***
Когда он проснулся во второй раз, то видел все гораздо яснее. Это был момент чистого ужаса, хотя и несколько смутного, из-за чего можно было предположить, что он был под успокоительным. Потому что Питер знал, что ему страшно. Он боялся сильного запаха антисептика. Он боялся белых стен и того факта, что его кровать и медицинский аппарат были единственными вещами во всей комнате. Иглы были приклеены к верхней части его руки, капельницы и провода покрывали его грудь под больничным халатом. Он боялся, и не знал, чего именно. Запах обжигал ему нос, а тело было таким тяжелым, что он едва смог приподнять голову с матраса. Теперь он мог видеть дверь напротив его кровати, а сама комната была маленькой и без окон, что заставляло его чувствовать себя подавленным. В его голове проносились множество сценариев происходящего, но, какими бы наркотиками его тут не пичкали, он не чувствовал страха. Он знал, что должен бы. Он знал, что напуган, но не мог ничего нормально чувствовать, и именно это сейчас беспокоило его больше всего. Питер посмотрел на свои руки. Они не были покрыты кровью, хоть он и не знал, почему думал, что должны быть. На деле, он был абсолютно чистым, никаких видимых ран, что заставило его задуматься, почему он прикреплен к такому количеству мониторов, почему у него капельница, почему он был на каком-то хирургическом столе раньше. Горло болело, тело ныло, но ран не было. У него было слишком много непонятных мыслей. Он чувствовал себя очень маленьким. Не как в пятнадцать, а даже меньше. Его тело выглядело очень худым, и он подумал, что, кажется, был в отключке больше, чем предполагал. Он попытался связать все детали воедино, понять, что происходит, как он вообще тут оказался, и что за голос он слышал тогда, в полубредовом состоянии. Питер всегда любил загадки, но определенно не хотел, чтобы загадкой стала его жизнь. Его жизнь была достаточно однообразной, с тетей Мэй и Недом, и его секретом, о котором он не рассказывал. Стервятник. Вот черт. Тумс… Самолет. Возвращение домой и уход от Лиз. Если бы у Питера хватило сил, он бросился бы вперед, охваченный внезапной паникой. Он вспомнил почти все. Как он ушел с бала, попал под рухнувшее здание, как разбился самолет… а потом все стало каким-то расплывчатым. Песок, он помнил, как песок был у него во рту и в глазах, как приходилось снимать маску, чтобы избавляться от него и дышать. Как думал о том, как выбраться оттуда живым, и, очевидно, у него это получилось, но черт. Кто-нибудь остановил Тумса? Неужели тот сбежал? Питер чуть было не подскочил, когда дверь в комнату открылась и внутрь зашел мужчина. Питер не узнал его, и, полагал, что это не врач, так как на мужчине был черный костюм и мокасины. Питер попробовал приподняться на локтях, раздумывая, испугался он от внезапности или нет. Мужчина не выглядел угрожающе. Его взгляд был добрым, но профессиональным, и Питер сразу понял, что пришел тот не просто так. Парень попробовал сесть, но мужчина вытянул руку, останавливая его. — Не пытайся встать. Мы не хотим повторения того, что случилось раньше. Питер остановился. Он задумался, не был ли этот человек тем, чье лицо он пытался разглядеть тогда, раньше. Когда его укололи в шею и по телу разлилось тепло. Но Питер лишь медленно опустился на спинку кровати, когда незнакомец вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Между ними воцарилось странное молчание, и мужчина подошел к Питеру, вставая справа от кровати. Он протянул руку для рукопожатия представился, очень официально: — Я Фил Колсон, агент Щ.И.Т. Директор Фьюри поручил мне заняться вашим делом. — Директор Фьюри… — повторил Питер, широко раскрыв глаза и протягивая свою дрожащую руку в ответ. Он немного слышал о Щ.И.Т., о Фьюри, но только то, что показывали в телевизоре. Все же, Щ.И.Т. был секретной организацией. Они обычно списывали большую часть своих выходок на военные испытания, но Питер понимал, что в этом далеко не вся правда и относился к такой информации очень скептично. Питер сглотнул комок в горле, а сердце панически забилось. — М-моим делом? А какое у меня дело? — Щ.И.