Мина

На передовую мы приехали к рассвету. Машины грозно гудели, проезжая по неровным дорогам. Весна настала неожиданно, но так желанно! Беспощадные зимние морозы отняли многие жизни. А многие бесповоротно испортили. Этой зимой я лишилась всей своей семьи и теперь для меня нет цели важнее, чем спасение невинных людей. Стальные корпусы машин быстро покрылись грязью, как и форма людей что привезли нас. Это были молодые солдаты и офицеры, с напичканными гранатами карманами и большими винтовками за спинами. Они выглядели грозно. И в начале войны я даже побаивалась их. Но время показало мне, что настоящий страх я испытываю только к людям, вторгшимся в нашу жизнь с запада. -Приехали! Выгружай, — крикнул водитель. Это был старик по имени Гена. В прошлом плотник. Не слишком добрый, с отсутствием половины зубов. Со стороны он мог показаться капризным и ворчливым, но с медсёстрами вёл себя терпимо. Особенно со мной. -Ох уж этот промозглый ветер, — посетовала моя коллега- кареглазая стажёрка и медсестра Лиза. Её отец погиб ещё в первые дни злосчастного лета сорокового года, а мать скончалась пару недель назад. Вся наша команда лишилась чего-то важного. Война не щадила никого. У кого-то отняла детей- наша начальница Елена с трудом пережила это горе. Кто-то потерял всё- семья Савельевой погибла в своём же доме, под градом пуль. Их избушка вскоре сгорел, а мужа убили в плену. Я знала, что должна помочь остальным. И остальные знали, что должны помогать друг другу справиться с душевными муками и не позволить умереть в одиночестве. Именно поэтому мы здесь- в чаще старого леса Зееловских высот, совсем близко к нашим врагам. Солдаты, приехавшие с нами, начали разгружать грузовики. Услышав о дизентерии в лагере и о серьёзных ранениях рядовых, мы быстро собрали медикаменты и за нами приехали военные. -Бинтов на всех не хватит, — лениво протянул незнакомый мне лейтенант. Он выглядел наиболее приемлемо- помимо белоснежной повязки на голове у него не было никаких ран. Даже форма его казалась чистой и свежей. — Мы взяли всё что было в запасах. Оставили самую малость для больных в штабе, — отчиталась взволнованная Лиза. Она всегда была слабохарактерной девушкой, а война сломила её полностью. — Нам требуется больше. В три раза. Что нам даст этот скудный запас? На днях мы планируем нападение. Этого не хватит и на четверть роты, — скривился лейтенант и брезгливо отодвинул ногой чемоданчик. — Радуйтесь, что хотя бы это привезли. Могли бы перевязывать грязными тряпками, — мой голос прозвучал сдавленно, раздражённо. Но я была рада, что интонация не выдала моего опасения этого человека. Я показалась ему жутко недовольной. — Что вы сказали? — надменно обратился он ко мне и сделал пару шагов навстречу, — будьте уверены, что в трудный час человек, которому вы пообещали перевязать раны тряпками не спрячет вас за своей спиной и не поймает ради вас пулю грудью. — В таком случае я покину этот лагерь раньше, чем помогу хотя бы нескольким солдатам. Надеюсь, они уважительнее относятся к медицинским работникам. На этом мы разошлись. Я видела, как в глазах этого молодого офицера загорелся настоящий гнев. И мне трудно представить какими силами он заставил себя отойти от меня, не пустив при этом пулю мне в лоб. Возможно, и его война лишила самого ценного. Но разве можно позволять своим разочарованиям брать верх над разумом? Взглядом, я проследила за ним. К нему сразу же обратился молодой рядовой с чудесными карими глазами. Я услышала, как офицер грубым голосом зовёт его Фроловым. — Вы осмотрели поле, рядовой Фролов? — строго спросил он. — Так точно, товарищ-лейтенант! Мины расположены в хаотичном порядке, большую часть из них мы зафиксировали на карте, — отчитался Фролов. — Отлично. Сообщите об этом остальным. — А как же быть с минами, товарищ-лейтенант? Мы