Неполный неструктурированный перечень ненавистных вещей главы Цзян

Цзян Чэн ненавидит официальные церемонии в Гусу, на которые его теперь приглашают слишком уж часто. На это есть более сотни причин, от мерзкой еды до смертной скуки, но главной остается Вэй Ин. Вэй Ин в клановых одеждах Лань выглядит нелепо. Ему совершенно не идет белый цвет ханьфу, которое он умудряется заляпать, несмотря на защитные заклинания, вплетенные в ткань. Видно, что Лань Ванцзи помогает супругу с облачением, оно идеально подогнано и аккуратно завязано по всем правилам. Даже волосы убраны как подобает и скреплены тяжелой драгоценной статусной шпилькой, какие Вэй Ин никогда не любил. Дурацкая лента с облаками на лбу кажется еще более белой на загорелой коже — Вэй Ин любит солнце и оно отвечает ему взаимностью. Символ сдержанности на этом человеке выглядит скорее насмешкой, нежели данью правилам и традициям. Судя по некоторым недовольным взглядам старейшин, не только Цзян Чэн так считает. Даже пытаясь сдерживаться и вести себя спокойно, согласно этикету клана Лань, Вэй Ин слишком живой, подвижный, яркий, наглый. Он выглядит донельзя чужеродно среди светлых тонов и постных лиц. Хочется содрать с него чертовы белые ткани и обрядить в пурпур или хотя бы в когда-то любимые Вэй Ином синий или алый. Но вот беда, в красные одежды его уже несколько лет как нарядил Лань Ванцзи. Не спросив разрешения у оставшегося родича суженного и наплевав на мнение старейшин собственного клана. Шея Вэй Ина перебинтована почти каждое мероприятие, но Цзян Чэн знает, что скрывается под повязкой. Яркие метки, каждому заявляющие, что этот человек делит с кем-то постель, что уже кому-то принадлежит. И от этого все внутри Цзян Чэна дрожит, а душу переполняют все три яда, будто издеваясь над титулом. Вэй Ин почти незаметно поглаживает запястье мужа под столом, улыбается уголками губ, явно стараясь не растянуть улыбку так широко, на сколько хватит физических возможностей. О возможностях рта Вэй Ина Цзян Чэн старается не думать. Он видел Лань Ванцзи во время необходимых омовений после Ночной охоты и слишком уж часто становился невольным слушателем пьяных откровений Вэй Ина. Он совершенно не хотел знать, что происходит между этими двумя в спальне и всех тех местах, которым не посчастливилось оказаться на пути жадных до плотских удовольствий любовников. Не желал представлять себя на месте клятого идеального Ланя. Потому что слишком хорошо знал, как сильно проигрывает. Вэй Ин зовет его выпить после нудных торжеств и тащит в цзиньши. Его лента чуть съезжает, а лицо лучится радостью и нетерпением. Он чертовски красив, вытягивая из волос тяжелую шпильку и позволяя отросшей копне в полной мере укрыть его спину и плечи. Вэй Ин на ходу развязывает бинты, закрывающие уже немного зудящую от ткани шею и прячет их в рукав, совершенно не стесняясь следов любви. Цзян Чэн совершенно не замечает идущего рядом Лань Ванцзи, позволяя себе немного обмануться. Представить, что метки на нежной коже оставил он сам, и что Вэй Ин, так нетерпеливо тянущий его в супружеские покои, предвкушает не встречу с вином, а их предстоящие весенние радости. Посиделки за алкоголем Цзян Чэн с недавних пор тоже ненавидит. Потому что после хорошего вина его тело всегда охватывает жар желания. И, как на зло, рядом нет никого, кто мог бы его с ним разделить. Он всегда уходит от брата сразу, как только начинает слишком уж засматриваться на красивые губы и по-мальчишески очаровательные изгибы, кляня тело Мо Сюаньюя за излишне нежные черты. И что бы этому обрезанному рукаву не встретиться Цзян Чэну еще в трижды проклятой резиденции клана Цзинь? Он бы забрал его в свой клан и сделал наложником. Одевал