Он не ошибся

Штормград, столица Альянса, утопал в утренней дымке. Белые стены города золотил рассвет. На улицах кричали люди. - Чудовища! - Вы убили мою семью! - Монстры! На разные голоса раздавались проклятия, брань и плачь. По центральным улицам двигалась процессия, один вид которой способен был погасить солнечный свет. Народ бросал в идущих грязью и мусором. Толпа жаждала их крови. Сандор находился среди всех, но не кричал проклятий. Он ненавидел этих, едущих на бледных лошадях, также, как и остальные, они убили его любимую женщину, но не кричал. Нет смысла. Ее это не вернет. Процессия направлялась ко дворцу короля. Рыцари смерти, порождение Плети, кровавые слуги Артаса Менетила, предавшего Свет и несущего смерть. Некогда живые воины, паладины, жрецы… Ныне искалеченные немертвые создания с мертвенно-голубоватой кожей. Глаза их светились морозным голубым пламенем - отголосок магии Короля Лича. Сандор слышал, что из всех чувств им оставили лишь боль и ярость. Машины для убийства, безжалостные и бессердечные. Но Король Лич предал их, и теперь они все, как один, желали мести за свои разрушенные судьбы. Они были разные: мужчины и женщины, эльфы и дренеи, люди и воргены. Вооруженные огромными мечами. Они источали холод. Возможно, один из них убил его Пташку. Его светлую жрицу, его смысл жизни. Когда-то, когда он сходил с ума и практически одичал, она спасла его от его же демонов. И с того мига он был предан ей. Он же ворген, почти что пес. Но к Часовне Последней Надежды она отправилась одна. Ушла, чтобы больше не вернуться к нему. Оттуда вообще никто не вернулся. А те, что все-таки уцелели, сейчас ехали через город. Сандор старался не смотреть в их лица - он боялся увидеть знакомых. Он достаточно близко общался с Серебряным Авангардом, опять же из-за Пташки. А они все шли. Их было много. Толпа тоже двинулась в сторону дворца, они ещё не выразили всей своей ненависти. А рыцари смерти покорно принимали ее. Все, что оставалось прежнего у этих созданий, и то не у всех, - это волосы. Светлые, темные, разные - у многих они не изменили цвет. Кто-то даже поседел. Сандор поежился: какой ужас они должны были пережить, если успели побелеть перед обращением? И вдруг, среди них, он увидел волну длинных рыжих волос. Владелец или владелица их как раз скрылся за поворотом. Сандор взмолился: пусть он ошибется. Он двинулся дальше, вслед за толпой, желая увидеть, как дают присягу отродья смерти и убедиться, что он обознался. Мало ли рыжеволосых созданий было в Авангарде. Это просто не могла быть она. Пусть лучше она умерла чистой смертью. Ко дворцу Сандор подошел, когда рыцари смерти уже спешились и преклонили колени. Толпа людей со всех сторон обступала их ряды. И тут он увидел ее. Он едва не завыл. Он не ошибся. Смерть стерла румянец с ее лица, на щеке свежий шрам, а глаза сияли, как у всех. Но он не ошибся. Это были ее волосы цвета огня и ее лицо, отмеченное страшной гибелью. Шелк мантии жрицы сменили холодные саронитовые латы, вместо ажурного посоха за спиной была закреплена казавшаяся ледяной огромная коса. Весь ее вид отозвался в сердце болью. Что с тобой сделали, нежная девочка? Как же они тебя искалечили. Наивная, светлая, добрая Санса, что с тобой стало? Земля уходила у него из под ног от осознания, что такой ей быть весь свой век, до окончательной смерти в бою. Что больше она не сможет улыбаться, как раньше, зажмурившись от радости. Что теперь лишь меч и латы будут с ней, вместо смеха и Света. Король затирал какую-то речь, а он все стоял и смотрел, и смотрел. Ему хотелось убежать в леса и выть непрестанно. Он и не заметил, что все закончилось, что толпа вокруг редела, он видел лишь то существо, создание льда, что некогда было его Пташкой. И вот она встала, она оказалась выше, чем была при жизни, и обернулась к нему. Глаза ее обжигали морозом нордскольской зимы. Она пошла к нему и движения ее изменились: стали скупыми, но резкими, как горный ветер. Она стояла и молчала, смотря на него. Видимо, помнила все-таки, узнала. - Пташка, - лишь смог выдавить Сандор. А что говорить? - Да, так меня звали, - ответила она. И голос теперь другой, как будто со дна колодца его доносит эхо. А она ведь любила петь, а теперь не сможет. Он молчал, не зная, что говорить. Что тут скажешь? Все изменилось бесповоротно. Он сделал шаг к ней, к другой… И обнял. Как обнимал до того много раз, сжимая в объятьях волчьими лапами, надеясь, видимо, выдавить из нее ту, что он знал и любил. Она не шелохнувшись стояла, не двигаясь, но и не отстраняясь. Глухой и холодный голос, царапнув его по сердцу, произнес: - Ты поедешь со мной в Нордскол? Вопрос слово дар судьбы. Он пойдет с ней и с такой, и с любой, лишь бы быть рядом. Ведь раз помнит она его, значит не все потеряно, правда же? - Конечно, Пташка, конечно поеду.