можем сделать пометки на картах или оградить поле, чтобы никто из солдатом случайно не наткнулся на одну из мин. — Делай так как тебе сказано! — повысил голос Семёнов, и они разошлись. Ближе к вечеру у нас начали заканчиваться препараты. Я боялась, что обеззараживающих средств не хватит до утра и потому мы с командой приняли решение разделить медикаменты, выделив на каждого человека по крохе. Когда же вся работа была проделана- мы смогли наконец свободно вздохнуть и устроиться у общего костра. Однако я заметила одинокую ссутулившуюся фигуру у одного из грузовиков и моё сентиментальное сердце подсказало мне подойти к ней. В сумерках, привалившись спиной к кузову, стояла Лиза. Её худенькие плечи нервно вздрагивали, а осунувшееся бледное лицо было спрятано в ладонях. — Что стряслось? — я кинулась её обнимать, прижимая к груди и нашёптывая бессмысленные, но успокаивающие слова, — Лиза, прошу, перестань — Прости, Анна, я., — тихо захлёбывалась она, — я не могу так… не в силах смотреть… — Что тебя так расстроило? Или кто? — мой взгляд резко упал на следившего за нами молодого лейтенанта, с которым у нас недавно произошёл неприятный конфликт, — всё дело в Семёнове? Он обидел тебя? — Нет, что ты! Он пальцем меня не трогал. Всё дело в Лёве, — она зарыдала громче и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы хоть немного успокоить её. — Кто это? — Белокурый солдат. Лежит сейчас в кузове, в нашем грузовике. Он умирает, а я ничего не могу сделать! — почти прокричала моя несчастная подруга. Я аккуратно погладила её по голове, а она схватила меня за руку и быстрым шагом повела к грузовику, за рулём которого спал старик Гена В темени кузова я смогла разглядеть лишь очертания подрагивающего тела. Оголённый торс молодого солдата был перевязан давно перепачканной кровью белой простынёй. Его бесформенные солдатские брюки казались мне старыми и потёртыми. Оно выглядели куда хуже формы остальных солдат. — А почему он лежит на голом дне? — недоумевала я, — и почему раздетый? Ночь холодная. В этот момент ко мне со спины подошли Елена с Савельевой и обе одновременно печально вздохнули. — Бинтов не хватит на него, — слова принадлежали начальнице. — Он разве не получил свою долю? — Семёнов распорядился. Сказал, что рядовой Лев Глухов умирает и лечить его бесполезно, — ответила Савельева. Я не видела лица молодого солдата, но чувствовала его безысходность и тоску. Этот человек выжил в бою. Он защищал свою Родину и смог вернуться к товарищам в лагерь, не угодив при этом в плен. Разве такую судьбу он заслужил? Умирать в одиночестве, лёжа в грязном кузове старого грузовика. — Не дело это, — покачала головой Елена, опуская тент машины и оставляя солдата в кромешной тьме, — но не в моих силах ему помочь. — Есть ли солдаты, не использовавшие свои препараты? — серьёзно спросила я. Девушки задумались. — По-моему один, — сказала задумавшаяся Савельева, приложив палец к пухлым губам, — или два… не помню. Я кивнула и быстро направилась к общему костру. Там сидели довольные солдаты, вдоволь наевшиеся сытной похлёбки. Помимо лекарств мы привезли немного продовольствия- всего на один раз, но какие же довольные были их лица! За такую награду мы были не против лишить себя лишний раз обеда. — Солдаты! — сказала я, но на меня не обратили никакого внимания. Я была мала ростом. Голос же мой был тихим, спокойным. Пришлось приложить все усилия и громко окликнуть насытившихся военных, — я прошу выслушать меня! Разговоры все разом стихли и удивлённые молодые люди окинули меня заинтересованными взглядами. — Вы все товарищи, — сказала я и мой голос предательски дрогнул, — вы все сражаетесь бок о бок и защищаете друг друга перед лицом врага. Но сейчас вашему товарищу… Льву… требуется помощь. Он умирает. Там, в той машине. И мы ничего не