бы в яркие дорогие ткани, позволял бы расчесывать свои волосы и дарил безделицы в обмен на ласку и ночи любви. Хотя нет, не забрал бы. Нет у Цзян Чэна столько смелости и терпения, чтобы слушать шепотки о его так и не случившейся женитьбе и смазливом мальчишке в покоях по соседству. Да и не нужен ему был бы этот мальчишка. Никто не нужен, кроме Вэй Ина, будь хоть трижды похож. Вот только Вэй Ина уже не побоялись притащить в личные покои и ревностно защищали от любых посягательств. Не то что бы Цзян Чэн действительно пытался или планировал завоевание брата. Он слишком хорошо знал Вэй Ина и прекрасно видел его, так и не уменьшившуюся за годы, одержимость мужем. Больше Лань Ванцзи Вэй Ин любил, пожалуй, только вино и ввязываться в неприятности. Когда алкогольная дымка в сознании легкая, гораздо проще убедить себя думать о чем-то ином. О ком-то ином. Хотя бы о Хуайсане. Или главе Лань. И надеяться, что во сне вместо Вэй Ина с ним окажется кто-то из них, раз уж на яшмовые пещеры его янский корень отказывается восставать. Пьяные сны Цзян Чэн, к слову, тоже ненавидит. Потому что в них нет ни крупицы настоящего, лишь постыдные мечтания, старательно скрытые в самых темных уголках измученной души. В этих снах Вэй Ин улыбается только ему, целует только его, стонет над ним, под ним и принимает восхитительно глубоко в медные врата или болтливый рот. В этих снах Вэй Ин в пурпурных одеждах и на поясе у него позвякивает колокольчик. В этих снах Вэй Ин сонный и мягкий после нежного утреннего соития довольно щурится, пока Цзян Чэн заплетает его непослушные волосы по правилам их семьи и ворчит. В этих снах Вэй Ин любит его и желает всем своим существом. И этот сон, накрывающий Цзян Чэна, не исключение. Вэй Ин сидит на его бедрах, одетый лишь в пурпурный плащ-накидку. Простоволосый, почти полностью обнаженный мужчина льнет к Цзян Чэну, требовательно целуя в губы, не давая заговорить. На самом главе Цзян полное облачение, он сидит на лотосовом троне в приемной Пристани и старается не думать, было ли что-то на Вэй Ине, когда тот пробирался к нему. — Глава Цзян так рад видеть этого недостойного? — Насмешливо тянет Вэй Ин, кладя вечно холодную ладонь на чужой пах и поглаживая сквозь штаны. Цзян Чэн прикусывает губу, чтобы не застонать в голос, и зло смотрит на брата. Потому что да, чертовски рад, и то, что паршивец прекрасно это знает, жутко бесит. Еще и смеется над ним, зараза. Желанная, любимая, вопреки всему. Его вечное наказание. — Заткнись и дай мне поцеловать тебя, — велит Цзян Чэн, устраивая свои ладони на нежных, поджарых бедрах, с которых уже сошли синяки предыдущих встреч, притягивает вплотную. Вэй Ин довольно улыбается и ерзает, чувствуя задницей чужое возбуждение. Ему нравится властный Цзян Чэн, и властвовать над ним тоже нравится. — Все как пожелает мой прекрасный глава, — шепчет Вэй Ин и приникает губами к чужому рту, податливо впуская настойчивый язык, с явным удовольствием посасывая его. Цзян Чэн не сдерживается и стонет, обнимая Вэй Ина, вжимая его в себя. Ему кажется, что он может спустить только от этого — восхитительной тяжести чужого тела и поцелуя. Вэй Ин, конечно, посмеется, а потом сам, без указок, спустится с чужих ног на колени и вылижет своего главу. А потом трахнет себя его янским орудием. Или трахнет самого главу. Цзян Чэн гладит податливое разгоряченное тело, пахнущее до дрожи привычно и маняще. Он чуть съезжает по сиденью, чтобы было удобней чувствовать Вэй Ина и двигаться. Тот довольно притирается и обрывает поцелуй, чтобы рассыпать бесчисленное количество нежных касаний губ по знакомому с детства красивому лицу. Он ласково улыбается, и в уголках глаз собираются смешливые