Отдельно

Через месяц Много чего нужно сделать. Гламурная жизнь самого успешного грабителя банков в истории - это, несомненно, то, о чем прямо сейчас воображают многие люди во всем мире, но Серхио задается вопросом, не стали бы они так завидовать удаче его и его товарищей, если бы знали, сколько бумажной волокиты . Не буквально бумажная работа, конечно, не в наши дни. Но для того, чтобы начать новую жизнь себе и другим, нужно многое организовать. Конечно, многое из этого было подготовлено до ограбления, но есть ... правки, которые пришлось внести в его первоначальные планы. Принято во внимание то, чего он не мог предсказать. Тот факт, что их банда вышла с Королевского монетного двора с дополнительным членом для начала - или с половиной дополнительных, если вы считаете еще нерожденного ребенка Моники. Тот факт, что некоторые из их числа наверняка категорически отказались бы расставаться, даже если бы он настоял на этом из соображений безопасности. Тот факт, что во время ограбления властями было опознано более одного человека, и поэтому их лица были легче узнаваемы общественностью с первого взгляда. Дело в том, что трое из них вообще не вышли из Монетного двора. Серджио старается не зацикливаться на этой последней части, несмотря на то, что иногда он не может думать ни о чем другом. Это одна из многих вещей, которые он пытается забыть, сидя в своем дешевом гостиничном номере - пока еще не слишком расточительно разбрасывается деньгами - в Маниле. В эти дни он проводит большую часть своего времени взаперти здесь, работая над своим ультрасовременным и исключительно безопасным ноутбуком, разбираясь в деталях своей оставшейся жизни. Ему по-прежнему необходимо обеспечить успешную фильтрацию имеющихся у них денег через банковские системы, чтобы они были доступны им в любой точке мира - за вычетом немалой суммы, которая все еще хранится в рулонах бумажных денег в различных убежищах и частных хранилищах поблизости. Ему еще нужно присматривать за своими товарищами, теперь разделились и рассеялись по четырем углам земли, чтобы без проблем начать новую жизнь. Ему все еще нужно где-то найти безопасное место.Живите здесь, на Филиппинах, ради бога. Купите дом. Или, может быть, построите? В конце концов, у него сейчас достаточно времени и денег, чтобы делать все, что он хочет. Серхио все равно знает, где он поселится, когда уедет из Манилы. Эту часть его плана нельзя изменить, не сейчас. Это что-то вроде обещания, даже если это обещание, которое никто, кроме него, не знает, что он дал. Если она когда-нибудь придет, чтобы найти его, он будет именно там, где он сказал. Он часто оставляет включенным телевизор в своей комнате только для компании, приглушенный, поэтому это скорее утешение, чем отвлечение. И, возможно, это судьба, или просто совпадение, а может быть, он на каком-то уровне надеялся на это, даже не осознавая этого, но внезапно, словно вызванный его мыслями, она оказывается на экране телевизора. Серхио чувствует, как его сердце бьется быстрее. «Ракель ...» - шепчет он, даже не собираясь говорить вслух. Ее имя мягко отзывается эхом в пустой комнате, как молитва. Это испанская программа новостей. Кадр показывает, как она входит в полицейский участок, и журналисты окружают ее, когда она стоически пробивается через нее. Охрана явно неадекватная - возможно, это какое-то наказание для нее со стороны властей, так мало защищая ее от стервятников. Серхио жадно смотрит на экран, впитывая каждую ее минуту. Она выглядит уставшей. Ее волосы распущены и не причесаны до плеч, рубашка помята. Под глазами темные круги. Она красивая. Тоска по ней, невыносимая в его груди; он спотыкается и опускается на колени перед экраном телевизора, его глаза фиксируются на ее изображении, рука теребит за собой руку, ища пульт, чтобы включить звук. «… Объявила, что сегодня она покидает полицию», - говорит голос за кадром мягким профессиональным тоном. «Инспектор Мурильо, фигура которого вызывала разногласия даже в то время, когда ограбление было активным, отказался от интервью, чтобы дополнительно прояснить заявление, которое она выпустила относительно того, как это дело было неправильно рассмотрено ответственными лицами». На экране журналисты борются за позиции, выкрикивая вопросы, на которые, как они должны знать, Ракель не может ответить, борются за ее внимание. «Инспектор Мурильо! Инспектор!" «Это правда, что вы находитесь под следствием за проступки?» «Инспектор, сюда! Несколько вопросов к нашим зрителям! » «Инспектор, не могли бы вы объяснить свои комментарии о том, как было совершено ограбление?» «Думаю, мои комментарии говорят сами за себя», - решительно говорит Ракель, шагая через толпу. «Простите, мне больше нечего сказать». «Считаете ли вы, что грабители заслуживают похвалы общественности за свои действия? Как вы думаете, оправдано ли то, что они сделали? Как ты думаешь, такое может случиться снова, теперь, когда им это сошло с рук? » «Мне больше нечего сказать, - повторяет Ракель. Она достигла ступенек здания, и Серхио нетерпеливо наблюдает за ней, разрываясь между желанием, чтобы она благополучно проникла внутрь, и отчаянным стремлением не потерять ее из виду. "Инспектор!" плачет один журналист. «Это правда, что у вас были романтические отношения с человеком, который организовал ограбление и помог всем сбежать?» Серхио чувствует, как у него перехватывает дыхание, и видит на экране, как в зеркале, то же самое, что происходит с Ракель. Она замирает на месте. Это не вопрос, которого она ожидала, утечка информации, о которой она не знала. Этот слух, должно быть, еще не попал на страницы газет - журналист хотел этим удивить ее, и он это сделал. «Мне ... больше нечего сказать», - говорит Ракель, но после долгого колебания. Она перестала двигаться, как будто разучилась. Все журналисты сразу начинают говорить, как акулы, нюхающие кровь в воде. Человек, задавший первоначальный вопрос, повышает голос выше остальных: «Власти до сих пор не выследили преступников, даже виновного. Если бы вы могли поговорить с ним сейчас, если бы вы знали, что он наблюдает, что бы вы ему сказали? » Даже лепет голосов стихает, чтобы лучше слышать ее ответ. Ракель выглядит нехарактерно неуверенно, глядя на мужчину, держащего микрофон, как будто он направляет на нее пистолет. Затем, впервые, она смотрит прямо в камеру, снимающую сцену, и не отводит взгляда, как будто она только что поняла, что это значит. Даже за тысячи миль, Серхио чувствует на себе ее взгляд, и он ударяет его с такой силой, что он чувствует слабость в коленях. Ракель открывает рот. "Я-" Ее прерывает пара полицейских в форме, которые вырываются из толпы репортеров, отталкивают микрофон от ее лица и толкают ее вверх по ступенькам внутрь. Очевидно, он не единственный, кто смотрит прямую трансляцию, и кто-то хочет, чтобы она не говорила что-либо еще на публичной платформе. Программа новостей возвращается к студии, но Серхио не слышит ни слова, тупо уставившись на экран, чувствуя себя опустошенным. Он остается там некоторое время, стоя на коленях на полу в гостиничном номере, как будто в мольбе, резкий свет экрана телевизора играет на его лице, когда солнце садится и темнота медленно окутывает его. В конце концов он выключает экран и ложится спать. В ту ночь он почти не спит. Это неудивительно - после того, как они так долго были заведены до того, что почти порвали с планированием и стрессами ограбления, потребуется больше нескольких недель, чтобы привыкнуть к мысли, что все кончено. То, что больше не нужно готовиться, что больше никогда не повторится, что будет только продолжение протоколов, которые он давно установил для обеспечения безопасного выхода на пенсию, вызывает одновременно облегчение и беспокойство. Остальная часть его жизни - беспокоящая пустота, детали обрисованы лишь тонко. Возможно, какая-то его часть даже не ожидала, что зайдет так далеко. Его мысли продолжают возвращаться к Ракель, смотрящей на него через камеру, за которой наблюдают тысячи людей по всему миру, но, тем не менее, он знал, что говорит только с ним. Что