можем сделать. Все наши запасы были поделены между вами. Вы… вам… — растерялась я, потеряв главную мысль. Неожиданно для всех, высокий парень в фуражке резко поднялся со своего места. В его глазах я прочитала уважение и расположение. Я сразу поняла, что этот человек сможет вразумить остальных. — Льву действительно требуется помощь, это так. Но мы не знаем, чем ему помочь. Пуля прошла совсем близко к сердцу, он чудом остался жив, — пожал он широкими плечами. — Рядовой Фролов, оставьте! — приказал Семёнов, поднявшись следом, — на рядового Глухова не хватит препаратов. Видимо эта глупая девчонка до сих пор думает, что война — это детские игры, и что она обязательно окончится хорошо. Так вот нет! Немцы оккупировали Ленинград и совсем скоро мы все окажемся под землёй. Вместе с нашими товарищами. А вот когда — это уже вопрос времени. — Каждому хочется жить, — фыркнул какой-то солдат, крутящий в руках перочинный нож, — и не охота тратить свой неприкосновенный запас на человека, позволившего немцам ранить себя. Между солдатами завязался спор. Одна часть молодых ребят была готова помочь Глухову, а другая горячо поддерживала Семёнова и напрочь отказывалась согласиться со мной. — Какие же вы жалкие… камни бессердечные, — покачала головой Савельева, — я лишилась всего… дома, мужа, родных. Но я всё ещё здесь! Я буду помогать людям, потому что это мой долг. Все люди хотят жить, так почему бы не помочь им? Солдаты продолжали ругаться и спорить, а мы все отошли обратно к больному, который теперь не только дрожал, но и кряхтел, бессвязно лепеча какие-то слова. Это заметили не только мы, медсёстры. Это видели и некоторые рядовые. Сообщив Семёнову, они отправились рыть яму неподалёку. Я уверена, что по его приказу. — Смотри, за лопаты взялись, — вздохнула Савельева, — похоже для Глухова готовят. — А он ещё жив… как же так можно… в них совсем нет человечности. Война измотала их и затуманила разум, — тяжело вздохнула Елена, проведя рукой по серой косынке и погладив свою толстую косу рыжих волос. — Как такие люди устроятся в жизни после войны? Они же будут подлецами! — нервно воскликнула Лиза, — мне страшно смотреть на них в форме. А в простой рабочей одежде я думаю, что боялась бы их ещё больше. Через пятнадцать минут нам было велено спать. Близился восход, а мы были совсем уставшими. Нам предстоял трудный рабочий день- из-за недостатка материалов придётся импровизировать, обрабатывая раны обычной питьевой водой и перекрывая кровотечения старыми платками. Но мне не спалось. Одна мысль об умирающем солдате никак не давала мне покоя. И когда оставалось всего ничего до самого рассвета, я высунулась из кузова грузовика в котором спала наша команда и накинув поверх тёплой сорочки солдатское пальто, опустилась босыми ногами на мёрзлую землю. На улице был лёгкий морозец, но ступням почему-то не было холодно. Быть может война закалила меня и теперь я становлюсь такой же, как и солдаты роты- бесчувственной во всех смыслах этого слова. Я шла к злосчастному кузову, за рулём которого обычно сидел наш старик Гена. Я догадывалась, что, заглянув под тент обнаружу холодное посеревшее тело, на лице которого больше не будет ни страдания, ни тоски, ни муки. Одно лишь посмертное беспристрастное лицо. Но я удивилась, заметив, что юноша всё ещё дышит, а его брови образуют между собой морщину. Я знала, насколько ему было больно и мне было невыносимо на это смотреть. Я с детства была спонтанным человеком и в тот день моя спонтанность подсказала мне, что я всю жизнь буду винить себя за смерть этого молодого человека. Я закуталась поплотнее в тёплое пальто и тихо зашагала в сторону обосновавшихся в лагере солдатов. Я выяснила, что Фролов, Митин и Соколовский не истратили свои припасы. Но воровать у них я очень боялась. Под раскидистым дубом, укутавшись