морщинки, которые Цзян Чэн аккуратно целует под мягкий смех. Вэй Ин гладит его по плечам сквозь ткань и трется носом о нос. Пусть с самого начала он задумывал раззадорить Цзян Чэна на страстный и быстрый разврат, но в них обоих слишком много нерастраченной нежности и любви, о которой они никогда не заговорят. И все же, сколько бы нежности не было в Вэй Ине, он слишком любит дразнить. Он ведет бедрами по кругу, сильнее вжимаясь в чужое достоинство, ухмыляется. Цзян Чэн прикрывает глаза, не в силах смотреть брату в лицо. Потому что это слишком. Вэй Ин слишком красив в этот момент, слишком желанен, порочен. Вэй Ин же чужими закрытыми веками не доволен, не смотря на очаровательно подрагивающие пушистые ресницы. Он гладит своего главу по щеке, опускается на подбородок и крепко сжимает, заставляя приподнять голову. — Смотри на меня, А-Чэн, — шепчет он, и Цзян Чэн послушно смотрит, как в серых глазах с расширенными зрачками начинают загораться алые искры. — Я всегда смотрю только на тебя, дурень, — выдыхает Цзян Чэн, прежде чем поцеловать манящие, поблескивающие от слюны губы. Вэй Ин довольно стонет в его рот и, наконец, подбирается к завязкам на его штанах, чтобы высвободить член. Его руки уже привычны к подобному и потому справляются быстро. Цзян Чэн ерзает, то ли пытаясь помочь, то ли мешая, то ли просто потому, что сидеть истуканом совершенно невозможно. Он старательно трогает Вэй Ина, скользит руками под накидкой, куда только может дотянуться, стараясь не оставить необласканным ни один миллиметр дурманяще пахнущей кожи. Цзян Чэн ведет носом по острым ключицам и припадает к шее, покусывая достаточно сильно, чтобы задевать мышцы и оставлять следы. Вэй Ин охает и запрокидывает голову, давая лучший доступ к кадыку, чем Цзян Чэн с удовольствием пользуется. — Такими темпами ты мне горло перегрызешь, — хнычет Вэй Ин, — ведешь себя как собака. Цзян Чэн знает, хоть брат всегда жалуется, это лишь часть его провокации, часть игры, в которой все правила придуманы им самим. Глава Цзян успел уяснить, что если Вэй Ину что-то не нравится, он говорит это действиями или совершенно иным тоном. А так же, что ему нравится строить из себя жертву, и что он способен кончить от одних лишь укусов, сидя на члене по самые яйца и не притрагиваясь к себе. Поэтому Цзян Чэн только хмыкает и, глянув на раскрасневшееся лицо брата, наклоняется, чтобы прикусить сосок и слабо потянуть. Вэй Ин стонет, выгибаясь навстречу и прижимая к груди чужую голову, безрезультатно пытаясь запустить пальцы в накрепко забранную в пучок шевелюру. Выпустив мягкую бусину изо рта, Цзян Чэн мажет по ней и ореолу языком и дует, с удовольствием наблюдая, как приливает кровь, делая сосок более темным и ярким. Он переключается на второй, прикусывая его чуть сильней, и довольно прикрывает глаза на чужой полувсхлип. Вэй Ин трется членом о его собственный, время от времени тыкаясь головкой в плотную ткань ханьфу на животе своего главы. Которому чертовски жарко. Но раздевать Цзян Чэна никто не собирается, потому что контраст официального одеяния и обнаженной кожи подстегивает и так не маленькое желание. — А-Чэн, хочу тебя в себе, я так скучал, А-Чэн, — шепчет Вэй Ин, приподнимаясь и пытаясь развести ноги чуть шире. Ему неудобно и приходится держаться за спинку трона и плечо партнера, поэтому Цзян Чэн сам направляет член внутрь, из-за глупой спешки слишком резко опускающегося Вэй Ина, входя только с четвертого раза. Вэй Ин опускается сразу на всю длину, прогибаясь в пояснице и тяжело дыша. Он смазан и хорошо растянут, но в уголках глаз все равно собираются невольные слезинки, которые Цзян Чэн смахивает большими пальцами, беря любимое лицо в ладони. — Мне