она собиралась сказать? Знала ли она где я? Он лежит в постели, час за часом волочения, глядя вверх на медленно вращающийся потолочный вентилятор, воображая дюжину разных ответов с ее губ; слова гнева, обиды, горького осуждения. Слова понимания, прощения. Любви. На следующий день Серхио просматривает новостные сайты, читая заголовки с эмоцией, которую трудно назвать. Он ожидал, что испанские новости будут полны этой последней сплетни - ведь сплетни и есть то, что они есть, независимо от правды в них - но он надеялся, что, возможно, международные новости уже устали от этого дела. К сожалению, у каждой страны есть что-то общее - это тяга к любовным историям. И вот теперь, к унизительному опыту, Серхио обнаруживает, что его собственное занятие занимает половину первых страниц мировых новостных сайтов. В новостном агентстве, журналист которого задал неожиданный вопрос - небольшой, захолустной газете, которой, должно быть, повезло со своими источниками, - есть фотография плохого качества, на которой он и Ракель целуются в кафе, и через несколько часов она есть у других вместе с взорванные изображения кролика в фарах Ракель смотрят в камеру, когда ее спрашивали о нем, и мелодраматические заголовки, читающие такие вещи, как `` Сон с врагом: роман между полицейским инспектором и преступной помощью помогли раскрыть величайшее преступление '' За все время?' Есть старые фотографии Ракель с бывшим мужем и Паулой, а также краткие цитаты «без комментариев» от Альберто, а также от начальства Ракель и даже, иногда, от Анхеля. Каждый заставляет Серхио вздрагивать; в мире журналистики «отказ от комментариев» также может быть признанием истины. Существуют дикие предположения о причастности Ракель к преступлению, представляющие ее либо как добровольную соучастницу, либо как наивную дура, в зависимости от мнения автора статьи. В журналах есть длинные, затаившие дыхание спекулятивные мысли, изображающие Серхио каким-то учтивым соблазнителем женщин, что почти заставляет его смеяться вслух, пока он не понимает, что Ракель, должно быть, чувствует, читая все это, а затем его просто тошнит. с чувством вины. Но хуже всего то фото из кафе. Снимок экрана видеонаблюдения вряд ли достаточно хорошего качества, чтобы его можно было легко идентифицировать, что является облегчением - хотя Серхио знает, что полиция уже должна иметь более качественные изображения его лица с других камер, - но каждый раз, когда он видит это, он чувствует себя так, как будто он был ударил в живот. Вот он, зернистый, не в фокусе, целует Ракель. Наклоняется над столом, чтобы захватить ее губы, а ее голова наклонена вверх, чтобы поцеловать его в ответ, момент, навсегда застывший во времени. Не прошло и пяти минут, как она будет направлять на него пистолет в ванной, наконец выяснив правду, и с тех пор ... пути назад не будет. Серхио хочет войти в картину и физически заморозить время, чтобы мир не двигался дальше от этого идеального момента, чтобы жить вечно внутри него. Несколькими днями позже - когда Серхио заперся в своей комнате на своем защищенном ноутбуке, глубоко погруженный в сложный бизнес по перемещению больших сумм денег через различные финансовые системы, чтобы превратить пачки наличных денег в реальный полезный капитал, - интервью с владельцем Ханоя выходит кафе. Серхио полагает, что это то, чего он мог ожидать, но тогда вы могли бы зайти так далеко, не так ли? Он не мог пригрозить или заплатить каждому человеку, который когда-либо видел его просто гуляющим по Мадриду - идея была в том, чтобы спрятаться у всех на виду, и не было никаких причин, когда он составил план и создал образ Сальвы. «Думать, что владелец кафе когда-нибудь узнает, кто на самом деле его постоянный клиент. По правде говоря, этот человек видел немногое. Но этого было достаточно. В любом случае, достаточно, чтобы вытянуть еще несколько страниц журнальной статьи, чтобы дать ему возможность оказаться в центре внимания и, несомненно, получить толстый чек в обмен на то немногое, что он вспомнил о тайных встречах инспектора Мурильо с самым разыскиваемым главным преступником Испании. Судя по тому, что Серхио видит в новостях, Ракель практически заключена в собственном доме; он может только представить, что ей, должно быть, пришлось сказать матери и дочери. Он надеется, что у них есть друг, с которым они смогут остаться, пока все это не пройдет. Что касается самого себя, то он питает глупые, жалкие фантазии о том, чтобы каким-то образом вернуться в Испанию, появиться у двери Ракель и увести ее от всего этого, как герой какого-то старого романтического фильма. Как будто он мог даже добраться до Мадрида на сотню километров, не будучи арестованным, не говоря уже о ее парадной двери. Даже в этом случае она с такой же вероятностью ударит его по лицу, как упадет в его объятия - это не было бы тем, чего он не заслужил. Вечером он спускается в бар отеля на ужин, скорее из-за желания, чтобы люди отвлекали его от собственных мыслей, чем из-за того, что он особенно голоден. Фактически, он не ел много за последние несколько дней; когда рядом нет никого, кто бы напомнил ему, он склонен забывать, когда он поглощен работой или отвлечен каким-то проектом. Андресу - всегда непреодолимо, но время от времени любящему брату - иногда приходилось почти физически затащить его на обед с другими в имение Толедо, когда он был поглощен некоторыми незначительными деталями планирования. Какая жизнь без удовольствия от хорошей еды и компании, Серхио? На что вы даже будете тратить деньги, когда получите их, запираясь в своей комнате каждый час в день? Ешь, пей и веселись, ибо завтра мы умрем! Фактически, Андресу приходилось все меньше и меньше настаивать на этом. Серхио любил сидеть с другими, разговаривать с ними, есть с ними. Слушать дружеские издевательства друг над другом Денвера и Москвы, крикливые мнения Токио, грубые шутки Хельсинки и Осло; препирательства, насмешки и смех, а также планирование и мечты о том, какой будет их жизнь потом. В наши дни он всегда ест один. Бар отеля почти пустой, это не сезон для туристов. Пара стариков, играющих в карты в углу, и кучка путешественников-одиночек с ограниченным бюджетом - его единственная компания, тем более что поесть позже, чем обычно в этой части света. Серхио заказывает бутерброд у скучающего бармена и садится на барный стул, без особого энтузиазма потягивая какой-то липкий напиток со вкусом лимона, по крайней мере, благодарен быстро вращающимся потолочным вентиляторам за то, что в этом месте прохладнее, чем в душном номере отеля. Экран телевизора, прикрепленный к стене бара, транслирует круглосуточный международный новостной канал без звука, и Серхио снова неудержимо притягивает взгляд к тем же клипам, которые крутились в его голове весь день. Если это какое-то наказание за его грехи, то сам ад не нашел более подходящего. Скорее всего, он больше никогда не увидит женщину, которую любит, и все же он будет вынужден видеть ее повсюду. Каждый день. В другом конце бара сидит американский турист и так же жадно смотрит новости. Он замечает интерес Серхио и кивает головой в сторону экрана. "Вы можете в это поверить?" - спрашивает он, как обычно все американцы, предполагая, что любой, кого они встретят где угодно, понимает английский. "Это безумие, правда?" Серхио кивает. «Я следил за всем этим», - говорит мужчина. Моя свекровь живет в Испании, и она говорит, что они все были в восторге от этого, когда это происходило. Как будто это был фильм. Или грандиозное реалити-шоу ». Он хихикает, но не злобно. «Могу поспорить, что это было хорошо для их туристической индустрии. Вероятно, они начнут проводить туры по Монетному двору, как те гангстерские туры, которые вы можете проводить в Чикаго. Продай эти маски Дали в сувенирном магазине, понимаешь? Серхио снова кивает, издав неопределенный звук согласия. Ему даже в голову не приходило, что он может стать туристической достопримечательностью. Он ненадолго развлекает себя, задаваясь вопросом, как бы выглядело лицо этого человека, если бы он знал, с кем на самом