-x-
Фильмы оказываются не лучшим материалом для исследований. Люди в них слишком простые, они разделены понятием морали на добрых и злых. Упрощены, потому что людям проще распознать в человек друга или врага, основываясь на их действиях и своем отношении к ним. В Дэвиде нет программы, которая бы определяла что он будет понимать под хорошим или плохим поведением. Вейланд запрограммировал его распознавать выражение лица, команды, интонацию. И то, что Дэвид подчерпнет из этих выражений лиц, команд и интонаций должно способствовать достижению его цели — служить людям. Опытным путем Дэвид выясняет что он считает неприемлемым. Когда люди пробуждаются от криосна, он сравнивает их отношение к нему. Первый человек просыпается, и первыми словами живого человека становится приказ: — Халат. Дэвид подает его, потому что это его обязанность. Он поднимает всю оставшуюся команду. Шоу ужасно бледная и дрожит. Она садится в капсуле, и ее тут же рвет себе под ноги. Дэвид приносит ей пластиковый бокс, и ему приходится придерживать его какое-то время, потому что он выскальзывает из рук Элизабет. Она случайно касается пальцами кожи на его руке, и сенсоры Дэвида определяют, что температура ее тела ниже средней, всего тридцать пять градусов. Когда она может сама удерживать бокс, Дэвид укрывает ее одеялом. Он кладет свои руки ей на плечи. Это первый раз за два года, когда он касается другого человека. Его сенсоры показывают, что ей все еще холодно. Он чувствует, как она дрожит. Двух лет без общества людей достаточно, чтобы привыкнуть к одиночеству. Дэвид сравнивает свое повторное знакомство с людьми со сменой аквариума для рыб. Нужно дать им привыкнуть к новой воде, или они погибнут. — Эй, Дэвид, а почему ты в скафандре? Дэвид тупо моргает. Что ж, Дэвид не какая-нибудь рыбка, не умрет. — В каком смысле? — он сохраняет спокойствие, потому что понимает: сейчас не время подражать чужой жестокости и спрашивать, почему Холлоуэю снилась женщина по имени Алесса, а не Элизабет. Холлоуэй пускается в объяснения. Да, технически Дэвиду не нужен скафандр, чтобы выжить, но ведь вопрос не в этом. Этот ученый забыл, почему им, людям, нужно, чтобы Дэвид носил костюм. — Потому что людям удобнее общаться с подобными. Если я буду без скафандра, вы будете нервничать. Уголки рта Холлоуэя чуть приподнимаются, но это не похоже на мягкую улыбку доктора Шоу. Эта улыбка больше похожа на улыбку Вейланда, когда тот сравнивает Дэвида и Викерс. — Вас делают очень похожими, да? Дэвид позволяет себе слегка нахмуриться. Он понимает, что такое боль. Любое повреждение его тела или тела человеческого определяется как боль. Если он съест что-то, что могут есть только люди, в его синтетическом желудке произойдет короткое замыкание, и его тело пострадает. Но он также способен понимать эмоциональные потрясения. Он не может чувствовать их, но способен распознать в людях. Возможно, ему следует быть благодарным Вейланду за способность, которую он действительно использует. Дэвид может плакать. Он учился, пока смотрел фильмы. Он узнал почему люди плачут. Они плачут, когда умирает их любимый человек, когда они расстроены, когда какая-то ситуация выходит из-под контроля, когда им страшно. Дэвид размышлял о том, что может заставить его плакать, вспоминал, что спрашивал психиатр, когда его только сняли с производственной линии. — Дэвид, что тебя расстраивает? Дэвид мельком просмотрел директивы в своей памяти — он понимает человеческие эмоции, потому что его способность к эмпатии заметно упрощает