый раз отзывающимся тоскливой болью где-то в груди «аники» и даже в морду не даст. Слабак. Санеми, опуская взгляд с неба вниз, теперь уже смотрит куда-то сквозь траву и растения во дворе, полностью отдавая себя на растерзание потоку воспоминаний и размышлений. Непривычная усталость убаюкивающе окутывает, словно тёплое тяжёлое одеяло, не оставляя никаких сил думать о чём угодно, но не о том, что все его попытки отдалиться были пустой тратой времени. Он ненавидел Генью когда-то. Когда-то очень давно, в то время ему ещё из раза в раз снилось убийство матери и мальчишка просыпался в слезах, но в итоге всё равно упустил момент, когда детская, но такая жгучая обида прошла, уступив место желанию защитить. Даже если трактовать это по-другому и считать, что Санеми старается лишь для себя, чтобы ни за что в жизни не увидеть, как умирает брат, получится то же самое. Как это ни называй, результат один: Генье среди мечников не место. Он достоин лучшего. Достоин прожить долгую и счастливую жизнь. А Санеми умрёт, пытаясь ему эту жизнь обеспечить. Муичиро выходит из своей комнаты на узкое крыльцо, которое проходит по всему периметру дома. Отказываться от ужина он не стал, и теперь нисколько об этом не жалеет. Хоть его занятие предполагает вероятное пренебрежение потребностями, удовлетворять их всё так же приятно. Тем не менее, находиться среди близких друг другу, но не лично ему людей желания нет. Муичиро не о чем говорить, он быстро теряет интерес и не получает удовольствия ни будучи слушателем, ни рассказчиком, даже если тема разговора его поначалу занимает. Погружаться в себя для него сравнимо с погружением в болото, и делать это Столп Тумана предпочитает в одиночестве, чтобы не смущать хозяев плохо контролируемым безразличием к их гостеприимству и доброте. Осторожно и как можно тише закрыв за собой сёдзи, он выходит на крыльцо боковой стороны дома. Вокруг полумрак, лишь только с двух сторон — где находится вход и выход во внутренний двор — заметен едва доходящий сюда свет. Ночью на улице приятно и прохладно, начинающий понемногу остывать воздух убаюкивает, лёгкий, едва ощутимый ветерок ласково касается шеи и щёк. Далёкий, но уловимый стрёкот цикад вперемешку с шелестящими кронами деревьев пробуждает ощущение спокойствия. Ложное, говорит себе Муичиро. Люди в этом доме ему никто, а миссия в виде живого бесчинствующего демона где-то в Нагое ещё не выполнена. Он не будет знать покоя, пока не знает, кто он такой. Токито делает глубокий вдох, закрывая глаза. Поворачивает налево и неслышно ступает по деревянному полу с намерением прогуляться по саду. Сдержать себя и не издать ни единого звука, когда его намерения подобно волнам о скалы разбиваются о другого присутствующего тут, Муичиро невероятно сложно. Серебристые, напоминающие снег волосы, рваные шрамы на единственной руке, которую видно с его положения, знакомый клинок. Сомнений быть не может, и почему-то резко появившееся желание уйти и не мешать сменяется непонятной неразборчивой рябью из мыслей, стоит только Токито понять, с кем он встретился. Столп Ветра, растянув губы в тёплой улыбке, треплет за ухом белоснежного пса породы акита-ину. Собака с радостью принимает ласку даже от незнакомого ей человека и всё пытается добраться до лица, чтобы лизнуть, либо, играя, укусить за пальцы. Санеми поворачивает голову ровно в тот момент, когда Муичиро начинает разворачиваться с твёрдым намерением как можно более незаметно удалиться к себе, невзирая на своё обнаружение. Его окликают, и Токито, удивлённо вскинув брови, сжимает руки в кулаки, чувствуя, как сердце пропускает удар, а затем заходится в быстром темпе. — Эй. Улыбка моментально сходит с лица напротив, и Муичиро думает, что увидел что-то, чего видеть не должен был никто и никогда. Может, ему вообще показалось и Столп Ветра улыбаться не умеет? — Шинадзугава-сан, — неуверенно подаёт голос Токито, оборачиваясь и затем разворачиваясь всем телом после неудавшегося побега. — Добрый вечер. Санеми оглядывает стоящего в нескольких метрах от себя истребителя. Он одновременно думает, что сказать сейчас, оценивая своё желание разговаривать, и вспоминает, как бесстыдно рассматривал Муичиро на одном из собраний. Пёс, лишённый внимания, терпеливо и ожидающе сидит рядом, лениво зевает и виляет хвостом. — Присаживайся, если хочешь. Похлопывание ладонью по ступеньке ясно указывает, что нужно делать дальше. Токито нерешительно подходит ближе, думая, что голос у Санеми звучит в этот раз совсем иначе, чем до этого. Куда более спокойный и расслабленный, однако это вовсе не означает, что его компании обрадовались. Как только Муичиро усаживается, оборачиваясь, чтобы не задеть по случайности чужой клинок, Санеми снова тянет обе руки к заскучавшему