деле разговаривает. «А теперь посмотри на это!» - говорит мужчина, указывая на экран телевизора, где в новостях показывают знакомый отрывок о Ракель, пробивающейся через репортеров. «Просто когда думаешь, что все кончено - еще один поворот! Детектив, ведущий дело, который должен был их останавливать, был в этом все время! " Серхио не пытается его поправить. Он наблюдает за Ракель. «Я предполагаю, что они, должно быть, поссорились», - задумчиво говорит американец. «Поскольку они оставили ее, когда сбежали». На экране новостной ролик заменяется двумя ведущими новостей, сидящими за столом, очевидно, начинающими обсуждение истории, о которой они только что рассказали. Позади них фотография Ракель, вероятно, из базы данных полиции, учитывая ее стоическое выражение лица, а также знакомое зернистое неподвижное изображение их поцелуя в кафе. Американец с минуту бесстрастно наблюдает. «Он действительно ее облажал, а?» он говорит. «Да», - говорит Серхио, собираясь уйти. «Да, действительно». Два месяца спустя Ракель настолько отвлечена своими мыслями, что не замечает, что Паула наблюдает за ней из полуоткрытой двери в ее спальню, пока не слышит тихий голос, говорящий: «Что случилось, мама?» Ракель удивленно вскидывает голову. «Ах, Паула ...» Она быстро вытирает слезы, но очевидно, что уже слишком поздно. "Мне жаль. Я в порядке, я не хотел тебя напугать ». «Я не боюсь», - говорит Паула. "Почему ты плачешь?" Несмотря на свои слова, Паула выглядит немного шатающейся, ее глаза широко раскрыты, поэтому Ракель похлопывает по кровати рядом с собой, призывая дочь подойти и сесть. Когда она это делает, она кладет руку на маленькие плечи Паулы и слегка сжимает ее. «Что ж, это немного смущает», - говорит Ракель и сдерживает слабую улыбку, когда дочь смотрит на нее снизу вверх. «Ты помнишь моего друга, который когда-то был здесь?» Увидев смущенное лицо Паулы, она спрашивает: «У него была борода и очки? Ты спросила его, встречаемся ли мы ». "О да!" говорит Паула. Она улыбается. «Он сказал, что вы поцеловались, и это было похоже на то же самое». "Да. Что ж, мне сегодня немного грустно, потому что я давно его не видела и скучаю по нему ». Это не совсем правда, или, по крайней мере, не вся правда, но она достаточно близка, чтобы Ракель почувствовала смесь смущения и облегчения, призналась в этом вслух даже Пауле. Ее маленькая девочка, кажется, довольна этим объяснением, напряжение покидает ее маленькое тело, когда она понимает, что в этом нет ничего хуже. «О, - говорит она. «Разве ты не можешь ему позвонить?» «Хотела бы я, но у меня нет его номера. Фактически ... »А почему бы не быть честной? Паула уже достаточно взрослая, чтобы понимать эти вещи. «На самом деле я не уверена, увижу ли я его когда-нибудь снова. Или даже хочет ли он меня видеть.». К ее удивлению, Паула обнимает ее за талию, отражая ее собственный жест утешения. «Как моя подруга София, которая уехала», - говорит она. "Да. Да, как и София. Ракель вспоминает ту маленькую девочку, чья семья переехала в прошлом году, и которой Паула писала кропотливые письма, пока переписка постепенно не утихла, и дружба с ней. Немного душераздирающе думать, что сама Паула смогла провести такое сравнение. «Я сожалею о твоем друге, мама», - тихо говорит Паула. «Спасибо», - говорит Ракель, и это действительно так. «Я буду в порядке. У меня есть ты, не так ли? Ты всегда будешь моим лучшим другом ». «Ты тоже мой лучший друг», - говорит Паула. «Ты, бабушка и папа». Она с тревогой смотрит в сторону, очевидно, беспокоясь о том, что ее упрекнут за то, что она включает в себя ее отца, но Ракель позволяет этому пройти. И Мария из школы», - задумчиво заканчивает она. Ракель не может не улыбнуться. «Это хорошо», - говорит она. «Приятно иметь много друзей. Думаю, я мог бы многому у тебя научиться, дорогая. Паула выглядит удивленной и тихо довольной этой идеей; она в том возрасте, когда она отчаянно хочет вырасти, но мысль о том, что ее мать могла бы признать, что Паула в чем-то лучше ее, явно все еще странна. Ракель задается вопросом, сколько слабости ей следует проявить перед дочерью, какая тонкая грань, которую она может пройти между честностью с Паулой и просто запутать и обеспокоить ее. Это сложный вопрос, о котором ей пришлось много думать после подачи жалобы на Альберто. Иногда попытки защитить ребенка от правды делают его более уязвимым для лжи. История ограбления на Королевском монетном дворе - еще одна такая ситуация, в которой ей придется разобраться достаточно скоро ... возможно, не сейчас, но когда Паула станет немного старше, она обязательно начнет задавать вопросы о том, что произошло, когда она начнет понять, что ее мать была глубоко вовлечена в одно из самых известных событий недавней истории Испании. Что она скажет ей, когда придет время? Сколько будет Пауле, когда она на самом деле станет взрослой? Как она отнесется к действиям Ракель, когда узнает правду? По крайней мере, это может быть проблемой в другой день. Сегодня ее маленькая девочка все еще ребенок, ее легко успокоить, быстро забыть. Говоря о которых... «Разве тебе не пора спать?» - мягко говорит Ракель. - В конце концов, сегодня школьный вечер. «Хорошо», - говорит Паула, послушно вскакивая, возможно, пытаясь продемонстрировать свою новообретенную зрелость, не споря. «Спокойной ночи, мама». Она наклоняется вперед и целует Ракель в щеку. «Надеюсь, завтра тебе будет не так грустно». «Мне уже меньше грустно, - с улыбкой говорит Ракель. "Спокойной ночи милая." Три месяца спустя У Серхио есть дом. Это щедро, но не чрезмерно. В конце концов, ему не пришлось строить что-то с нуля - старое и заброшенное место на маленьком острове недалеко от побережья Палавана идеально подходит для его нужд, и он покупает его по относительно выгодной цене и тратит гораздо больше. деньги на ремонт в соответствии с его личными вкусами. Возможно, для одного человека это немного великовато, чтобы жить в одиночестве, но он означает наслаждаться своим богатством, а наем местных рабочих с щедрой заработной платой способствует плавной интеграции в местное сообщество. В любом случае, это дает ему проект, над которым можно работать. Серхио берется за множество таких проектов. Он опытен в одиночестве, в развлечениях, в том, чтобы чем-то занять себя. В его детстве были длительные периоды, когда книги и телевидение должны были быть достаточно приятными людьми, и, если он был честен, во взрослой жизни тоже. Таким образом, он хорошо знает, что у него достаточно отвлекающих факторов, чтобы заглушить голос собственной совести, чтобы успокоить стойкие чувства сожаления и вины. Он по натуре интроспективный человек, острый наблюдатель как психологии других, так и своей собственной, но бывают моменты, когда лучше не исследовать своих демонов слишком внимательно. Ночью труднее, когда он беспокоится, его ум слишком загружен для сна. В такие моменты он часто идет на длительные прогулки по пляжу, вдыхая легкие прохладного ночного воздуха, глядя вверх на захватывающую дух бескрайность звезд, разбросанных над головой. В такие короткие моменты одиночество кажется почти мирным. Серхио представляет, как остальные смотрят на те же звезды, где бы они ни были. Разбросанные по миру, но под одним небом, все еще связанные этим. Возможно, даже те спутники, которых они навсегда потеряли по пути, тоже могут видеть звезды - кто он такой? В большинстве случаев это утешительная мысль. Четыре месяца спустя Ограбление Королевского монетного двора Испании мало-помалу уходит из общественного сознания. Его больше нет в новостях из-за экологической катастрофы, нового исследования о росте безработицы среди молодежи в Европе и недавних споров по поводу некоторых необдуманных замечаний президента США в Twitter. В конце концов, жизнь продолжается, и даже самая захватывающая история быстро устаревает в сегодняшнем мире круглосуточных новостных лент. Ракель может пройти по улице к магазину, не подвергаясь нападению репортеров. Она может забрать свою дочь у школьных ворот, не игнорируя взгляды и шепот других родителей, или, по крайней