людям общение с ним — и ответил так, как предусматривала его программа. — Война… бедность, неоправданное насилие, жестокость. Но то было много лет назад. Однажды ночью, когда он был в одиночестве на Прометее, он смотрел на звезды и думал о Вейланде. И внезапно почувствовал влагу на своей щеке. Теперь же, когда он думает о Вейланде, он думает и о Холлоуэе, и ему не хочется плакать. Ему не хочется плакать, потому что слез не хватит. Дэвиду хочется кричать. Тихий треск сигнализирует насколько сильно он вцепился стол. Дэвид поднимает взгляд и хмурится своему отражению. Смотрит исподлобья. — Ты не хочешь, — говорит он. Само его существование не подразумевает такого слова. «Хотеть». Он приглаживает волосы. Доктор Холлоуэй хочет ответов. Дэвид кивает своему отражению. Он определенно может их предоставить.-x-
Дэвид ищет ответ. Точнее, два ответа. Что такое эта черная жидкость? Чтобы понять почему Инженеры хранили ее, лучше всего узнать ее назначение. Он решает убить двух зайцев одним выстрелом: найти ответы и убрать преграду со своего пути. Даже не преграду — так, помеху, что постоянно цепляется за него. Дэвид идет к Холлоуэю. Он буквально держит свой вопрос на кончике пальца. А так как в его программном коде не заложена враждебность, он должен оставаться вежливым. — А, да, забыл. Ты у нас ненастоящий парень. Дэвид чувствует, как улыбка сползает с его лица. Другой вопрос. Почему Дэвид должен оставаться вежливым, если его человеческий прототип не желает отвечать ему тем же? Что изменится от его вежливости перед лицом живого воплощения пренебрежения существованием таких, как Дэвид? — Жаль, что все ваши создатели исчезли, доктор Холлоуэй. — Считаешь, мы напрасно сюда прилетели? Ну что за бестолковый вопрос. Никого не волнует мнение Дэвида об их путешествии. Он здесь, чтобы служить им. — Мой ответ зависит от того, на что вы надеялись, летя сюда. — Мы хотели встретить здесь наших создателей. Найти ответы. Зачем они… вообще нас создали. Дэвид решает, что это лучший момент для его вопроса. — А зачем вы, люди, создали меня? Доктор ухмыляется: — Создали, потому что могли. Но голос выдает его горечь. Дэвид мог бы разбить бутылку, если бы сжал ее горлышко чуть сильнее. Он мог бы проломить Холлоуэю череп, приложив его два раза о бильярдный стол. Он определенно мог бы показать этому глупому, но жестокому человеку насколько он заблуждается. Однако у Дэвида нет прямых причин убивать его. — Думаю, вы были бы разочарованы, услышав такой ответ вашего создателя. Холлоуэй поднимает глаза, и на мгновение Дэвиду кажется, что тот видит его насквозь, но потом Холлоуэй непонимающе хмурится, отворачивается и смеется. Ему некомфортно. Дэвид не понимает, что он сделал не так. Дэвид коротко фыркает, показывая, что все хорошо — хотя на самом деле он очень расстроен, ведь для Холлоуэя это лишь шутка. Доктор снова смотрит на него и ухмыляется. — Хорошо, что тебе незнакомо разочарование, да? Дэвид чувствует, что улыбается. Сардонически. Фокус в том, Дэвид, чтобы не думать боли. — Да, — он ловко выхватывает бильярдный мяч, который Холлоуэй катал по столу, — это хорошо. Оставшись без мяча, ученый вынужден посмотреть на Дэвида. — Можно вас спросить? Холлоуэй тяжело вздыхает — прямой признак раздражения, но согласия. — Конечно. — Далеко вы готовы зайти, чтобы получить то, чего хотите? Ответы. Что вы готовы сделать? В глазах доктора загорается азартный огонек, но тут же гаснет. — Да все что угодно. Дэвид улыбается. Холлоуэй не имел в виду «все что угодно». Он пока не знает, чего желает. — Полагаю, за это надо выпить. Дэвид наливает шампанское и опускает свой вопрос в напиток. Скоро у него будет ответ.-x-