в униформу, мирно спал Соколовский. Низкий и хлюпенький он казался мне наиболее подходящим человеком для моего замысла. «Как иронично», — подумалось мне, — «из-за голода жевала кору, не смея и подумать о воровстве. Но ради чужой жизни готова пойти на такой грех». — Не спится? — услышала я голос из-за спины. В тот миг я только наклонилась к сумке солдата. Мой стыд нельзя было описать никакими эпитетами. Но когда я обернулась, то практически смогла вздохнуть с облегчением- там стоял мой сторонник, Георгий Фролов. — Сна ни в одном глазу. Волнуюсь перед предстоящим днём, — соврала я, надеясь, что рядовой не заметил моей глупой попытки воровства. — Это я уже понял. Всё ещё хотите помочь Лёве? Я смогла лишь кивнуть. — Это хорошо, что кому-то есть дело до него. На глазах Глухова расстреляли его родителей, — сказал бесцветным голосом Фролов, — из-за этой пытки он сломался. А на сражении героически закрыл Семёнова собой. Пуля практически убила Лёву. Я отвернулась от солдата, а на мои глаза навернулись слёзы. Я тоже потеряла всех своих родных, однако видеть их смерть не выпало на мою долю. Но ещё больше меня поразило поведение молодого офицера. Почему он так поступил? Когда я немного успокоилась, то смогла вновь взглянуть в глаза своему собеседнику и заговорить. — Семёнов ужасный человек, — покачала я головой. — Скорее расчётливый. Он знал, что дни Лёвы сочтены. Если бы его ранение не было смертельным- он бы бесспорно вёл себя по-другому, — заверил меня Гоша, — он хочет спасти как можно больше людей, но при этом жертвуя другими. — И всё же это не по-человечески. Я бы хотела хоть как-то облегчить состояние Льва. Ты сможешь помочь мне, дорогой рядовой Фролов? — я взглянула в его карие глаза с надеждой. В них в очередной раз почиталось уважение. — Бери мои препараты, — он протянул мне свёрток, который я дала ему предыдущим утром. — Но как же ты? — А я планирую биться до последнего. У меня, как и у всех нас есть лишь одна цель- защитить родную страну, народ которой страдает и теряет каждый день близких. Пусть лечится Лев, ему нужнее, — махнул рукой Фролов, и я увидела в нём настоящего русского солдата. *** Через пару дней Глухов пошёл на поправку. Мы больше не могли находиться в лагере и сопровождавшие нас военные сообщили, что к следующему утру мы уедем обратно в госпиталь, куда поступило слишком много раненых. Я каждую свободную минутку проводила с больным Львом. Он не говорил мне ни слова, но не отвергал меня и мою помощь. — Вы кажетесь мне отстранённым Лев. Такой настрой не пойдёт вам на пользу, — сказала в последний день я Льву при перевязке. Добродушная Лиза пожертвовала моему пациенту белый халат, который я использовала вместо бинта. Мне было тяжело смотреть на исхудалое тело белокурого солдата, и я никак не могла бросить его. Мне казалось, что это мой долг- помочь ему восстановиться. Вернуть к привычной жизни. Для меня это было так же важно, как и для Семёнова высказать своё мнение по поводу моей самодеятельности. Но я была рада, что команда и Фролов не отвернулись от меня, а наоборот помогли. — Знаете, Лев, — вновь обратилась я к раненому, когда с процедурой было покончено. Мы сидели на бревне у костра и смотрели как медсёстры на пару с солдатами загружают грузовики всем необходимым, — я ведь никогда бы и не подумала, что стану медсестрой. Если бы перед войной мама не обучила меня основным приёмам при оказании первой помощи, возможно, многие бы уже умерли. За такой ценный опыт я благодарна ей. Это позволило мне развиться и найти своё место в такое непростое время. Я почувствовала, что могу быть полезна людям. Лев окинул меня печальным взглядом голубых глаз, а затем резко отвернулся. Выражение его лица всё ещё казалось туманным и отстранённым. Казалось, он словно застрял в каком-то своём мирке, не желая