мере, это не так плохо, как было. И проблемы, которые могли возникнуть у нее с коллегами по работе, не являются проблемой, поскольку сама работа больше не является проблемой. Поскольку она технически сотрудничала с полицией и была очищена от любых умышленных правонарушений, ей было разрешено уйти в отставку вместо того, чтобы ее выгнали. Они даже дали ей годовое выходное пособие, явно предназначенное для того, чтобы скрыть ее, чтобы она не рассказывала, как именно развивались события на Королевском монетном дворе. После первых стремительных комментариев прессе в момент гнева Ракель выполнила приказ не комментировать дальнейшие действия, не из-за какой-то особой лояльности, а скорее из-за искреннего желания просто не говорить об этом. Странно, что это событие, получившее столь широкую известность, - крупнейшее ограбление всех времен! - кажется ей очень личным. Частный. Так что это облегчение, что все дошло до того, что никому уже нет дела до того, чтобы пытаться заставить ее говорить об этом. Ее жизнь может начать налаживаться. Ракель больше не понимает, что означает «нормальный». Откровенно говоря, она не знает, что с собой делать. Однажды вечером ее телефон звонит вечером, когда ее мать и Паула ложатся спать, и Ракель отвечает на звонок, даже не глядя на номер, который звонит, так давно ее не беспокоили репортеры или шпионы. Только когда она слышит голос на другом конце провода, она вспоминает, что есть другие вещи, которых она пыталась избежать. «Ракель?» «Анхель. Что ты хочешь?" На линии наступает короткий момент обиженного молчания, и Ракель вздрагивает, сразу признавая себя виноватой. Анхель не виноват в том, что простой звук его голоса напоминает ей о вещах, о которых она старалась не думать. Она ему больше обязана, чем откровенная грубость. «Я не видел тебя с тех пор, как меня выписали из больницы», - говорит Анхель. «Я хотел посмотреть, как у тебя дела. Если ты в порядке. Критика очевидна - она ​​не проверила его, хотя его чуть не убили в ходе ограбления. Это он хороший друг, хороший коллега ... Ракель сразу же чувствует себя еще более виноватой и раздраженной перед Анхелем за то, что он на этот раз добился морального превосходства. «Мне очень жаль, - искренне говорит она. "Я была занята." Это ложь, и они оба знают это, но Анхель не говорит ей об этом. «Слушай, я бы хотел тебя увидеть», - говорит он. «Может быть, мы могли бы когда-нибудь вместе выпить? Или ужин? » Ракель чувствует, как у нее неприятно скручивается живот. Она отказала ему во многих подобных предложениях раньше, пока они работали вместе, стараясь не дать ему неправильное представление. Теперь они больше не коллеги, и принимать их еще опаснее. Она знает, что Анхель не имеет в виду обедать в своем доме с женой. Он никогда не имел в виду этого. «Я не думаю, что это хорошая идея», - осторожно говорит она. На этот раз молчание еще дольше и еще больнее. Когда Анхель снова говорит, Ракель слышит, как он пытается справиться со своими эмоциями. «Я говорил в твою защиту, понимаешь?» он говорит. «Когда они говорили о выдвижении против тебя обвинений. Даже после… - Он замолкает, и она слышит его тяжелый вздох в трубке. Она почти может представить его, возможно, сидящего где-нибудь в баре или, возможно, стоящего возле своего дома и курящего, пока Мари Кармен спит внутри. Она представляет, как он вытирает руку через бороду, как он всегда это делает, когда он расстроен, и внезапно она скучает по нему так сильно, что почти становится больно. «Я думал, мы все еще можем быть друзьями, Ракель», - говорит он. "Как раньше." «Мы можем», - говорит Ракель, и все, что она может сделать, это не плакать. "Мы. Мне просто ... нужно немного времени. "Сколько?" "Я не знаю. Послушай, Анхель, мне пора. «Ты его ищешь?» Вопрос как удар под дых. Прилив гнева, наполняющий Ракель, почти приносит облегчение. Возможно, это иррационально, но ей кажется, что Анхель и вправду позвонил именно поэтому. «А ты? - рявкает она. «Это не моя работа», - говорит Анхель. «Раньше это вас не останавливало, - говорит Ракель. «Это тебя тоже не остановило». Затем, более тихо: «Ты действительно хочешь, чтобы ты его нашла, Ракель? После того, что он с тобой сделал? Во рту пересыхает. "Почему? Ты знаешь ... "Нет" - Голос Анхеля больше не был злым, а стал тихим и разочарованным. «Как я уже сказал, это не моя работа». Она вешает ему трубку, и надо отдать ему должное, Анхель не пытается перезвонить ей. Ракель проводит остаток вечера в беспокойстве и на грани, разрываясь между чувством вины и гневом из-за стольких вещей, которые она даже не может попытаться распутать в своей голове. А потом она ложится спать и встает на следующее утро, чтобы отвезти Паулу в школу, как обычно, потому что что еще она может сделать? В последнее время Ракель проводит с Паулой намного больше времени. И это хорошо, действительно, один из немногих хороших вещей , чтобы выйти из всего этого беспорядка. И у нее есть больше времени, чтобы заботиться о своей матери. Она старается изо всех сил. И да, бывают ночи, когда она пьет и думает о каждой лжи, которую ей сказал Серхио Маркина, и проклинает свое имя к черту и обратно. И да, бывают ночи, когда она слушает мучительно грустные песни, ест мороженое прямо из ванны ложкой и рыдает в подушку, как убитый горем подросток. И да, бывают ночи, когда она поглощена воспоминаниями о его губах на ее коже, его руках вокруг нее, когда она едва может думать о тоске ... Не бывает ночей, когда она вообще о нем не думает. Страна, мир мог бы двигаться дальше, но она остановилась. И что бы она ни рассказала Анхелю, она действительно хочет найти Серхио. Поцеловать его или убить она не уверена, но мысль о том, что никогда больше его не увидит ... Он мог быть буквально где угодно в мире. Ракель могла потратить всю жизнь на поиски и никогда не найти его, и одно это знание заставляет ее слишком бояться пытаться, даже до того, как она осознает мучительное чувство, что, возможно, он не хочет, чтобы его нашли. Она должна примириться с тем, что произошло, и жить дальше. Ей необходимо. Пять месяцев спустя Здесь хорошая жизнь. Мирная жизнь. Та жизнь, о которой Серхио мечтал в детстве, будучи в ловушке в череде безвкусных больничных палат, скучно и одиноко. Во многих смыслах это идеальная жизнь. Палаван и остров, на котором он живет, - это место, полное света, красок, яркости и поразительной красоты. Спустя почти полгода Серхио стал чем-то вроде рутины, если такое слово может быть применимо к человеку, столь очевидно благословленному удачей, которой он был. Он просыпается на рассвете и занимается тайцзи на пляже, чувствуя на своей коже солнце, которое медленно поднимается над горизонтом, проливая золотой свет на море. Он слушает музыку. Он играет в шахматы против старика, который живет в городе. Он дружит с местным рыбаком и убеждает их время от времени помогать ему, потому что чувствовать себя полезным - это хорошо, а их случайная болтовня помогает ему быстрее овладеть языком. Он часто бывает на местных рынках и читает подержанные романы в мягкой обложке в прохладных тенистых кафе. со стаканом свежего фруктового сока в руке, успокаивающим лепетом голосов и жужжанием окружающих его потолочных вентиляторов. Он нанимает домработницу, которая учит его готовить блюда местной кухни с переменным успехом. У него достаточно денег, чтобы мгновенно удовлетворить любую прихоть, которую он может когда-либо иметь, и он проводит определенное количество времени на защищенном компьютере, который Рио настроил для него, тщательно инвестируя его и выливая как можно больше лишних, не вызывая подозрений в различные благотворительные цели. трасты. Деньги делают деньги, как знает всякий дурак, и через десять лет он станет еще богаче, чем сейчас. Можно также попробовать и сделать с этим что-нибудь хорошее. У него достаточно денег, чтобы мгновенно удовлетворить любую прихоть, которую он может когда-либо иметь, и он проводит определенное количество времени на защищенном компьютере, который Рио настроил для него, тщательно инвестируя его и выливая как можно