Т. следит за большинством дел измененных людей. В этот момент сердце Питера остановилось, и он мог поклясться, что упал бы, будь такая возможность. У него пересохло во рту и внезапно появилось чувство полной уязвимости, глаза почти безумно забегали по комнате, пока он искал слова в оправдание, но мог ли кто-то лгать специальному агенту? Солгать Щ.И.Т.у? Питер покраснел, то ли от досады, то ли от смущения. Что-то в том, что его назвали «измененным человеком», ему не нравилось, и внезапно появилась мысль, что, возможно, на нем могли ставить эксперименты, пока он был в отключке. Может, они препарировали его. Он вздрогнул, когда агент Колсон положил руку ему на плечо и успокоил: — Мы уже давно знаем о тебе. — К-как? Мужчина ответил не сразу. Он бросил на Питера извиняющийся взгляд, и Питеру это определенно не нравилось и беспокоило. Впрочем, это лучше, чем когда на него смотрят холодно, так как Питер не хотел чувствовать себя лабораторной крысой, которая не имеет никакого права голоса на происходящее с ней самой. Его руки покрыла дрожь, когда агент Колсон заговорил с ним таким голосом, которым говорят с маленькими детьми. Питер ненавидел чувствовать себя маленьким. — Что последнее ты помнишь? Питер моргнул. Честно говоря, он не был уверен. Он помнил самолет… часть пляжа. Он помнил, как ему было так жарко, будто он вот-вот воспламенится, а потом была боль, такая сильная, будто у него вырвали кишки. Это было страшнее, чем, заходя за Лиз, увидеть ухмыляющееся лицо мужчины, смотрящего на него так, будто загнал в угол. Ни один его предыдущий опыт не мог сравниться с этим, включая упавшее здание. — Самолет… разбился, — тихо выдохнул Питер, — и я сражался с человеком по фамилии Тумс… Он собирался украсть вещи мистера Старка. Фил Колсон поморщился, и у Питера заболел живот от беспокойства, ведь он не понимал, что случилось. Возможно, он сказал что-то неверно, но это было то, что он помнит. Он чувствовал себя так, будто провалил какой-то тест, но агент Колсон только глубоко вздохнул и выглядел… ужасно виноватым. До тех пор, пока выражение лица не сменилось на другое, более скорбное. Так выглядит врач, собирающийся сказать пациенту, что тот умирает, и Питер чувствовал себя именно таким пациентом. Но он же был здоров. Так почему же… — Сколько тебе лет, Питер? Какой сейчас год? — М-мне… — заикаясь, пробормотал Питер, боясь ошибиться в ответе, — Мне… пятнадцать лет… Сейчас 2016 год… Что-то не так? Этого не может быть. Он только что вернулся домой, он знал, какой сейчас год и сколько ему лет. Всего несколько дней назад он поправлял мистера Старка, потому что тот продолжал называть его четырнадцатилетним, хотя прекрасно знал, что день рождения Питера был месяц назад, в августе. Мистер Старк подарил ему обновленный костюм и все такое. Агент Колсон протянул руку и взял его за плечо, и Питер даже не уклонился, хотя и хотел бы это сделать. — Питер, — осторожно начал мужчина, — сейчас 2021 год. И Питер… Питер испуганно рассмеялся, что, наверное, было очень неуместно, но ведь происходящее не могло быть чем-то иным, кроме шутки. Может быть, это какое-то наказание за то, что он пошел следом за Тумсом и разбил самолет. Испуганный смех перешел в несколько истерических смешков, и Питер помотал головой, отрицая сказанные слова. Потому что… 2021? Нет, нет, нет… А потом случилось это. Что-то куда более ужасное. — Ты был мертв на протяжении пяти лет. Мертв. Мертв. — Все герои мертвы. — вторил ему другой голос. Голос Тумса. Питер отдернул плечо от агента Колсона. Какое-то мгновение в груди теплилась паника, и он подумал, что ему все это снится. Может быть, он сейчас проснется на пляже, или в своей постели, или где-то еще, а не в этой комнате с агентом Колсоном, и паника пронзит его до костей, как будто ему впрыснули яд. Питер помотал головой. — Ты был мертв на протяжении пяти лет, — повторил Колсон, — авикатастрофа, которую ты помнишь… Вы с Эдрианом Тумсом пережили крушение, но Тумс нанёс тебе смертельное ранение на том пляже… Ты не пережил ту ночь. Питер бросился вперед, и тяжесть, удерживавшая его ранее, мгновенно исчезла. Колсон даже не вздрогнул, но вместо этого схватил его за другое плечо, заставив Питера съежиться от внезапного прикосновения. Его сердце билось, он дышал, и он определенно не мог умереть. Это не имело никакого смысла, ничего из этого не имело смысла, и этот