так нравится, когда ты внутри, А-Чэн, — хрипло вышептывает Вэй Ин ему в губы и сжимает член внутри, вырывая у своего главы стон. Который тут же ловит собственным ртом и начинает двигаться. — Такой твердый и горячий. Так приятно растягиваешь внутри. — Заткнись, иначе встать не сможешь несколько дней, — обещает Цзян Чэн, стараясь удержать суровое выражение лица. Не особо успешно. — Все, как пожелает глава, — с насмешкой тянет Вэй Ин, но срывается на стон, когда Цзян Чэн резко подается бедрами вверх, одновременно насаживая на себя. Он помогает Вэй Ину закинуть затекшие ноги на высокие подлокотники и крепко удерживает его, беспомощного в этой позе. Открытого. Вэй Ин цепляется за его плечи, будто боится, что Цзян Чэна у него отберут, вскрикивает от каждого удачного попадания по нужной точке и просит еще. В этом слишком много доверия, принятия и жадности, совершенно обоюдной. Цзян Чэн достаточно сильный заклинатель, чтобы долго удерживать Вэй Ина в руках, но он совершенно не уверен, что не кончит, стоит брату его поцеловать. Их единение хочется длить сколько хватит выдержки, а она уже подводит, заставляя замедлиться и выскользнуть из желанного тела под недовольный, удивленный стон. — Слишком хорошо, — поясняет Цзян Чэн на удивленный, обиженный взгляд, пытаясь отдышаться. Вэй Ин улыбается в ответ и тянется за поцелуем, стараясь вжаться как можно ближе, досадуя на наличие одежды. Сейчас ему бы хотелось чувствовать брата полностью. Впрочем, в таких объятиях тоже есть своя прелесть. — Хочу кое-что попробовать, — шепчет Вэй Ин и, не удержавшись, прикусывает чужую мочку. — Я мог бы встать коленями на сидение, а ты взял бы меня со спины, пока я держусь за выступы лотоса? Цзян Чэн без слов кусает его в шею, втискивая в себя, совершенно дурея от всплывшей в воображении картины. От Вэй Ина, протяжно и низко стонущего на ухо. — Все как ты захочешь, всегда, — хрипло отзывается Цзян Чэн, путая пальцы в чужих непослушных волосах, и целует припухшие губы. Вэй Ин довольно отвечает, пытаясь подтянуть к себе ноги, но передумывает, и сцепляет их за спиной своего главы. — Поймал, — улыбается он, смешливо глядя в сияющие фиолетовым глаза. «Поймал, — хочет согласиться Цзян Чэн. — Еще лет в тринадцать поймал, а матушка заметила и разогнала по разным комнатам. Был бы толк. Будто на кого-то могу смотреть кроме тебя. Будто кого-то могу желать как тебя. Будто есть хоть кто-то лучше тебя. Будто есть хоть один способ тебя разлюбить. Даже смерть не спасет, если судить по опыту Вэня. Но плевать на него, потому что ты мой!» — Мой, — повторяет Цзян Чэн вслух, обнимая крепче. — Конечно твой, А-Чэн, — мягко шепчет Вэй Ин, гладя его по щеке. — Как же иначе? Про «иначе» думать Цзян Чэну не хочется, он подхватывает Вэй Ина под бедра и поднимается с трона, чтобы усадить на него Вэй Ина. Тот от неожиданности охает, машинально цепляясь крепче, и мягко смеется, с неохотой выпуская из своего «плена». Обнаженный Вэй Ин на лотосовом троне заставляет Цзян Чэна сгорать от вожделения. Так и не снятая накидка добавляет брату одновременно царственности и хрупкости, оттеняя налившиеся цветом следы зубов и жадных рук. Видя реакцию своего главы, Вэй Ин откидывается на троне, располагаясь вальяжно, с показным удобством, и широко разводит ноги. Смотрит пристально, чуть насмешливо, хотя самому уже невтерпеж. Член прижимается к животу и дергается под тяжелым взглядом фиолетовых глаз. Вэй Ин даже подумывает немного поменять планы, заставить брата встать на колени и потрудиться своими восхитительно красивыми губами, но желание вновь ощутить его в себе все-таки перевешивает. Он встает на ноги и медленно снимает накидку, чтобы надеть ее на Цзян Чэна. Тот