больше лишних, не вызывая подозрений в различные благотворительные цели. трасты. Деньги делают деньги, как знает всякий дурак, и через десять лет он станет еще богаче, чем сейчас. Можно также попробовать и сделать с этим что-нибудь хорошее. У него достаточно денег, чтобы мгновенно удовлетворить любую прихоть, которую он может когда-либо иметь, и он проводит определенное количество времени на защищенном компьютере, который Рио настроил для него, тщательно инвестируя его и выливая как можно больше лишних, не вызывая подозрений в различные благотворительные цели. трасты. Деньги делают деньги, как знает всякий дурак, и через десять лет он станет еще богаче, чем сейчас. Можно также попробовать и сделать с этим что-нибудь хорошее. Местные жители в значительной степени убеждены, что он эксцентричный сын какого-то российского олигарха; по правде говоря, его русский язык далек от совершенства, но их не существует, и, честно говоря, им все равно, кто он, до тех пор, пока он щедр на свои деньги, каковыми он и является, и держится в основном при себе, что он делает. И каждый день после того, как лодка заходит с материка, он идет в тот же бар, садится и ждет. И надежды. Он смутно играет с идеей написать свои мемуары; что-то отчасти манифест, отчасти просто рассказ о случившемся, который будет опубликован спустя много времени после его смерти. Но что-то в нем восстает против этой идеи. Это почему-то кажется слишком нарциссическим, и в любом случае события ограбления еще слишком сыры, чтобы он мог писать о них беспристрастно. Он не может найти способ выразить словами переживания, когда он слышал, как умирает его брат, видел тела своих друзей, лежащих в деревянных ящиках, и как смотрел в глаза Ракель, когда она узнала, кем он был на самом деле. Он мечтает о ней почти так же часто, как и о своем брате, хотя сны, конечно, различаются по природе. Андрес умирает под градом пуль каждый раз, снова и снова, пока его великолепный, яркий конец не станет почти банальным в своей фамильярности. Кровь на его красном комбинезоне, безжизненная улыбка на лице, когда он падает на землю. Ракель в мечтах Серхио другая, более неуловимая. Часто он даже не видит ее лица, просто мельком видит ее стоящую на пляже, ее ноги в прибое; подбегая к ней, он всегда просыпается за мгновение до того, как она оборачивается. Или же он видит ее сквозь толпу на местном рынке, следя за вспышкой темных карамельных волос, пока она не исчезает из поля зрения, глухая к его крикам. Серхио предпочел бы, имея выбор, мечтать о другом, заново пережить моменты, которые он провел с ней на руках, но вместо этого такие мысли приберегаются для его часов бодрствования. Он старается не зацикливаться на них, без особого успеха. По всей вероятности, он больше никогда ее не увидит. Он логически знает, что должен принять эту истину. Он, конечно, оставил ей способ найти его - хотя это и был глупый риск - но любой успех этого плана зависит от ряда факторов, и все они непредсказуемы. Что она не просто выбросила или уничтожила открытки. Что она вообще его искала. Что она не сообщит его местонахождение полиции, как только увидит его. Но нет, он этому не поверит. Он не может. «Я с тобой» , - сказала она. И она это показала; не только своими словами, но и своими действиями, тем, что она сделала, чтобы помочь ему, чем она рискнула. И ее рот, жестокий и настойчивый против его собственного ... Нет, Ракель Мурильо не предаст его. А в другой жизни Серхио мог бы посмеяться над своей уверенностью в этом факте - конечно, Андрес посмеялся бы. «Что за лицемер» , - сказал бы его брат полушутя-полусерьезно. После всего, что ты мне сказал. Что я говорил тебе о любви, младший брат? Ты уверен, каждый раз И он уверен. Даже спустя почти полгода, даже зная, что, по всей вероятности, она изменила свое мнение о нем, пересмотрела то, что у них действительно было вместе, в трезвом свете дня и решила, что она будет сумасшедшей, если будет заниматься этим. Даже зная, что он может никогда в жизни больше не увидеть женщину, которую любит. Он уверен. Он думает, что он будет уверен до конца своей жизни; жизнь в раю, с его свободой и большими деньгами, чем кто-либо мог представить, и осознанием того, что он осуществил невозможное, что его успех войдет в историю ... Целая жизнь его разума всегда в другом месте; думая только о складе в Мадриде, с Ракель, прижатой к его боку, обнаженной и светящейся от счастья, дразня его за очки, улыбаясь, даже когда она целует его. Он действительно трахается. Через шесть месяцев после Мужчину зовут Марк. Он бухгалтер. Он пошутил по этому поводу, когда они впервые встретились на родительском вечере в школе Паулы. Ракель может только представить, что у всех бухгалтеров должна быть под рукой какая-то самоуничижительная шутка, когда они раскрывают свое призвание новому знакомому, просто чтобы преодолеть неловкое молчание, которое неизбежно приветствует их, когда они признаются, что у них самая заведомо скучная работа, какую только можно представить. Тем не менее, он представляется с уверенностью, которая не является самонадеянной, и рассказывает свою шутку, и это заставляет Ракель смеяться. Она давно не смеялась. Марк разведен, и у него есть дочь в классе Паулы. Он на несколько лет моложе Ракель и привлекателен с точки зрения бухгалтера. Аккуратные волосы, теплые глаза и дорогой костюм. Похоже, он искренне не узнает ее из новостей, а если и узнает, то достаточно тактичен, чтобы не упоминать об этом. Прежде чем она узнает, что делает, она согласилась пойти с ним поужинать. Она старается не думать о том, что последнее первое свидание, на которое она пошла, закончилось тем, что она направила пистолет на своего спутника под столом. Странно готовиться, краситься, тратить время на прическу и вытаскивать одежду, которую она не носила несколько месяцев. Как будто она как-то играет роль нормального человека, ведущего нормальную жизнь. Она встречает Марка в городе, не желая, чтобы он подошел к ее входной двери и вызвал у матери вопросы о том, кто он такой. Он улыбается, когда видит ее. "Ты хорошо выглядишь." "Спасибо." С этой частью сценария он ведет ее в хороший ресторан, место, куда она обычно избегала бы из-за того, что оно слишком дорогое. Он протягивает ей стул, когда она садится, они заказывают вино и еду, они разговаривают. Ракель уводит разговор подальше от своей прежней работы и бывшего мужа, которые слишком тяжелые для разговора на первом свидании. Марк достаточно хорошо следует ее примеру, и разговор протекает всего с парой неловких пауз. Он несколько раз заставляет ее смеяться - он забавный, этот мужчина, - хотя временами ей кажется, что он слишком старается. Он настаивает на том, чтобы оплатить счет, когда они закончат, что ее слегка раздражает, хотя, черт возьми, она должна быть достаточно осторожной с деньгами в наши дни, поэтому она соглашается с максимально возможной грацией. После этого он проводит ее до дома, так как это недалеко и ночь не холодная. Беседа немного затихает, но молчание между ними не столько неловкое, сколько просто ... неизбежное. Им уже не о чем сказать. В конце улицы, когда они собираются разойтись, Марк поворачивается и настороженно улыбается ей. «Я действительно хорошо провел время сегодня вечером», - говорит он. «Да», - говорит Ракель и улыбается в ответ. "Я тоже." Наступает долгое молчание, и наконец Марк вздыхает. «Мы не собираемся встречаться снова, не так ли?» он говорит. «Нет, я так не думаю», - говорит Ракель, а затем понимает, какой это слабый ответ, и повторяет так твердо, как только может, сохраняя при этом вежливость: «Нет. Мне жаль." «Я тоже, - говорит Марк. Он уходит, неопределенно упомянув о том, что снова увидит ее на следующем родительском вечере, но, к счастью, не выглядит особенно обиженным ее отказом, только слегка разочарованным. Он не оглядывается, когда уходит. Ракель пытается заставить себя что- то почувствовать , хотя бы вину, но единственное, что она может вызвать, - это легкое облегчение от того, что все это закончилось. Она крадется в дом как можно тише, чтобы