мужчина лжет, потому что, если он говорит правду, тогда… тогда… — Нет! — закричал Питер, широко раскрыв глаза и умоляя Колсона быть честным, — нет, нет, это не имеет никакого смысла! Ведь я сейчас здесь! Коулсон попытался подтолкнуть его обратно к изголовью кровати, его голос звучал спокойно и почти успокаивающе, но все это было так неправильно. Его чуть не вырвало, когда он был прижат к матрасу. Он должен был одолеть Колсона, он должен был сопротивляться, но не мог. Питер чувствовал себя слабым, его сила не делала того, что он хотел, он просто попытался вдохнуть… Казалось, что его ребра вот-вот разлетятся вдребезги, когда открылась дверь, засуетились люди, и женщина в медицинской одежде снова вколола ему что-то в шею. Питеру казалось, что она была похожа на его тетю, и в данный момент это было единственным, что он хотел. Ему нужна была тетя Мэй, и он хотел быть дома, в их квартире. Он хотел готовиться к школе и злиться из-за того, что его не берут в Мстители. Позвонить внезапно Хэппи. Снова удерживать две половины того парома. Он просто хотел быть где угодно, только не здесь. Наркотики снова сделали его равнодушным, и это казалось намного хуже.***
Когда он очнулся в третий раз, то был не один. На этот раз Фил Колсон уже был здесь, стоя в углу комнаты, а рядом с кроватью Питера, сидя на маленьком деревянном стуле, находился человек, которого Питер не сразу узнал. У него была повязка на глазу, и Питер внезапно вспомнил дом с привидениями, где, когда он был ребенком, кто-то с повязкой на глазу и крюком вместо руки преследовал его. Наконец, его мозг устанавливает связь между повязкой на глазу, лицом мужчины и фотографией, которую он однажды видел в новостях. Директор Фьюри. Фьюри не был совершенно невидимым для публики человеком, и теперь он сидел прямо перед Питером, сложив руки в замок и поставив локти на колени, наклоняясь вперед, очень близко к лицу Питера. Он откинулся назад и поприветствовал: — Ну что ж, парень. С возвращением. С возвращением… С возвращением? Что за чертова шутка. Плечи Питера напряглись, рот отказывался открываться, но он чувствовал, как глаза горят от злых слез, так много ему хотелось высказать. Его так и подмывало закричать, но он не был уверен, что его организм выдержит это. Он снова почувствовал тяжесть, как в прошлый раз, когда проснулся и был накачан наркотиками, с которыми не смог справиться даже его метаболизм. Он чувствовал, что имеет право сходить с ума и не будучи под наркотиками. Он имел полное право ударить этих людей по их глупым лицам, потому что ясно… Ясно, что они сделали что-то ужасное. Директор Фьюри, похоже, заметил ярость на лице Питера, вместе с непролитыми слезами, потому что он глубоко вздохнул и покачал головой, как сделал бы кто-то, чувствующий себя виноватым. Но у Питера было чувство, что этот парень совершал и гораздо худшие вещи, и это, вероятно, ничего уже не значит. Вернуть случайного ребенка из мертвых? Легко. Просто еще одно утро понедельника для него, но для Питера… Это разрывало его на части, разрывало швы, о существовании которых он даже не подозревал, и вызывало первобытный страх и отчаяние. — Я понимаю, что ты расстроен. — Ты ничего не понимаешь, — прохрипел Питер осипшим от крика голосом. К его удивлению, возражений не последовало. Всего лишь один взгляд в сторону Фила Колсона в углу комнаты, прежде чем его прищуренный взор вернулся к Питеру. Если он и жалел о чем-то, то никак этого не показывал, скорее, это был взгляд ребенка, пойманного за кражей шоколадного батончика. Не настоящие эмоции. Питер чувствовал, что тонет в этой работе агентов, просто делающих то, что они делают. — Уверяю тебя, происходящее — не то, что нам хотелось бы, — снова попытался начать беседу директор Фьюри, и Питер внутри сжался еще больше, — но, как бы то ни было, это произошло. Питер несколько раз моргнул, его руки тряслись и было стойкое желание заплакать, поэтому он повернулся сторону и крепко зажмурился, потому что хотел справиться с этим как герой, доказать, что они не все мертвы, но лишь чувствовал себя опустошенным и неуправляемым. Его раздирало желание доказать, что произошедшего не было, что он — это он, и он все еще жив. Но даже если он был мертв… Неужели он действительно