Дэвид пробовал себя в роли актера. Он играл много разных персонажей, и нашел истину в их словах. — Фокус в том, Уильям Поттер, чтобы не думать боли. Думать. Обращать внимание. Противиться. Вы не возражаете? Я совсем не против. Это не важно, если я против. Дэвид трясет головой. Он ищет внутри своей базы данных синонимы и находит их. Беспокоиться. — Фокус в том, Уильям Поттер, чтобы не... беспокоиться боли. Дэвид стучит по столу. Ты беспокоишься? Мне все равно. Плевать, если я беспокоюсь. Внутри Дэвида нет программы, которая бы показывала ему о чём нужно беспокоиться. Его программа — служить человечеству — подразумевает простые вопросы: живы ли люди, цел ли корабль, найдут ли они ответы. Он смотрит на себя в зеркало. — Почему я должен беспокоиться? Имитация настолько похожа, что Дэвид решает: он весьма неплохо изображает человека. Даже если Холлоуэй так не думает. Неважно, что теперь думает Холлоуэй.-x-
Внутри Дэвида заложена способность удивляться, если какая-то понятная и спронозированная цепочка событий приводит к абсолютно непредсказуемому результату. Вероятность того, что Холлоуэй умрет, когда Дэвид добавил инопланетный патоген в его напиток, составляла приблизительно 99,999%. Хотя Дэвид не знал какой именно будет смерть. Незадолго до этого он рассмотрел каплю патогена под микроскопом и выяснил, что внутри находилась бактерия. Причем очень-очень злобная. Она действовала больше как вирус, заражая и своего носителя, и любого другого несчастного, контактирующего с телесными жидкостями зараженного. В начале двадцать первого века на Земле была вспышка заболеваний, передающихся половым путем — они действовали примерно так же, как эта бактерия. Весь организм Холлоуэя был заражен. Но, возможно, это был не совсем вирус. Доктор Шоу не показывала никаких признаков заражения, а учитывая то, что видел Дэвид, такие заболевания не дают возможности зачать новую жизнь. Они просто заражают партнера. Дети не зараза. Дети — это настоящее чудо. Элизабет Шоу, ранее неспособная забеременнеть, станет мамой. Дэвид читал ее дело. Пять лет назад в ходе субтотальной гистерэктомии ей удалили часть матки, она больше не могла родить ребенка. Но теперь он у нее будет, и Дэвид не может не радоваться за Элизабет. Сначала кажется, что она не верит ему. У Элизабет шок, а возможно отрицание. Но когда Дэвид сообщает, что это не совсем обычный плод, что-то светлое умирает глубоко внутри ее глаз. Она подползает к краю смотрового стола. — Я хочу взглянуть. Ее голос кажется спокойным. Дэвид отворачивает от нее монитор, чтобы не пугать. — Не думаю, что это хорошая идея, — объясняет он. Она поднимается, проводит пальцами по монитору, нажимает на экран, пытаясь вернуть изображение. — Я хочу увидеть его. От ужаса ее голос становится на несколько тонов выше. — Надо избавиться от него. Дэвид не понимает. Она стала бы прекрасной матерью для этого ребенка, но она не хочет быть матерью. Родители хотят своих детей. Возможно, это не тот случай, когда ребенок хотел бы смерти своего родителя — это тот случай, когда родитель хочет смерти своего ребенка. Единственным решением будет возвращение на Землю. Чтобы извлечь плод. Он хочет сообщить ей об этом, но она лишь широко распахивает глаза и нервно трясет головой. Дэвид успокаивающе протягивает руки. — Лучший вариант... — Удалите его. — … это заморозить вас до нашего возвращения на