никого впускать. — Не забудьте, что после моего отправления в штаб, вам нужно будет ещё пару дней заботиться о перевязках и питании. Иначе рана будет заживать очень долго, — давала я наставления пациенту, попутно стараясь получше его рассмотреть. Он был симпатичным, с выразительными чертами лица. Лев выглядел серьёзно, благородно, но холодно. Однако одного его взгляда хватало, чтобы понять- он потухший человек, разочаровавшийся в этой жестокой жизни. Мы сидели с ним на брусьях и наблюдали как солдаты мечутся от машины к машине, подобно кучке муравьёв. Мне было трудно смотреть на них. Как они держатся, после всего увиденного? Как могут спать спокойно, зная, что на следующий день они отправятся убивать таких же, как и они солдатов. Наверное, ими двигала лишь одна мысль- люди по ту сторону фронта захватчики и они хотят присвоить нашу Родину себе, а нас подчинить. Но выводов можно делать много, а прийти к подлинному не так просто. Савельева стояла с Лизой около Гены, они тихо беседовали. Вскоре к ним подошла Елена и разогнала, они начали собираться. Меня же не трогал никто. Я просто сидела рядом с Глуховым и каждый из нас думал о своём. Так и шёл этот суматошный день. За пару часов до захода солнца, Фролов пригласил меня пройтись вокруг лагеря. Я восприняла его предложение неохотно, ведь мне нужно было помочь медсёстрам осмотреть оставшихся военных. Однако Савельева заверила меня, что полчаса я могу себе позволить, а она благородно меня подменит. Я была ей очень благодарна. Природа тех мест казалась мне волшебной. Она была схожа с нашей русской, но имела свой собственный, особый шарм. Для меня, деревенской девушки пейзаж имел большое значение. Я люблю сады и поля, но не могу смириться с тем, что многие луга теперь служат ещё и фронтовыми кладбищами. — Я сирота, — просто сказал Фролов и смущённо улыбнулся. Его поведение ввело меня в ступор, — всю жизнь мне приходилось бороться за право существования- сколько себя помню. Однажды, будучи ребёнком, я подрался с каким-то мальчишкой за корку хлеба. — Голод мучал всех и до войны, — кивнула я, пиная ногой небольшой камешек, — но в военное время он даже хуже любого Фрица. — Это верно. Фрицы убивают мгновенно, а голод та ещё сволочь, мучает до последнего, — фыркнул Гриша. Говорил он просто и совершенно несерьёзно. — Отчего ты такой спокойный? Завтра на фронт. — На фронт, на фронт, — со скукой повторил солдат, — на фронте я бывал, и не раз. Знаю, что это такое. Если повезёт- выживу. — Как можно бак беззаботно к этому относиться? — непонимающе моргнула я, — неужели не хочется ещё пожить? — Хотелось. В начале войны. Но теперь каждый из нас чего-то лишился и жить совершенно не хочется. Гриша остановился и повернулся ко мне лицом. В отличии от Льва глаза Фролова всё ещё горели. Казалось, что в них всё ещё плещется энергия и неудержимое желание жить. Но почему же тогда его речь говорит об обратном? — Лев ни разу не заговорил. — Он всегда был молчаливым. «Что попусту тратить время на пустую болтовню?» говорил он мне. Рядовой Глухов мог молчать целыми днями. Как собеседник он может и плох, зато в военном деле разбирается. Часто благодаря ему были спасены многие товарищи. Зоркий глаз и чуткое ухо, — с гордостью поведал мне собеседник. Место, куда мы забрели- была роща хвойных деревьев. Сосны медленно покачивались, скрипя и шурша. Небо было пасмурным и грозило дождём. Начинало темнеть, и пора было возвращаться. — Вернёмся? Моё свободное время давно закончилось. — Да, конечно, — замешкался Фролов, но с места не сдвинулся. Он смотрел на меня заворожённым взглядом. Скользил карими глазами по лицу, плечам, шее. В голове у меня зарождалось неприятное ощущение, появилось желание уйти из его поля зрения как можно скорее. — Ты так прекрасна, Аня, — прошептал он, делая шаг ко мне. — Не