должен был в это поверить? — Вы, должно быть, лжете. — прошептал Питер, не глядя на них, — Это невозможно. Он остановился, резко повернув голову в их сторону, как будто его внезапно осенило. Ни один из них ничего не ответил на его предыдущее заявление, и вместо этого Питер изменил тему, говоря совершенно другое: — Дайте мне поговорить с тетей… Мне нужно ее увидеть. Директор Фьюри протянул руку в успокаивающем жесте, но это лишь заставило Питера вздрогнуть от удивления. — Вы увидитесь. Но тебе нужен период адаптации… Ты пятнадцатилетний подросток, который только что очнулся в мире, где все, кого ты знаешь, выросли… переехали и оплакали тебя. Это потребует какое-то время. Мир пережил много травм с тех пор, как ты умер. — Какого рода травмы? — спросил Питер. Слова про травму для всего мира ощущались как… неправильные. Но Питер тоже был неправильным, и это не могла быть просто его смерть, мир не слишком заботился о Человеке-Пауке, Человек-Паук был всего лишь каким-то ребенком из Квинса. Это должно быть нечто большее. Это было страшно — представлять событие, изменившее мир. — Война, — в этом было что-то зловещее и тупое, но все еще пугавшее Питера, так как он ничего не понимал, — Была война… за шесть камней. Чудовище по имени Танос убило половину вселенной, но Мстителям удалось его уничтожить. Однако… Подросток, вернувшийся к жизни, возможно, не самая лучшая вещь, что могла произойти. Люди не будут хорошо реагировать на то, что мертвых можно воскресить. — Значит, ты используешь пятнадцатилетнего ребенка в качестве пробной попытки? — С горечью огрызнулся Питер. Фьюри покачал головой и указал на Колсона: — На самом деле, это он был нашей пробной попыткой. Потрясенный, Питер перевел взгляд на Колсона. Внезапно он почувствовал холодок в спине. Все же, все, что он знал, было подвергнуто сомнению, потому что смерть должна была быть незыблемой. И все же он, Питер, был здесь, живой, хотя должен был быть мертв, и он погрузился в воспоминания, пытаясь найти момент, когда мир погрузился во тьму, но совершенно не помнил этого. Была только скручивающая боль в животе, крики и голос Тумса. Потом была лишь пустота, и это раздражало. Он хотел знать. Он отчаянно хотел понять то, что произошло, но не мог пересечь эту пустоту. — Мы недавно пытались связаться со Старком, — Имя мгновенно привлекло внимание Питера, его глаза расширились, когда он посмотрел на директора, — но он отказывается от всех наших звонков. Мы беспокоимся, что он может отказаться от миссии по защите камней от любого, кто захочет ими воспользоваться, и недавно разведка сообщила нам, что кто-то уже совершил покушение на один из упомянутых камней. Нам необходимо, чтобы Старк дал свое согласие. Питер выглядел испуганным: — И что? Я… Я, типа, заложник? — Нет, — заверил Фьюри, — но ты — мотивация для Старка. Мы не сообщим ему о твоем возвращении сразу, но ты — важный элемент в случае чрезвычайной ситуации. После твоего убийства и, особенно, после войны, Старк уже совсем не тот, кем был раньше. И если он и дальше будет пренебрегать своими обязанностями, то именно тогда ты вступишь в игру. В груди у Питера все сжалось. Он хотел наброситься на него, но последние два раза, когда он пытался сделать это, заканчивались вкалыванием успокоительного. Но его мозг мчался со скоростью миллиона миль в час, пытаясь осмыслить услышанные слова. Правильно. Щ.И.Т. был правительственной организацией, готовой на все ради общего блага. И Питер, даже если он является ребенком, был возвращен к жизни ради упомянутого общего блага, и несомненно будет использован для этого. Питер чувствовал, как впивается ногтями в ладони, и ему захотелось ударить Фьюри кулаком в лицо так много раз, чтобы у того пошла кровь, и тогда, возможно, Питер почувствовал бы, что тот получил по заслугам. Потому что сейчас все было нечестным. Это было несправедливо, и пусть думать в таких терминах было ребячеством, однако ужас и невозможность дышать просто впивались в него, как перочинный нож, а сердце заполнилось презрением. — Разве вы не должны быть хорошими ребятами? — прошептал Питер. Директор Фьюри снова сделал печальное лицо. — Мы хорошие, Питер. Но иногда хорошим ребятам приходится делать то, что необходимо для защиты людей.