сорок один градус

Киндаичи зовёт его Ойкава-семпай. Кагеяма — сан. Иваизуми зовёт его пить яблочный сидр на крыше и слушать трансляцию какого-то баскетбольного матча по радио. У Ойкавы содранные ладони, содранный плакат в комнате, содранное будущее, противно липнущее к коже остатками скотча. Он не видит ничего дальше своего носа, только бесконечную темноту и дыхание пустоты. Пустота умеет дышать. Ойкава разучивается. Но это наверху, а ниже — розовый горизонт и разлитая на черепице дома золотая краска. Иваизуми толкает его шаттл, меняя траекторию, и Ойкава удачно приземляется прямо рядом с ним, на едва прогретую крышу, картой в колоде к чужому бедру. Иваизуми смеётся, и его хриплый смех царапает Тоору спину, и за это остаётся только благодарить. Иваизуми шумит помехами FM-волны, разливается чуть поскрипывающей джазовой пластинкой. — Ты меня слушаешь? Ойкава ему улыбается. Ойкаве улыбаются разве что заваленные вступительные, работа в грязной кофейне и вечерние занятия. Зеркало в его доме заражено вирусом и не отвечает на вопрос «кто на свете всех милее». Иваизуми в его комнате не появляется. — Заходи. На чай. Иваизуми качает головой, леденеет взглядом и рассказывает про свою домашнюю, про девушку, про ссору с отцом. Иваизуми так много говорит, непривычно много, его голос дребезжит колёсиками скейтборда по гравию, и Ойкава никогда не сделает халфкаб, он вообще ничего не сделает, потому что доска под его ногами постоянно выскальзывает. Ойкава падает больным коленом на наждачку асфальта. Лучшие друзья знают, какие друг у друга на вкус губы. Ойкава знает об Иваизуми чуть больше, чем положено знать о человеке, который строит вокруг тебя неприкосновенную крепость. Ойкава знает, какой температуры у Иваизуми шепот, когда его губы касаются губ; шеи; уха. Ойкава знает точные и примерные показатели термометра в своей спальне: тридцать восемь и шесть. По ощущениям: сорок один. Ойкава знает, что это единичный случай. По ощущениям: цикличный. В реальности Иваизуми одергивает коленку и неловко трёт шею, пытаясь придумать себе алиби. Ойкава несёт какую-то чепуху, провоцирует, перегибает палку, чтобы Ива-чан поднял на него руку, чтобы ударил, чтобы обратил внимание. Пресечение на корню — у Иваизуми хорошая реакция, он никогда не пропускает удачный момент для удара. Но он не бьёт. Мяч улетает в аут, сет-поинт Сейджо оборачивается против них, Ойкава ломает спину о спичечный коробок. Иваизуми снова над ним, снова близко, термометр снова ближется к сорока одному градусу. У Иваизуми оливковые глаза. Едва заметный шрам под левым глазом. Самая успокаивающая в мире линия челюсти. Когда он шепчет, Ойкаве кажется, что мир накрывает их двоих холщовым плащем, о который шелестят необточенные фонемы его слов. — Ты читал «Сон в летнюю ночь»? Ойкава путает местами слова в стихе, лежит как Офелия, но цитирует. Иваизуми улыбается, и Ойкава тает от того, что эта улыбка адресована ему. Когда пространство перед глазами начинает плыть и искажаться, нужно найти точку, за которую твое сознание сможет ухватиться. Ойкава думает, это как 3D-картинки. При концентрации на объекте, Ива-чан растворяет в себе все пространство. Солнечная система помещается в его зрачках. Ойкава может сказать, что Иваизуми — прямое доказательство закона Хаббла. Иваизуми сегодня восемнадцать, но для Ойкавы — всегда тринадцать. Он все ещё читает комиксы про супергероев, коллекционирует диски и по пять раз перепроходит игры на Nintendo. Иваизуми говорит очень просто: — Я увезу тебя из Японии. Мы будем пить сидр и… завтракать в кафетериях на заправке. А потом играть в волейбол с местными на пляжах Южной Америки. Ты согласен? На пляжах Южной Америки сорок один градус жары. Ойкава притягивает его лицо ближе, чтобы положительный ответ точно достиг своего адресата.