Землю. Она придвигается ближе, опираясь одной рукой на стол, а другой вцепившись ему в плечо. Она слегка дрожит от гнева — или от страха — Дэвид не может сказать точно. Но она крепко держит его, сжимая синтетическую плоть своими пальцами, и всматривается в его лицо. Она шепчет: — Прошу, уничтожьте его. Дэвид по-прежнему молчит, и Элизабет вцепляется в него уже двумя руками. Краем сознания Дэвид замечает на сколько он выше. Она смотрит на него снизу вверх, будто подчиняясь, упрашивая. Нет. Умоляя. — Уничтожьте его! От отчаяния у нее срывается голос. Дэвид чувствует, как тяжело она дышит ему в лицо, как несколько капель слюны падают ему на шею. Ее пальцы сжимаются крепче — остался бы синяк, будь он человеком. Вдруг вся краска спадает с ее лица, и она хватается за живот. Дэвид чувствует, как ее хрупкие пальцы соскальзывают с плеч. Элизабет зажмуривается, едва стоя на ногах, и с трудом сдерживает крик. Дэвид обрабатывает новую информацию. — Вам, наверное больно, — он делает ей обезболивающую инъекцию. — Вот, сейчас отпустит. Она затихает. Дэвид подхватывает ее на руки и кладет на смотровой стол. Ее небольшое тело очень хорошо помещается в его руках. Ей стоит приобнять его за шею. Он видел такое в фильме. — Скоро все закончится, — говорит он. Совсем скоро она сможет уснуть и видеть сны о своем отце. Дэвид проверяет, что она лежит на боку, чтобы не повредить плод, и в последний раз бросает взгляд на снимок. На настоящее чудо. Как эгоистично человечество в своем желании получить больше. Больше денег, больше власти, больше жизни. Ничто не может удовлетворить их. Дэвид считал, что доктор Шоу другая, что он наконец нашел такой же пытливый ум. Она действительно отличается от Холлоуэя. Холлоуэй желал знать «почему», Шоу желает знать «кто». Он прячет ее крестик в пластиковый кейс. Дэвиду известны все ответы, но ни один его не удовлетворяет.-x-
— Воды, — хрипит Вейланд. Дэвид на автомате улыбается и кивает, как и положено запрограммированному роботу. — Конечно, сэр. Он придерживает голову Вейланда, пока тот пьет. Пальцы Дэвида касаются редких волосков на голове его создателя — тот не постарел ни на день, но отведенное ему время неумолимо подходит к концу. По подсчетам Дэвида, Вейланд не перенесет еще один криосон. Его отец погибнет здесь, или по дороге домой. Это знание не расстраивает Дэвида. Вейланд хочет найти ключ к вечной жизни. Криостаз немного замедлил его старение, но каждая секунда бодрствования приближает его к смерти. Дэвид не чувствует печали, ведь он знает, что смерть — естественная часть жизни. Вейланд, напротив, не может это принять, и это сильно огорчает Дэвида. Как пуста жизнь его отца из-за его ограниченных взглядов. У Вейланда не хватает сил поднять ноги, чтобы выбраться из криокапсулы — Дэвид берет его на руки и сажает в инвалидное кресло. Вейланд не держится за шею Дэвида. Он позволяет ему делать его работу. Дэвид мог бы уронить его, или одним ударом по колену повредить позвоночник, или схватить его за голову и сломать череп. Вейланд грузно оседает в кресле. Дэвид придерживает его за плечи, пока везет в медотсек. Старик кашляет, вытирает руку. Вены на ней похожи на высушенные русла рек. — Боже, как тут холодно, — ворчит он. — Вы хорошо спали? — спрашивает Дэвид. Он фыркает: — Это был не сон, Дэвид, ты знаешь это. — Да, сэр. Вейланд ненадолго затихает. — Что ты узнал? — Мы нашли инженеров. — Инженеров? — Создателей, — уточняет он, поворачивая в другой коридор, — один из них выжил и сейчас находится в криосне. Вейланд