псу, но сейчас гладит его более сдержанно, чем будучи уверенным, что его никто не видит. — Ты так ничего про себя не вспомнил? — Нет, — юноша качает головой и опускает взгляд вниз, понимая, что не знает, почему Шинадзугава-сан в курсе его проблемы и почему считает эту информацию достаточно важной, чтобы быть способным вспомнить в любой момент. Знающий цену воспоминаниям, Муичиро на мгновение чувствует себя особенным, даже если с его стороны это невероятно глупо. Санеми молчит какое-то время. Осмелившийся снова поднять на него взгляд Муичиро читает на чужом лице усталость и задумчивость. Не удержавшись, снова смотрит на шрамы. Так близко он их ещё не видел. «Ужасно и крайне неуважительно. Прекрати пялиться, господи,» — говорит голос в голове. — Я тебе почти завидую, парень. Тебя ничего не держит. — С каждым словом Шинадзугава всё больше утопает в вязком болоте из сожалений, о которых он хотел бы забыть, одновременно понимая, что есть довольно обширный список вещей, которые он ненавидит, но предпочёл бы запомнить навсегда. — А Вас? Санеми поднимает на него выразительные, тёмно-фиолетовые глаза. Эмоция на его лице кажется Муичиро совершенно нечитаемой, но зрительный контакт он не прерывает. Похоже, что Столп Ветра во время их разговора, который ещё не известно, к чему приведёт, обдумывает для себя что-то очень важное. Муичиро, не рассчитывавший стать чьим-то черновиком для оформления мыслей, всё равно не против. Судя по тому, что он знает о Санеми, далеко не каждому доводилось видеть его таким. Токито определённо хочется знать больше. — Дурак один. — Односложный ответ. Санеми смотрит куда-то перед собой, поджав губы, пока всё ещё бесстыдно рассматривающий его лицо юноша пытается понять, что сказал не так. Не то чтобы он ждал, когда ему, наконец, выложат всю подноготную, но чувствует себя теперь глупо. Шинадзугава-сан, которого он знает, — нелюдимый и резкий, Муичиро же, не помнящий о себе элементарных вещей, плохо представляет, что и когда можно и нужно говорить. Он отворачивается, чтобы не разозлить слишком пристальным взглядом, и тоже бездумно проходится глазами то по звёздам на небе, то по верхушкам деревьев. Пёс уже давно лёг в ногах Столпа Ветра, чувствуя себя, видимо, гораздо уютнее всех тут присутствующих. — Я бы хотел знать, кто я, — тихо говорит Муичиро, запоздало думая, что Шинадзугава-сан ему, вообще-то, ничего не должен, в том числе — выслушивать. — Хотел бы вернуться домой. — Может, тебе это не понравится, — раздаётся сбоку. — Не важно. Я просто хочу знать, что я делал, о чём думал… кто был рядом со мной. Вы же знаете, что толкнуло Вас на то, чтобы стать Столпом? Я — нет. Помню всё очень смутно. — Иногда я думаю, что лучше бы забыл об этом. — Но всё равно предпочли бы помнить? Санеми, подумав, кивает. — Да… думаю, что да. Иначе потеряю рвение уничтожить всех этих тварей до единой. Муичиро делает паузу, раздумывая, прежде чем продолжить. — Шинадзугава-сан, можно вопрос? — Валяй. — Я когда-нибудь до этого спрашивал, как пишется ваше имя? — Тебе было бы легче, если бы я сказал, что ты спрашиваешь это в десятый раз? Токито оборачивается так резко и смотрит так пронзительно, что Санеми на целую секунду чувствует собственные вспыхнувшие щёки, настоящее чувство вины за издёвку и опасную близость к желанию извиниться. — Ты знаешь, как оно пишется, — усилием воли Шинадзугава делает голос спокойным, — и я уверен, что в следующий раз, когда мы встретимся, ты вспомнишь не только это. Повернувшийся к нему Токито больше ничего не говорит, только смотрит своими пустыми, кажущимися сейчас особенно неживыми глазами, думая, видимо, о чём-то отдалённом, а затем отворачивается и начинает накручивать на палец одну из прядей. Сказать обоим больше нечего, поэтому Санеми, поднимается, потревожив этим сон животного у своих ног. Пёс теперь обращает внимание на Муичиро и парнишка осторожно гладит собаку по голове, слабо улыбаясь. — Будь осторожен, — слышит он перед тем, как сёзди позади тихо закрываются. Оставшись наедине с самим собой, Санеми глубоко вздыхает и тянет руки вверх, напрягая мышцы во всём теле, чтобы потом с блаженством их расслабить. Футон соблазнительно манит своей мягкостью и теплом, обстановка в тёмной комнате хоть и чужая, неродная, но уютная, а день был достаточно долгим, чтобы теперь снова вернувшееся желание поскорее его закончить стало главной задачей. Взгляд у Столпа Тумана такой же, как и он сам — безразличный и отрешённый. Санеми знает, как пишется его имя, и первая его часть означает «бесконечность». Бесконечно безжизненный и бесконечно несчастный. В бесконечном тумане. Своё имя, Муичиро, конечно, не сменит, но Санеми искренне желает, чтобы бесконечность обрела для него другое значение.