не разбудить мать - Паула спит как бревно, несмотря на шум - и осторожно стирает макияж, прежде чем переодеться в удобную пижаму и ускользнуть в кровать. Хотя спать трудно; она обнаруживает, что смотрит в потолок, гадая, что пошло не так. Она надеется, что Марка нет в его доме, удивляется тому же самому, а затем чувствует себя смутно виноватой из-за того, что она даже не может вспомнить его фамилию. Ей наполовину жаль, что он не был репортером, кем-то, кто ищет инсайдерскую историю. Или просто обычный засранец пытается залезть к ней в постель. Ей жаль, что он не был кем-то другим, кроме по-настоящему порядочного, красивого человека, который ей совершенно неинтересен. Больше она ничего подобного не пробует. Семь месяцев спустя Палаван больше не похож на праздник. Дом Серхио теперь его дом. Он пытается представить, что его младшее «я» подумало бы о жизни, которую он ведет сейчас, и находит, что почти невозможно вспомнить этого мальчика. Возможно, в конце концов, это лучшее, что можно сделать. Забывать. Забудьте все, что было раньше. Сотри сланец и стань совершенно новым человеком. Наденьте новую маску. Восемь месяцев спустя Ее матери становится хуже. Это мелочи, вещи, которые Ракель могла бы даже не заметить, если бы она все еще работала и не была рядом. Слово, забытое кое-где. Духовка оставалась включенной, дверь оставалась незапертой. Иногда она находит свою мать стоящей посреди комнаты, потерянной, просто смотрящей в пространство, очевидно забыв, что она делала, делая это. Более пугающе бывают моменты, когда она смотрит на Ракель и на мгновение в ее взгляде появляется пустота, как будто она не может поставить женщину перед собой. Это похоже на предварительный просмотр того, что будет дальше. Ракель говорит об этом Пауле, пытается подготовить ее к тому времени, когда бабушка может ее не узнать, но как вы могли подготовить к этому маленькую девочку? Как можно подготовиться к тому, что он любит, забыв о своем существовании? Однажды она замечает, как мать смотрит на нее через стол, когда они вместе обедают, с задумчивым выражением лица. Сегодня был хороший день.Ракель вопросительно ей улыбается. «Что-то не так, мама?» она спрашивает. «Ты не голодна?» Ее мать улыбается в ответ. «В наши дни я никогда не голодна, - говорит она. «Старых людей никогда не бывает. Я ем только для компании. Я просто подумала ... почему я недавно не видела твоего парня? " «У меня больше нет парня, мама», - мягко говорит Ракель, предполагая, что ее мать думает об Альберто, поскольку она не удосужилась упомянуть о досадно кратком эксперименте Марка. «Мы расстались, помнишь? Вот почему я и Паула сейчас живем здесь с тобой ». Она не указывает почему; уже давно стало ясно, что ее мать лишь от случая к случаю вспоминает жизненные события, которые когда-то имели жизненно важное значение. Это счастье, что она все еще может помнить, как делать повседневные вещи, например, заваривать чашку чая и одеваться, но ожидать, что она сможет вспомнить подробности беспорядочного развода дочери, - слишком много, на что можно надеяться. «Нет, нет, не тот» , - говорит мать, раздраженно хмурясь. Ракель задается вопросом, помнит ли она, почему ей не нравится Альберто, или у нее просто смутное ощущение, что ей не следует этого делать. "Другой. Сладенький в очках. Случайные слова поразили Ракель, как удар в живот, и прошло несколько секунд, прежде чем она смогла втянуть воздух в легкие, чтобы ответить. «Извини, мама, я тоже больше не с ним». "Это позор. Он мне понравился." Ракель заставляет улыбнуться. «Мне тоже», - говорит она. Он весь день сидит у нее в груди, как свинцовая гиря, и Ракель в отчаянии задается вопросом, с какой стати ее мать должна помнить несколько коротких часов, которые она провела с «Сальвой», почему этот факт следует вспомнить и сохранить где-нибудь в ее медленно разрушающемся сознании. столь же важно, когда ее мать часто не может вспомнить имена своих дочерей. Вселенная чувствует себя особенно жестокой шуткой, когда это единственное, о чем сама Ракель изо всех сил пытается забыть. Ну пожалуй не забывай. Она не может забыть. Но возможно ... примириться. Понять. Ограбление ... все, что произошло ... это начинает казаться ей полусонным, как будто она каким-то образом вошла в чужую жизнь на какое-то время, и теперь у нее остались только воспоминания того времени, не представлял себе всего этого. На самом деле невероятно, как сильно можно изменить всю жизнь человека за одну неделю. Ракель и сама не поверила бы, если бы этого не случилось с ней. Вряд ли это был сказочный роман о дешевых романах в мягкой обложке, о котором она мечтала в подростковом возрасте, и при этом она не находилась под каким-то завораживающим взглядом, который заставил ее уйти из себя, как унизительно пытались раскрутить газеты Это. То, что она обнаружила за ту одинокую напряженную неделю, когда она знала Серхио Маркина, даже до того, как узнала его настоящее имя, было чем-то гораздо большим, чем это. Это значило больше, чем это. Это было нечто большее, чем просто сумма его частей. И даже сейчас Ракель все еще не может думать, что поступила неправильно. Она может говорить себе все, что ей нравится, о принципах, честности и морали, но чистая правда в том, что в тот момент, когда она, наконец, сделала свой выбор, она прикована к потолку того ангара, глядя в отчаянные глаза Серхио, логику и причина на самом деле не входила в это. В конце концов, она просто подумала: хрен с ним. К черту все это. К черту работу, которой она отдала всю свою жизнь, хотя она так и не вернула ей ничего. К черту власти, которые, казалось, больше заботились о своей репутации, чем о человеческих жизнях. К черту Прието, и Альберто, и да даже Анхель, к черту всех мужчин, которые покровительствовали ей или увольняли каждый божий день ее жизни, которые видели в ней не что иное, как пару сисек со значком. К черту систему, которая уволила и бросила ее, когда она больше всего в этом нуждалась. И к черту необходимость жертвовать тем единственным человеком, которого она нашла, сделавшим ее счастливее, чем она была за последние годы, и ради чего? Чтобы защитить драгоценные гребаные деньги правительства? К черту это. В конце концов, Ракель на самом деле не сделала свой выбор в пользу банды преступников внутри Монетного двора и великого дела Серхио Маркины. Она даже не сделала правильный выбор в пользу Серхио. Она сделала это для себя. Потому что впервые, всего раз в жизни, она хотела быть эгоисткой. Потому что впервые она встретила человека, который заставил ее почувствовать, что ей не нужно выбирать между любовью и уважением. Кого-то, кто заставил ее поверить, что она может быть счастлива, и что, может быть, просто возможно, она этого заслуживает . Она вспомнила задумчивую улыбку на его лице, то, как он смотрел на нее. Разве ты не хочешь уйти? он спросил. Ты представляешь, как растить дочь на солнечном берегу? И она может. Она делает. Но чаще всего Ракель представляет себе на этом пляже не себя, и даже не Паулу; Это ему. Это стало обычной фантазией, когда она чувствует, что стены сжимаются вокруг нее, когда тяжесть ее жизни становится слишком большой, когда у нее бывает один из тех действительно плохих дней, когда она чувствует себя усталой, горькой и настолько отчаянно одинокой, что она может выть. . Она представляет пальмы, белый песок, сияющий на солнце участок океана. Она представляет, как Серхио лежит на полотенце, возможно, приподнявшись на локте, и печатает на ноутбуке, возможно, читает книгу. Она почему-то не может представить, как он вообще ничего не делает. Она представляет, как морской бриз нежно треплет его волосы, слабую озабоченную улыбку на его лице, как солнце затемняет бледный оттенок его кожи. Обычно он без рубашки - черт возьми, это все-таки ее фантазия. Иногда она позволяет себе выйти на сцену, подойти к нему, чувствуя песок между ее голыми пальцами ног, воображает выражение его лица, когда он поднимает взгляд и видит ее. Иногда она присоединяется к нему на песке, садится на него верхом и толкает его вниз, страстно