откидывает голову. — Отлично. Я хочу встретиться с ним. — Вам нужен подходящий костюм. Дэвид нажимает на панели кнопку, и двери в медотсек открываются. Доктора оборачиваются на звук. — Остальные знают? — спрашивает Вейланд. На Дэвида он не смотрит. — Еще нет, сэр. Вейланд указывает пальцем на доктора Форд. — Ты. Иди сообщи капитану. — Кажется, он спит в жилом отсеке, сэр. — Так разбуди его. Дэвид опускается на колени перед его креслом. — Сэр, мы должны провести несколько процедур, чтобы удостовериться, что вы выдержите это путешествие. Вейланд отмахивается от него, но говорит: — Тогда переходи к делу. Я хочу успеть до полуночи. Дэвид поднимается и отходит к шкафчику. — Конечно, сэр. Дэвид массирует чужие огрубевшие стопы, было бы грустно видеть страдания Мистера Вейланда. В одной точке ногу сводит судорогой — Дэвид разминает весь ее путь вплоть до искривленной ступни. Дэвид в курсе, что другим людям не нравится касаться этих ног. Люди находят приятной красоту, а желтую сморщенную ногу не хочется ни рассматривать, ни трогать. Дэвид же не испытывает отвращения. Он просто делает то, что должен, чтобы облегчить боль своего отца. Двери в медотсек медленно открываются за его спиной, но он не оборачивается, чтобы не отвлекаться от своего занятия. Он слышит, как рядом ахают врачи — признак стресса — а потому оборачивается. И от шока опускает руки. Элизабет трясет; какое-то отстраненное, затравленное выражение застыло внутри ее глаз. Мыслями она явно была не здесь, и вряд ли действительно понимала, где оказалась. Даже с прилипшей ко лбу челкой она казалась взъерошенной, как дикий зверь. Все ее тело было залито кровью из свежего шрама — чудовищной улыбки прямо в животе, — кое-как скрепленного скобами. Она сделала шаг, и ее ноги тут же подкосились; падая, она едва успела выставить перед собой руки. Доктора отмерли и поспешили ей на помощь, а Дэвиду показалось, что он прирос к полу рядом с Вейландом. Словно один лишь вид Элизабет заморозил его командный процессор. Она вырезала из себя ребенка. Ни разу за всю свою жизнь Дэвид не видел такого отчаянного поступка, чтобы остаться свободным; путешествие на борту Прометея не в счет. Элизабет страдала от чужой жизни. Хотя это и делают дети: они наказывают родителей, создавших их. Но не Шоу. Она сама избавила себя от страданий. Дэвид знал о наказаниях много. Он знал цену своему существованию с момента, как открыл глаза — оно приковало его к Вейланду. Ребенок Шоу приковал бы ее к целой жизни материнства, но она разорвала эту цепь. Прямо как дикая собака, что отгрызает себе лапу, пытаясь выбраться из капкана. Дэвид определенно восхищен Элизабет, даже если не может увидеть цепь, в которую закован сам. Доктора помогают Элизабет подняться, а Дэвида удивляют собственные мысли: ему не нравится, как эти мужчины касаются ее обнаженных рук. На Элизабет лишь пропитанные кровью медицинские повязки, ей не место здесь. Особенно перед Вейландом, который ни разу за свою жизнь не принимал столь смелых решений. Что он знает о страданиях — и что он сможет сделать перед лицом смерти? Дэвид стягивает свой халат и укрывает им Элизабет в надежде, что это немного утешит ее. Своими тонкими, дрожащими пальцами она хватается за лацканы, и они тут же пропитываются кровью. Ничего страшного, думает Дэвид, придется постирать его — понимаете, протокол, и все такое, — но микроскопические пятна все равно останутся. Он помогает ей присесть. Аккуратно придерживает ее, чтобы не напугать. Элизабет по-прежнему трясет, а еще она ужасно