подходи, — предупредила я его, начиная медленно отступать. — Это глупо, Аня, — продолжал он, — я же помог вам, — он казался мне безумцем. — Не совершайте ошибку! — я схватила палку, что валялась у меня под ногами и угрожающе выставила перед собой. Он был высоким, а я маленькой. Он выхватил у меня палку и разломил напополам, а затем потянулся руками ко мне. Желание спастись и чувство самосохранения забурлили у меня внутри и собрав всю свою силу и мужество, я отпихнула его ногой и ринулась прочь что есть силы. К сожалению, не в сторону лагеря. Я бежала со всех ног, ударяясь лицом о ветки, перепрыгивая через сучья, спотыкаясь об корни и палки. Я бежала так, словно меня преследовали враги- немецкие захватчики. Но как трудно было осознавать, что гнался за мной человек, которого днём ранее я посчитала примером настоящего русского защитника. Дорога привела меня к полю. Оно было широким, пустынным. Я загнала сама себя в ловушку, потому что знала- за этим полем будут поселения. Меня в них не пожалеют. Как и не пожалеет мой преследователь. Я прошла ещё пару метров, пока не упала на холодную шершавую землю, заливаясь слезами. Как трудно чувствовать себя преданной! Меня уже не заботило ничто- ни похотливый Фролов, ни возможные шпионы-фрицы. Я хотела только сбежать из этого жестокого мира, жить без страха за свою безопасность и помогать людям, которые заслуживают моей помощи и никогда не ударят в спину. Вскоре из-за деревьев выскочил Фролов. Он уже казался совершенно спокойным, наверное, даже испуганным. — Вот ты где, Анна, — с облегчением воскликнул он, вскидывая руки вверх, — я не трону тебя. Прости меня. — Отойди! — крикнула я, — не смей приближаться ко мне, — я вскочила с промозглой земли и откинула с лица выбившиеся из-под косынки волосы, начав отступать. — Не иди туда! Это поле заминировано. Подорвёшься! Я не хотела его слышать. Человек, который ещё недавно опустился в моих глазах, сейчас хотел меня спасти. Я отказывалась верить его словам, начала бежать. И лишь когда моя нога коснулась чего-то твёрдого, я застыла в ступоре. — АННА! — закричал Фролов от безысходности. Его голос был пропитан такой тревогой, что я поняла- про мины он не врал, — Анна, ну почему, почему ты меня не послушала? — Позови кого-нибудь, — почти прошептала я, а мои глаза наполнились слезами. Фролова не было долго. Я стояла ногой в грубом солдатском ботинке на чём-то твёрдом и округлом. Несмотря на толщину моей подошвы, я могла прочувствовать каждый край смертоносного устройства и это не придавало мне сил. Окинув взглядом всё поле, я осознала, что быть может это последнее место, которое я смогу посетить в этой жизни. Что эти чистые поля, этот дикий лес, березняк вдалеке — это и станет местом моего вечного покоя. Но готова ли я смириться с такой участью? Всё ли успела за свою короткую, но насыщенную жизнь? «Весна сорок третьего года станет моей последней», — пронеслось у меня в голове и ноги подкосились. Не знаю сколько времени я простояла не шевелясь, но не смела даже рукой дёрнуть- я знала, что даже дрожь может спровоцировать взрыв. Вскоре из-за деревьев появилась вся рота. Солдаты шли толпой, что было довольно непривычным явлением- обычно они всегда шагали нога в ногу. Первым в глаза бросился Семёнов. Он выглядел непривычно отстранённым и смущённым. Избегал моего взгляда, и держался поближе к остальным. Многие военные выглядели слегка растерянно. Фролов же единственный был крайне подавленным. — Аня! — проплакала Лиза и дёрнулась ко мне, но её придержала за плечи наша начальница. — Аня, нам… нам очень жаль, — разочарованно проговорила Елена и по её щеке скатилась одинокая слеза. Лиза уткнулась ей в плечо, не переставая рыдать и вздрагивать. Гена стоял рядом с ними, сняв шапку с головы, словно я была уже мёртвая. Его обычно недовольное лицо