целует и ... Хорошо. Фантазия - это все, что есть, и все, что когда-либо будет. В глубине души Ракель знает, что Серхио Маркина, которого она воображает, на самом деле человек, которого она почти не знает. Неделю своей жизни, более полугода назад, она провела с мужчиной, который лгал почти обо всем, что когда-либо говорил ей, даже о своем имени. Какая она идиотка, что даже оглядывается на то время, на него с нежностью! Как она может утверждать, что все еще любит этого мужчину, если она даже не знала, кем он был на самом деле? То, что она видела в нем, было лишь проблеском его настоящего «я», отфильтрованного через маску, которую он всегда носил, независимо от того, знала она об этом или нет. Насколько он действительно был в Сальве, добром, нежном, неуклюжем человеке, который всегда слушал ее без осуждения, который улыбался ей, как если бы она была самой красивой женщиной в мире, очаровывала свою мать и играла на пианино и занималась любовью с Ракель с такой сильной, всепоглощающей страстью, что даже сейчас краснеет при мысли об этом? Было ли это на самом деле? Или он всегда был профессором, учтивым, расчетливым гением, стоящим за самым большим преступлением в истории, человеком, который всегда был на три шага впереди, которому нравилось влезать ей под кожу своим флиртом и интеллектуальными играми? Мужчина, разрушивший ее карьеру, открывший ей глаза? Безликий идеалист, который уже стал для многих символом сопротивления коррумпированной власти? Возможно, ответ лежит где-то посередине. Возможно, Серхио и то, и другое, или ни то, ни другое, или что-то среднее. Все, что действительно нужно Ракель, - это то, что она видела в нем после того, как узнала правду; когда он был в отчаянии, злился, напугал и умолял ее понять. Когда всякая ложь была удалена. Когда он смотрел ей в глаза и говорил снова и снова, что он влюбился в нее, что он никогда не хотел, чтобы это произошло. Когда он поцеловал ее ... Боже, как он ее поцеловал. Ракель никогда не целовали так раньше за всю ее жизнь - целовали не так, как если бы она была побежденным испытанием или выигранной наградой, а как будто ... как если бы она была подарком , чем-то драгоценным, редким и желанным, принятым с бесконечной благодарностью, удивлением и таким разрушительным желанием, что у нее перехватило дыхание. Что бы ни было неправдой, Ракель не верит, что такой поцелуй можно симулировать. И если это делает ее дурой, значит, она дура. Если надежда на то, что он счастлив, где бы он ни был, тоже делает ее дурой, то она тоже будет дурой. Сначала она надеялась, что Серджио будет думать о ней. Теперь она больше всего на свете надеется, что он никогда о ней не вспомнит. Девять месяцев спустя Серхио болен любовью, он бесполезен. Он хочет вырезать это из себя, как рак; он хочет прижать его к себе и никогда не отпускать. Он думал, что это чувство со временем исчезнет, ​​в равной мере надеялся на него и боялся. Вместо этого он провел девять месяцев, проклиная Андреса за все, что он когда-либо говорил о любви, с горечью напоминая себе о тех случаях, когда он считал своего брата дураком за то, что тот повторял одну и ту же ошибку снова и снова. Пять браков и пять разводов. 5. Конечно, думал тогда Серхио, рано или поздно его брат поймет, каким идиотом он себя выставляет. Конечно, по мере накопления доказательств того, что позволять своим чувствам бежать вместе с вами было плохой идеей, он в конце концов увидел бы, что его логика «любовь побеждает все» ошибочна? В конце концов оказалось, что они оба были дураками. И логика и разум, кажется, тут ни при чем. Серхио знает следующее: то, что у него было с Ракель Мурильо, свирепой, страстной и яркой, как только вспыхнуло, всегда было обречено на провал в конце. Было слишком много сложностей, слишком много лжи. Времени было слишком мало. Она никогда не принадлежала ему по-настоящему. Он должен принять это и продолжить свою жизнь. Глубоко в глубине души он чувствует следующее: он никогда в своей жизни не любил никого так, как любил ее, и никогда больше не будет. Проходят дни, некоторые быстрее, некоторые мучительно медленно. Времена года меняются. И Серхио, даже залитый солнечным светом, окруженный роскошью, все кажется все более ... серым. Он потерял свою цель. И жизнь, которую он так долго планировал, одновременно прекрасна, завидна и странно пуста, как яйцо Фаберже. Да, он сбежал, как он всегда говорил, и все же он не может убежать от себя. Он не может избавиться от ощущения, что оставил самую важную часть себя позади. Его обычные отвлечения больше не так эффективны, как раньше. Он ни на что не может согласиться. К старику в городе навещает семья, и он откладывает их обычную игру в шахматы. - Вам нужно обзавестись женой, молодой человек , - смеясь, говорит он. Тогда у тебя не было бы так много свободного времени, чтобы проводить с таким старожилом, как я. У вас достаточно денег, чтобы выбрать из лота. Улыбка Серхио кажется натянутой даже ему. «Возможно, любовь похожа на алкогольную зависимость», - думает он. Даже когда вы знаете, что больше не можете иметь этого, никогда больше, вы никогда не перестанете этого жаждать. Не проходит ни дня, чтобы вы не хотели этого так отчаянно, как чего-либо хотели в своей жизни. Как только вы почувствуете вкус этого, ничто уже не будет прежним. Впервые в жизни Серхио с детства, когда он жил в больнице, спит допоздна. Кажется, сейчас нет смысла просыпаться рано, и чем больше он спит, тем сильнее он как-то чувствует себя усталым, до тех пор, пока в некоторые дни встать почти невозможно. День, когда он сломается, - это когда ему приснится мечта. Когда наконец он видит ее лицо. Ракель. Серхио ... Я с тобой. Она находится в его руках, прикована к потолку в ангаре и целует его, как будто от этого зависит ее жизнь, как будто все остальное не имеет значения, пока они оба не задыхаются, дрожа от пьянящей смеси страсти и страха. А потом, потому что это сон, наручники тают, и ее руки обнимают его за плечи, сжимают его лицо, запутываются в его волосах, когда они спотыкаются на кушетке, рвут одежду друг друга, неистовые от желания. Мягкий, совершенный вес ее на нем, ее теплая кожа под его руками, ее вздохи удовольствия, падающие на его уши, как благословение. Серхио просыпается от потребности, настолько сильной, что почти калечит его, гораздо больше, чем просто физическое, болезненная, душевная тоска по женщине, которую он любит, чтобы быть в его руках. Он вылезает из кровати, внезапно отчаянно пытаясь выбраться, просто уйти. Воздух кажется душным, хотя дневная жара еще не наступила. Он понимает, что еще рано. Он даже не пытается надеть подходящую одежду, просто выбегает из дома босиком в свободных льняных штанах, которые он носит, чтобы заснуть, бездумно направляясь на пляж. Он не может этого сделать. Он не может прожить без нее остаток своей жизни. Все в нем бунтует при мысли. Это невыносимо. Он начинает бегать трусцой по пляжу, нуждаясь в инерции, пока его разум набирает обороты, стряхивая остатки сна. Серхио никогда не любил бег трусцой - он всегда считал это неэффективной формой упражнений, - но теперь движение кажется таким же необходимым, как и дыхание. Солнце еще не вышло за горизонт, и песок тянется перед ним, как бесконечный чистый холст, в предрассветной стуже. Он вернется. Он вернется в Испанию и найдет ее. Его ноги стучат по песку. Его сердце колотится. Его разум мчится с возможностями. У него нет возможности проехать через европейский аэропорт или даже безопасно пристыковаться, даже с лучшими из поддельных документов, но он мог сделать это по суше. У него все еще есть контакты, которые могут дать ему нужное удостоверение личности для прохождения большинства пограничных проверок, а там, где он не может, есть тысячи способов попасть в страну, если у вас есть желание. Он мог максимально замаскироваться - с бритьем и в другой паре очков он был бы неузнаваем из-за низкокачественных кадров видеонаблюдения, которые должны были иметь власти, - и совершить путешествие на машине, поезде и пешком, если необходимо. . Это может занять недели