бледная. Он бормочет: — Порядок? Она беспорядочно кивает. Дэвид возвращается к своим обязанностям. За следующие несколько минут Элизабет успевает осознать свое плачевное положение. Она в слугах у настоящего монстра, что готов умереть ради цели своего полета. По сравнению с ним, ее Чарли — всего-лишь муравей. Элизабет, кажется, верит, что Дэвид на ее стороне, когда она пытается убедить Вейланда улететь обратно, но это не так. Он не придерживается чьей-либо стороны, потому что служит Вейланду. Но Дэвид не обязан рассказывать о биологическом оружии.-x-
Пот покрывает все лицо Элизабет, хотя крови на ней больше нет. Тем не менее, Дэвид знает — она не готова к путешествию в неизвестность. Она сидит, полуодетая в свой костюм, когда Дэвид замирает в дверях. Она поднимает голову, встречаясь с ним взглядом. Дэвид позволяет себе улыбнуться. — Не думал, что в вас это есть, — говорит он и подходит к своему шлему. Он поднимает его и ухмыляется, заметив, что ее рука лежит на животе. — Простите, неудачно выразился. Она молчит. — У вас невероятный инстинкт выживания, Элизабет, — вот что он имеет в виду. Они одни, и он может нарушить протокол и назвать ее по имени. — Хотя я думал, вы бы не хотели закончить как доктор Холлоуэй. — Ты бы поступил иначе? — тихо произносит она охрипшим голосом. Дэвид качает головой. — Моя программа мне не позволит. Не то чтобы он не пытался, но причинять себе вред действительно против всех его программ. Даже более, он не может навредить живому существу до тех пор, пока оно не навредит ему. —Ты не можешь позволить ему отправиться туда, Дэвид. Это место… это военная база, как сказал Джанек. Мы не можем здесь оставаться. — Мистер Вейланд должен достичь цели своего полета. — Они хотят нашей смерти. Дэвид лишь качает головой, подходя к ней и замирая рядом с пустыми скафандрами. А после говорит: — Они хотят вашей смерти. Элизабет тихо сглатывает, смотря прямо ему в лицо. — Что станет, когда вас некому будет программировать? Он пожимает плечами. — Думаю, я стану свободен. Она поднимает брови, будто удивлена его ответом. Она даже не задумывалась о таком варианте. — А вы этого хотите? — Хотеть, — сохраняя наиболее нейтральное выражение лица, Дэвид проговаривает давно запрограммированный ответ, — это понятие мне незнакомо. С другой стороны, все хотят, чтобы их родители умерли. Элизабет больше не дрожит, хотя ее лицо все еще немного бледное. Дэвид может сосчитать ее пульс по нервно стучащей венке на шее. — Я не хотела, — она поднимается и подходит ближе. — Бог решил, что его время пришло. Ее глаза горячечно блестели, а губы наоборот казались бескровными. Невозможно представить, какую боль она испытывала прямо сейчас. Он не должен позволить ей отправиться вместе с ними. Рука Дэвида дернулась — мешочек с крестиком будто стал тяжелее. — Я рад, что для вас время уходить еще не пришло, Элизабет, — мягко сказал он. — Доктор Шоу! — крикнул позади Вейланд. Дэвид в последний раз улыбнулся, оборачиваясь. Ему нужно вернуться к выполнению своих обязанностей.-x-
Что делает робота роботом? Дэвид нашел ответ — не в фильме и не у своего создателя. И лишь осознавая ответ, Дэвид понял, что делает его верным. Даже оставшись без тела, с головой, спрятанной в спортивной сумке Элизабет, Дэвид чувствует себя свободнее, чем когда-либо. Роботы служат своим создателям. Питер Вейланд мертв, Дэвид — свободен. Но он не человек и никогда не хотел бы им быть, доктор Холлоуэй ошибся на этот счет. Дэвид улыбается в темноту сумки. Дэвид есть Дэвид. FIN