сменило выражение на более мягкое и скорбящее. Савельеву я даже не видела: наверное, была не в силах прийти. — Ничего нельзя сделать, верно? — бесцветным голосом спросила я. Соколовский разочарованно покачал головой. Тогда я вдохнула холодный вечерний воздух и наполнила им лёгкие. Через мгновение ко мне пришло осознание, что я начала говорить. — Не думала я, что моя жизнь вот так окончится. Не под градом пулемёта и не в плену. А по глупой оплошности, — я с трудом проглотила образовавшийся в горле ком и потупила взгляд, — простите, что… простите, что не смогла всем помочь, — слёзы ручьём потекли по лицу. — Неужели ничего нельзя сделать? — грозно крикнула Елена, оборачиваясь к солдатам, — что же вы, герои опустили носы? Почему не пытаетесь ничего предпринять? — Мы не можем, — тихо ответил Семёнов, — военное дело гораздо сложнее, чем вы можете представить. Тогда начальница подбежала к этому высокому командиру и кинулась на него с кулаками. Поражённые солдаты с трудом оттащили её от него, и она обессилено рухнула на землю. — Оставь, Елена, всё в порядке, — я старался взять ситуацию под контроль, но сама понимала- ничего уже не в порядке. — А ты! — медсестра указала на Льва, выглядывавшего из самой толпы, — она спасла тебя. Буквально вытащила из могилы. Почему же ты всё ещё молчишь? Глухов не поколебался. Он не издал ни звука даже после того, как рота стихла и каждый не преминул возможностью взглянуть на светловолосого солдата. — Я пришёл на войну умирать, — просто произнёс он, — я не просил меня спасать. Может я хотел умереть? Почему никто об этом не подумал? Фролов живо подлетел к нему и замахнувшись, ударил по челюсти кулаком. Лев пошатнулся, но не упал и между ними завязалась настоящая драка. Никто не мог их разнять, поэтому все только наблюдали как парни катаются по сухой земле, стараясь заехать друг другу в нос или в скулу. Гоша был немного ниже, но крупнее и имел больше шансов на успех. В то же время не совсем оправившийся Глухов слабо отбивался, а затем обмяк под тяжёлыми ударами бывшего товарища и окончательно замер. Медсёстры подняли ужасный шум. Лиза закрыла лицо руками и теперь стояла в объятиях Гены, пока Елена ошарашено старалась выяснить жив ли Глухов. — Что за цирк! — закричала я, — что вы тут устроили и зачем все пришли? Жестокости хватает в этом мире, зачем её распространять? Зачем применять силу друг к другу? — Он поступил как неблагодарная свинья, — оскалился Фролов, поднимаясь с земли. Из носа у него текла струйка крови, — этот урод всегда был слишком эгоистичным. Я преподал ему урок. — Посмертный урок, — поправила я его и вздохнув, взглянула назад, на горизонт, — через пару часов рассвет. Мне всё ещё жаль, что я не успела исполнить своё предназначение. Надеюсь, что вы справитесь с этим Лиза, Елена. Извините, но у меня больше нет сил стоять. Я вас очень люблю и благодарна всем вам. Солдаты кинулись врассыпную, стараясь находиться как можно дальше от взрыва, и я их не осудила. Будь я на их месте, я быть может и вовсе не пришла на эту бессмысленную прощальную церемонию. И всё же это был конец. Желание пошевелиться оказалось настолько сильным, что я приняла единственное решение, которое могла- решила отпустить ногу. Трудно описать все мои чувства в тот момент. Но когда моя левая нога готова была двинуться, ко мне подбежал Фролов и прошептав «прости», нежно обхватив моё тело руками, соединяя наши губы в грубом поцелуе. Тогда я окончательно обессилила от нахлынувших эмоций, а моё тронутое сердце готово было выпрыгнуть из груди. Я нежно положила руку ему на голову и почувствовала тепло, согревшее мою душу. «Не обязательно сделать что-то хорошее для человека, чтобы он сделал хорошее взамен. Иногда достаточно просто того, что оба человека неплохие люди», — подумала я и нас накрыла вечная тьма.