или месяцы, но он справится. Его шаги становятся чем-то большим, чем бег, адреналин бежит по его венам, его ноги стучат по твердому песку, с каждым сильным ударом поднимая за собой брызги. У него прерывистое дыхание. Он чувствует себя живым впервые за несколько недель. Когда он вернется в Испанию, там будет множество убежищ, которые он сможет использовать, чтобы затаиться и спланировать свой следующий шаг - у него были десятки планов на случай непредвиденных обстоятельств для любого члена банды, который мог оказаться в ловушке в стране после ограбления. Королевский монетный двор, и многие из них все еще жизнеспособны. Он мог быть осторожным, мог не торопиться. И когда он был уверен, что это безопасно, он мог постучать в ее дверь, и она открыла ее, и он увидел ее, Ракель, настоящую и осязаемую перед собой, и он мог сказать ... он мог сказать ... что? Он как будто врезался в кирпичную стену. Серхио колеблется, немного спотыкается, и это все, что нужно. Внезапно ощущения его тела резко возвращаются в фокус; кричащий протест его мускулов, выходивших далеко за пределы их предела, резкое стучание его пульса, пот, струящийся по его лбу. Он падает на колени на влажный песок, задыхаясь и его рвет. Что он мог ей сказать? Что он мог сказать? Его сердце бешено колотится о грудную клетку, как будто пытается вырваться из груди. На мгновение он искренне боится, что у него сердечный приступ. Его легкие горят. Его пальцы скручиваются в песок, цепляясь за землю, как за якорь, когда он пытается контролировать свое дыхание. И с каждым затрудненным вдохом безумный импульс угасает, поскольку реальность вновь заявляет о себе, его рациональный мозг срабатывает и напоминает ему обо всех причинах, по которым это не сработает, невозможно. Не следует делать. Ракель, несомненно, нашла координаты, которые он ей оставил, и он должен утешиться тем фактом, что она явно ничего не сделала с информацией, но проигнорировала ее. Это показывает, что она все еще в некотором роде заботится о нем. Она не хочет, чтобы его нашли. Но он не может пойти к ней; она должна прийти к нему, если хочет. Вот почему он оставил ей способ найти его в первую очередь. Это в ее руках. Это должен быть ее выбор. Медленно раскаленная добела агония в его легких утихает, и Серджио остается немного стыдно за себя. Он встал, шатаясь, оглядывая пляж, надеясь, что никто не стал свидетелем его неуклюжего обрушения, что ему не придется отвечать на неловкие вопросы обеспокоенных прохожих. Но пляж пуст - он один. Как всегда. Десять месяцев спустя Ракель устраивается на работу частной охранником в офисном здании. Это длится всего две недели, и каждую секунду ей хочется кричать от разочарования. Плата за то, чтобы сиделка приходила и проверяла свою мать, пока она на работе, означает, что она все равно работает зря, и поэтому она увольняется без сожаления. Деньги сейчас проблема, постоянное беспокойство. Действительно, иронично. Ходят слухи, что некоторые заложники получили деньги за свои хлопоты в обмен на помощь во время ограбления. Много денег. Если это правда - а это действительно похоже на то, что сделал бы профессор, - то такой подарок не попал в руки Ракель. Она не обижается на это. Она легко понимает, почему Серджио не подумал о том, чтобы послать ей деньги, даже если бы у него был способ сделать это незамеченным. Это было бы слишком похоже на вознаграждение или, что еще хуже, плату за оказанные услуги. Учитывая, какими были их отношения, получение от него любых денег заставило бы ее почувствовать себя ... как-то ужасно , и она думает, что он знает ее достаточно хорошо, чтобы понять это. Ракель все равно не нужны деньги. Она не может иметь того, чего хочет. То, что она хочет, она не должна хотеть. Но помимо этого, она все чаще просто хочет уйти. Она чувствует, как стены сжимаются вокруг нее с каждым днем, ее жизнь превращается в тюремную камеру. Она игнорирует звонки Анхеля. Она игнорирует все звонки. Она чувствует разочарование и плывет по течению, и она не может не задаться вопросом: так ли себя чувствовал Серджио Маркина всю свою жизнь? Неужели это правда, почему он все это сделал? Ни из-за денег, ни из-за славы, ни даже для того, чтобы сделать какую-то важную политическую мысль. Просто чтобы что- то сделать . Чтобы сбежать , не только из этой жизни, но и от себя самого. Освободиться от неписаных правил, которые связывали их всех с мирским существованием, слишком часто не подвергавшимся сомнению, поскольку они шли, как лунатики, через мир, который, как они и представить себе не могли, изменить. Но он это изменил. Он все изменил. Он изменил ее. Ракель уверена, хотя у нее нет никаких оснований для уверенности, что он точно поймет, что она чувствует сейчас. Возможно, в мире нет ни одного человека, который мог бы это сделать. Она думает где-то о солнечном пляже, о пальмовых листьях, о грохочущем прибое, о руках, прижимающих ее к себе, и о голосе, шепчущем ее имя. Иногда она не может сказать, его голос или ее собственный. Одиннадцать месяцев спустя Партнер Серхио по шахматам, старик в городе, заболел, и это стало тревожным сигналом. Серхио тратит непристойные суммы денег на оплату его услуг, чтобы получить наилучший уход. После нескольких недель ужасной неуверенности и ежедневной молитвы семьи у его постели он выздоравливает, и Серджио вздыхает с облегчением, заставляя его осознать, насколько он ценит одного из очень немногих друзей, которые у него здесь. Он понимает также кое-что еще - что если с ним что-нибудь случится , если он заболеет, даже умрет ... кто будет стоять у его постели, плакать и молиться о его выздоровлении? Кто будет оплакивать его, если он скончался, или праздновать, если он выживет? В юности это были его мать и отец, его брат; яростная любовь, которую его семья испытывала к нему, хотя они были бедны, поддерживала его, несмотря на болезнь, которая могла унести его жизнь еще до того, как он действительно начал жить. И что он сделал с той жизнью, которую так тяжело выиграл? Его семья уехала. Его друзья - единственные люди, которые могли бы по-настоящему понять пустоту, которую он иногда ощущает, - рассеяны по четырем углам земного шара, чтобы больше никогда не встретиться для их собственной безопасности. Он живет жизнью невообразимой роскоши, и все же он изгнанник. Если бы он умер завтра здесь, просто выйдя в море и утонул, какая разница для кого-либо, кроме его экономки, его партнера по шахматам и людей, которым он знаком, чтобы кивнуть в знак приветствия в городе? Какая разница для мира? Его идеальный план, его грандиозное заявление - все это имело значение. Деньги, которые он выиграл, имеют значение, даже если те, кому он принесет, никогда не узнают, откуда они. Но он, Серхио Маркина, как личность сейчас совершенно неуместен. Он знает, что это опасный путь для его мыслей. Это могло так легко привести к тому серому чувству, которое он слишком хорошо знал, то, которое покрывает его мир иногда днями, даже неделями, тяжелым, как пелена. И все же каким-то образом это новое открытие его полной неважности странно освобождает. Если у него нет связей, значит, он больше никому ничего не должен. Слишком долго он проводил свою жизнь в поисках цели, смысла из внешних источников. Но кто-то очень дорогой ему однажды сказал ему посвятить себя собственным мечтам, и он намеревается сделать именно это. Он не может больше жить ради своих грандиозных планов, ради своих принципов; он должен жить только для себя, быть самим собой. Ни Профессора , ни призрака в машине, ни символа сопротивления. Просто Серхио. Не больше, не меньше. Странно, но он почти забыл, кто это был. Так что, возможно, потребуется некоторое время, чтобы переучиться, но время - это все, что у него есть сейчас, и если он не доказал ничего другого, так это то, что есть несколько вещей, которые он не сможет сделать, если настроится на них. Но все же есть одна вещь, за которую он держится, как бы глупо это ни было. Каждый день после того, как лодка заходит с материка, он идет в тот же бар, садится и ждет. И надежды. И надежды. И надежды.