тяжело выдыхает в ответ и ловит чужие руки, чтобы прижаться губами к ловким пальцам. Погладив его по скуле, Вэй Ин отворачивается, опускаясь на трон коленям и хватаясь за спинку. Дерево гладкое, и Вэй Ин очень надеется, что влажная кожа не будет скользить, впрочем, он не сомневается, что Цзян Чэн сможет удержать их обоих. Цзян Чэн следит за тем, как Вэй Ин устраивается, пытаясь выбрать выступ поудобнее. Цзян Чэн не знает, специально ли тот так сильно прогибается в пояснице и елозит коленями, расставляя как можно шире. Ему, в принципе, плевать, осознанная ли это провокация, потому что держать себя в руках очень сложно, когда видна покрасневшая от трения и блестящая от смазки хризантема и поджатые яйца. Цзян Чэн сжимает чужие мягкие ягодицы и трется между ними, дразня. Смазки кажется маловато, и Цзян Чэн вытаскивает из рукава масло со слабым запахом сандала и выливает себе на член, для лучшего эффекта проходясь смазанным органом между ягодиц. Вэй Ин выгибается сильнее, поощряя, и запрокидывает голову, в предвкушении. Цзян Чэн не заставляет его долго ждать. Как бы ни хотелось помучить и подразнить самому, необходимость обладать этим человеком пересиливала. Он входит одним движением, толкаясь по основание, и утыкается лбом в выпирающие лопатки, прикрытые темными прядями. Придерживая Вэй Ина одной рукой за бедро, второй он ведет вверх, по напряженному прессу, ходящей ходуном груди, чтобы сомкнуть на горле под одобрительный стон. В постели Вэй Ину нравится грубо и быстро, нравится, когда его связывают и кусают, нравится, когда контролируют, не давая кончить или нормально дышать. Поэтому Цзян Чэн не сдерживается, выходит почти полностью, чтобы резко и глубоко толкнуться внутрь, насаживая в быстром темпе. Вслушивается в тяжелое дыхание, чтобы не сжать нежное горло слишком уж сильно и стонет от того, насколько же хорошо. Вэй Ин кончает под хлопки кожи о кожу, судорожно хватая ртом воздух и закатывая глаза. Цзян Чэн чувствует, как вязкая слюна стекает с подбородка на руку, и перемещает ладонь, вставляя в раскрытый рот два пальца. Вэй Ин послушно начинает сосать с пошлым причмокиванием и жалобным постаныванием от продолжающихся движений в ставшее слишком чувствительным нутро. — Сожми бедра, — велит Цзян Чэн, но Вэй Ин сжимается, не позволяя выйти, и протестующе качает головой, он хочет, чтобы брат кончил внутри него. Небольшой побочный эффект использования темной энергии — желание получить как можно больше светлой, омывающей меридианы и ядро, даря ощущение сходное с оргазмом. — Лучше поцелуй меня, А-Чэн, — хрипло просит Вэй Ин, выпуская пальцы и поворачивая голову. Цзян Чэн не может ему отказать. Он жадно целует подставленные губы, выстанывая гласные в чужой рот, продолжая вбиваться в сжимающуюся задницу, совершенно потеряв какой-либо ритм и контроль. Его не хватает надолго. Вэй Ин сжимается слишком сильно и приятно, легко толкая Цзян Чэна за грань. И сам стонет от переполняющего его ощущения смешивания энергетических потоков, кончая второй раз почти на сухую. Они опускаются на пол у трона, взмокшие и пытающиеся отдышаться. Взгляд у Вэй Ина совершенно сумасшедший и донельзя довольный. Цзян Чэн притягивает его к себе ближе и утыкается носом в лохматую макушку. — Никогда тебя не отпущу, — говорит он и касается губами волос, которые настырно пытаются пролезть в рот. — Куда я от тебя денусь, ведь я всегда здесь, — смеется Вэй Ин, кладя ему руку на даньтянь, и легонько толкает. Цзян Чэн падает, совершенно беспомощно пытаясь схватиться за брата, но ловит лишь черноту. Он открывает глаза в своих гостевых покоях в Облачных Глубинах и бессильно рычит, скидывая одеяло. Цзян Чэн ненавидит запоминать свои сны.