***

Тренировки мечников со Столпами проходят нелегко в том числе и для последних. Постоянно напоминать стонущим от усталости истребителям, что трудиться в поте лица они должны ради себя самих же, чтобы не умереть при следующей встрече с демоном, — в высшей степени утомительно. Понимать, что кому-то из них действительно придётся пасть жертвой подлой, не знающей пощады твари, — тяжело и угнетающе. Муичиро провожает взглядом последних на сегодня мечников, побывавших у него. Танджиро, кажется, действительно единственный, кому эти тренировки приносят искреннюю радость. Увидеться с ним было приятно: Муичиро чувствует к нему безграничное уважение и благодарность за то, что помог вернуть себя и обрести друзей. Он оборачивается, услышав позади шаги. — Шинадзугава-сан. Муичиро улыбается ему, да так тепло, что подошедший к нему Санеми не сразу понимает в, чём дело, и несколько секунд хлопает глазами. Они и так встречались крайне редко, а сейчас он стал свидетелем, видимо, ещё более уникального события. Токито как подменили. Санеми, позабывший их последнюю встречу, с трудом понимает, что взгляд у Столпа Тумана стал совсем другим. Живым. «Неужели память вернулась?» — Я вспомнил, как пишется Ваше имя. Муичиро смотрит на землю вокруг и, заметив маленький кусок ветки, присаживается, согнув колени. Быстро, но аккуратно выводит два иероглифа, а потом поднимает голову. Он выглядит настолько собой довольным, что Санеми едва сдерживается, чтобы не улыбнуться в ответ, но, в конце концов, сдаётся, и отвечает ему мягкой, слабой улыбкой. Муичиро дописывает рядом и фамилию тоже. — Верно. Остальное тоже вспомнил? — У меня был брат, — Токито мрачнеет и отводит взгляд, — Юичиро. Продолжать дальше необходимости нет. Санеми не будет спрашивать ничего лишнего, не будет лезть в душу и выворачивать её наизнанку. У него ведь тоже есть брат, и Шинадзугаву по-прежнему злит необходимость отталкивать и говорить ужасные вещи в попытке защитить от участи охотника на демонов. У Муичиро брата уже нет, и это болезненным уколом напоминает о том, что Генья его так и не послушал. — Теперь у меня появилась цель, — продолжает он, — я хочу за него отомстить. — Пусть она движет тобой до последнего, Столп Тумана. Токито кивает в знак благодарности. Он будет стараться изо всех сил.

***

Сорвавший голос Санеми, игнорируя стекающие по щекам слёзы и плывущую перед глазами картинку, смотрит на то, что осталось от Геньи. На пустое место, блять. Если постараться, то можно даже представить, что Геньи тут и не было, что он жив и передумал становиться Столпом, но реальность такова, что от брата у Санеми остались теперь лишь воспоминания и дыра в груди, которую усилием воли не затянешь. Даже умея останавливать кровь, он предпочтёт сделать всё, чтобы рана кровоточила, не затягиваясь, и гнила до самой его смерти, напоминая обо всех разах, когда Санеми, пусть и перешагивая через себя, но говорил, что у него нет брата. — Подними голову. Битва ещё не окончена. — Гёмей не скрывает боли в дрожащем голосе, да только от этого даже на долю секунды легче не становится. Обернувшись назад перед тем, как уйти, Санеми смотрит на неподвижного, накрытого отвратительно окровавленным хаори Химеджимы Муичиро. Поджав губы, он с сожалением думает, что большая часть жизни от него ускользнула, канув во мглу. Ему было всего четырнадцать. Он не должен был умирать. Никто не должен был. «Спи спокойно, Муичиро Токито.»
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.