утро воскресенья.

каждое воскресенье в шесть утра дверь в комнату артема тихо скрипела. он не пропускал ни один его визит, не мог уснуть до того момента. алишер входил в его личное пространство.

романтика…

они не помнят когда эта немая игра началась, когда общаться взглядами стало главным действием.у артема такие красивые глаза. — привет, мышонок, — его сиплый шепот режет сонный мозг. готлиб пытался показаться спящим, только заметно было как его тело гибко гнуло мышцы. мужчина нависает сверху, словно старается незаметно поцеловать в лоб перед уходом на работу. тёма знает, что он тут точно не за нежностями. им что, пятнадцать? зимой еще слишком темно в такую рань, и моргенштерн слепо тычет носом в лохматую макушку, своими идеальными пальцами очерчивает чужую кисть и заставляет мурашками покрыться. артема кроет сразу, с первого прикосновения. он, блять, так соскучился по этому самодовольному, грубому, придурошному. да черт бы его побрал, за что все это артему? он старательно выворачивает шею и с глубоким выдохом в губы, мажет в уголок влажным поцелуем. чувствует запах любимого, вкус слюны, такой привычный укус за нижнюю губу. через каких-то пару секунд его присутствия воздух в мраке превращается в тягучую смоль, а дышать становиться слишком сладко. готлиб пытается сесть сверху, устроиться на чужих бедрах, взять хотя бы пару минут в свои руки, но его требовательно укладывают на спину и матрас делает тихий продолжительный скрип. пока на лужайке замерзают первые попытки сугробов, а облака меняют очередной оттенок серости, они целуются так шумно, что кажется каждый обитатель треп-хауса сейчас проснется. артем гнет позвоночник, пока кисти неудобно вжаты в белоснежную подушку и слышит только его. алишер обычно молчит и может лишь кисло улыбнуться, усмехнуться в копну волос или скомандовать сменить позу, но сегодня он что-то шепчет прямо в рот. большим пальцем венки на запястье поглаживая, переходит на шею. — ай, ты ч-что, — тёма шипит в видимую пустоту и удивляется попытке засоса. их безмолвная договоренность по поводу этих животных попыток навредить нарушается, а моргенштерн просто игнорирует и клыками проходится по бледной коже. парень скулит, жмуриться, делает судорожный выдох и не успевает что-то добавить, как его глубоко целуют, большим пальцем надавливая на подбородок. он бессознательно стонет от такого, тут же чувствуя горячую ладонь на заднице. холод от новых часов проходится следом, но в ответ к мужчине только ближе жмутся. — алишер… — тёма произносит это, пока ему залезают в боксеры и первое, что думает алишер «ломается». — я хочу тебя увидеть, — он запрокидывает голову выше и уши краснеют как фитиль свечи. где-то на рабочем столе валялся пульт от светодиодов, моргенштерн включает красный и не видит себя со стороны. то, как его силует загорается, грудь с ярким рисунком художественно выделяется периферийным зрением, а рельефный живот заставляет опустить взгляд на дорожку к паху. алишер не улыбается, не сводит взгляд с чужого лица и аккуратно шагает к кровати. он сглатывает, думает пару раз почему ему позволено находится здесь, почему слава ожидающе лежит перед ним, почему он такой охуительный. готлиб всегда считает, что выглядит глупо, неуклюже, по-детски. недостаточно строго, утонченно. не такие глаза, кривые ноги, редкие волосы. господи, алишер пытался несколько недель найти хотя бы единственный изъян в его теле, в его повадках, в сладком смехе. закончилось это самокруткой с плотно забитым табаком и желанием собрать его в охапку, запирая на замок в своей комнате. но все, что он может это бегать на «ночевки» в тайне от всех, словно в детском лагере. артем садится на кровать, стягивает большую футболку и послушно тянется шеей к чужой руке. алишер удерживает за челюсть и коленом упирается в кровать, шепчет в обкусанные губы пустые слова, заставляет дыхание дрожать. кто вообще придумал комплименты, это же лесть, неправда. — малыш, ты просто волшебный, — моргенштерн чувствует чужую ладонь на паху и ловит невинный взгляд карих глаз. тёма обводит языком головку и прячет глаза за ресницами, рукой обхватывает член у основания и заглатывает, не давясь. пальцы зарываются в короткие волосы. алишер обожает такие моменты, тянет на себя, толкается бедрами навстречу. не жалеет, знает, что это лишнее. артем расслабляет горло, втягивает щеки и рукой мажет по бедру. влажная глотка вызывает хриплый стон, алишер шипит, закидывает голову назад и скалится. слава его мальчик, он знает, что папа любит, он чертов идеал. парень вынимает член с чмокающим звуком и облизывается. смотрит сразу на потолок потому что моргенштерн валит на спину почти в тот же миг. тёма сглатывает, раздвигает ноги и щурит глаза, раскрывая обмякший рот в немом стоне. алишер скользит пальцами внутри и грубо растягивает узкие стенки. добавляет фаланги, ласкает и трахает пальцами. в его кудрявые волосы впивается влажная ладонь, тянет ближе и опадает на плечи. артем каждую ночь воскресенья превращается в девственника. скулит, млеет, мучительно жмурится. алишеру нравится то, как он умеет строить глазки влажными, коленками дрожать, стонать в подушку задушенно. шлепки кожи о кожу слышатся на всем втором этаже. готлиб сжимает простыню, подмахивает бедрами темп и давиться слюнями; кусает угол подушки и пытается дрожащей ладонью подрочить себе. мужчина давит на хрупкую поясницу почти до хруста и пытается забыть факт о больной спине артема. на ягодицах появляются два ярких пятна, а после руки требовательно сжимают упругую кожу до белых вмятин. он хрустальный, бледный, мягкий и горячий. просто пища для ненасытного музыканта-наркомана. алишер готов затянуться самым чистым мефом и повторно натянуть его узкую задницу, не растягивая, а сразу употребляя. артем от натиска закидывает голову назад, чувствуя как волосы мнут в кулаке; светит острым кадыком и довольно мычит в сжатые губы. колени начинают дрожать и глаза болеть из-за красного освещения, парень доводит себя до неги повторными движениями, а после ему сливают на ягодицы. в комнате резко наступает мрак, а после проступают первые бледные лучи сквозь жалюзи на большом окне. тёма мутным взглядом следит за вздымающейся грудью лежащего рядом алишера и организм прослеживает появившуюся легкость внутри, чистоту в голове, приятное тепло. слава не хочет оставаться один, чтоб алишер уходил, как он поступал все те прошлые ночи. он конечно не делал вид, что секса между ними вообще не происходило, но неприятная улыбка на больные стоны из-за ломки в теле после совместного выходного бесила до жути. — если т… — парень поднимается на одной руке, полностью открывая глаза и смотря на чужое лицо уже четким взглядом, замечает, что алишер заснул. натянул шорты и отключился прямо на доброй половине кровати. — придурок… готлиб уходит в душ, открывает окно в комнате и надевает любимую футболку собственного мерча. закрывает дверь на щелчок и укладывается на бок. думает о том, что холодно будет в будни и, что собаку нужно свозить подстричь. тянется к скомканному одеялу и закрывается с головой, а этот дурак наверняка замерзнет в одних шортах… остается только недовольно скорчить лицо и повернуться назад, закидывая половину пухового одеяла на алишера, уткнуться красным носом тому в плечо и заснуть.