Самое главное

Последние дни для Чон Сон выдались тяжелыми, но в каком-то плане… даже удачными. Ей не пришлось сомневаться в верности и благоразумности принятых решений — она без колебаний и долгих раздумий подала исковое заявление о расторжении брака с Пак Сон Чжуном, как только все завершилось. Потому что Чон Сон знала, знала и понимала: жить так, как прежде, словно ничего и не происходило, никто из них уже не сможет. Боль, нанесенная предательством Сон Чжуна, постепенно утихала — Чон Сон училась жить дальше, не зацикливаясь на воспоминаниях о произошедшем и не цепляясь за невозможное, собирала себя заново по осколкам и склеивала воедино. Поначалу свыкнуться с мыслью о том, что она теперь сама себе хозяйка и госпожа, было трудно, но, в конце концов, она сумела преодолеть и это. Преодолеть точно так же, как и депрессию, связанную с потерей ее ребенка, трудности на работе и измену мужа. На Чон Сон — боец, и это не изменится ни с течением времени, ни с переменой обстоятельств. Она отпивает полуостывший кофе из бумажного стаканчика и переводит задумчивый взгляд на Ли Хен У. Вид у нее как всегда безупречный: умело и со вкусом подобранный деловой костюм, — идеально скроенный по фигуре, насыщенного и глубокого темно-синего оттенка, — незамысловатая, но изящная прическа и легкий макияж, акцентирующий внимание на сияющих глазах. Она определенно тот тип женщин, которым возраст идет только на пользу. — Что ты сейчас чувствуешь, Чон Сон? — спрашивает она, отрывая взгляд от парапета. Вероятно, в глазах Чон Сон промелькнуло что-то недоуменное, потому что Хен А негромко смеется: — Выглядишь удивленной подобному вопросу, но раньше бы без промедления ответила, что в порядке. В какой-то момент то твое «в порядке» стало автоматическим и тоскливым, и мы начали переживать, но теперь что-то существенно изменилось. Это заметно даже невооруженным глазом. — Да, изменилось, — Чон Сон изгибает губы в легкой полуулыбке, качая головой. Проницательная, ужасно проницательная Ли Хен А, от которой не получится утаить ни одной детали — за это Чон Сон ее и ценила. — Все, что я сейчас ощущаю — это счастье, и, на самом деле, во многом благодаря Сану. Долгое время я мечтала о том, что когда-нибудь, однажды, у меня появится такой человек, на которого я смогу положиться, который станет для меня поддержкой и опорой в тяжелые и темные времена, с которым я разделю и сладость побед, и горечь поражений. Таким человеком тогда я сочла Сон Чжуна, и, как оказалось, совершила самую огромную ошибку в своей жизни, — она вздыхает, облизывает пересохшие губы и легонько пожимает плечами в ответ на сочувствующий взгляд: — Сейчас, когда моя обида постепенно сходит на нет, я понимаю: этот человек был послан мне не просто так. Он научил меня многому, Хен А, и за это я буду век ему благодарна. В то время я отчаянно нуждалась в ком-то, кто сумел бы понять, разглядеть во мне меня же и принять меня такой, какая я есть. И когда я познакомилась с Сон Чжуном, узнала его поближе, то подумала, что он — именно тот, с кем я хочу провести всю свою жизнь. А потом… все мои планы, все мои надежды рухнули в одночасье, как карточный домик. Его предательство разрушило меня до основания, и я полагала, что больше уже никогда не оправлюсь, никогда не встану на ноги, но Сану… — Я рада, что у тебя появился такой человек, — тепло улыбается ей Хен А, — Сану делает тебя счастливой. — Да, с ним невозможно оставаться грустной, — беззлобно хмыкает Чон Сон, поднося стаканчик к губам и делая осторожный глоток. — Чжин О хорошо с тобой обращается? Раньше я и подумать не могла, что такой беззаботный и несерьезный человек, как он, обретет свое счастье и душевный покой в браке, а сейчас я уже ни в чем не уверена… Как говорится, человек предполагает — Бог располагает. — Когда он рядом, я не жалею о прошлом, — помедлив, отвечает она, облокачиваясь на парапет. — Чжин О старается всячески меня опекать, словно я какой-то маленький ребенок, беспомощный и несмышленый, и иногда забывает побеспокоиться и подумать о себе — тогда уже приходит мой черед заботиться о нем. Это одновременно и самая лучшая, и самая худшая в нем черта. — Твои глаза сияют, когда ты говоришь о нем, — замечает Чон Сон и мягко улыбается, похлопывая Хен У по плечу. — Я впервые вижу тебя настолько… влюбленной. Это говорит лучше всяких слов о твоем состоянии. Хен А пытается принять надменный вид, недоверчиво вздергивая бровь, но дрогнувшие в улыбке губы выдают ее. — Да, — просто признается она, заправляя выбившуюся из тугой прически прядь за ухо, — я влюблена в него. Даже больше — я люблю его. Чон Сон кивает, бросая на Хен У ласковый взгляд, и ненавязчиво приобнимает ее за плечи. Она понимает, прекрасно понимает состояние Хен Ы, потому что сама бы ответила подобным образом. Потому что без Сану представить свою жизнь уже трудно и практически невозможно: за то время, проведенное рядом, полное тепла, искренних чувств и любви, он успел прочно обосноваться в ее израненном, искалеченном страхом, одиночеством и предательством сердце. Сколько бы Чон Сон не храбрилась, говоря, что справится и сама, но оставаться сильной из раза в раз ей не хватало духу. Что-то дома всегда напоминало ей о Сон Чжуне и о том, как могла бы повернуться история, если бы она поступила тогда по-другому, выбрав скользкий путь самообмана. Может, они бы смогли начать все с нового листа, признавшись друг другу в своих страхах и обидах? Может, Сон Чжун никогда бы не ушел, если она нашла бы в себе силы поделиться с ним своим горем? Может, у них бы все и получилось, если бы она сделала первый шаг ему навстречу, предложив рассказать о своих переживаниях и трагедиях? И когда она начинает терять голову, когда эмоции возобладают над последними крохами холодного, трезвого рассудка, приход Сану действует на нее подобно самому эффективному на земле лекарству. Иногда они просто молчат, наблюдая за погодой за окном — переменчивой, словно картинка в калейдоскопе, если его легонько встряхнуть. Тогда слова становятся совершенно ненужными, неважными — их целиком и полностью окупают чужие действия, преисполненные теплом и молчаливой поддержкой, искренняя забота и ободряющие взгляды. Иногда они просто разговаривают — тихо, спокойно и последовательно, обсуждая самые примитивные, заурядные вещи и не зацикливаясь на основной причине, собравшей их сейчас здесь. Страх неискореним, тревога неискоренима, и разрушить их до основания невозможно, но научиться жить с ними — можно. Так считает Сану. У Чон Сон нет оснований ему не верить: ни после того, как он приезжал каждый раз после одного лишь ее звонка с просьбой о помощи; ни после того, как он бросал все ради того, чтобы просто убедиться в том, что она в порядке; ни после того, как он был готов пойти на любые жертвы, только чтобы эти изматывающие, гложущие ее изнутри чувства исчезли. Сану сделал так много, чертовски много, ничего не прося взамен, и подвести его в подобной мелочи — все равно, что потерять последние остатки совести и достоинства. Чон Сон чувствует себя недостойной: недостойной Сану, недостойной его заботы, недостойной его тихого, но беззаветного уважения, почти приравненного к преданности, и любви — одновременно и пылкой, и почтительно-трепетной. Сану называл ее своей наставницей, наделяя это слово почти сакральным смыслом, но в итоге сам стал для нее кем-то вроде наставника и верного, надежного плеча. Именно ради его улыбки, светлой и беззаботной, гораздо более ценной какой-нибудь там бессмысленной, никому на самом деле не нужной награды, она продолжала бороться. Ради Сану. Ради себя. Ради того, чтобы однажды увидеть в его глазах понимание — понимание, зачем и для кого она проделала весь этот долгий, полный тревоги и сомнений путь к счастью. — Я была рада возможности встретиться с тобой, Хен А. Тебя не так часто удается застать одну, — смеется Чон Сон, выбрасывая пустой стакан из-под кофе. — Передавай Чжин О пламенный привет; может, как закончу с одним дельцем, заскочу к вам и передам ему кое-какую необычную вещицу — как раз то, что он так долго искал. — Хорошо, Чон Сон, — благодарно отвечает ей Хен А, а затем переводит взгляд на другую сторону улицы и едва сдерживает ухмылку: — По-моему, тебя уже разыскивают: видимо, переживают, что одна ты до дома не дойдешь — обязательно где-нибудь заблудишься. Чон Сон задумчиво хмурит брови, явно не догадываясь, о ком может идти речь, но, следуя примеру Хен Ы, смотрит на переходящую дорогу фигуру в черном пальто, и узнавание, сменяясь радостью, мелькает на ее лице. Глаза у Сану удивленно расширяются, когда он замечает Ли Хен У, подходя к ним ближе, и он спешно ей кланяется, солнечно улыбаясь. — Это нечестно! Я простоял в ожидании тебя дольше, чем ты мне сказала, Чон Сон, — наигранно возмущается Сану, глаза его лукаво и задорно блестят. — Если бы ты меня предупредила, что стоишь в компании такой очаровательной дамы, я бы шел быстрее. — С каких это пор ты считаешь меня очаровательной, маленький наглец? — Хен А шутливо ударяет его кулаком в плечо, и они оба заливаются смехом, непроизвольно вызывая у Чон Сон ностальгическую улыбку. — Я всегда считал вас именно такой, — горячо заверяет он, карикатурно взмахивая руками. — Разве я вам никогда не говорил об этом раньше?.. *** Чон Сон проходит в гостиную так тихо, насколько может — на экране плазмы играет саундтрек из фильма «Между небом и землей», и пока Сану дожидается начала, она забирается к нему на диван и устраивается поудобнее, выдыхая накопившееся напряжение. — Я поговорила с Сон Чжуном, — негромко сообщает Чон Сон, когда Сану аккуратно берет ее за руку и беспокойно вглядывается в ее бледное лицо. — Ты могла не делать этого, Чон Сон-а, если тебе все еще некомфортно думать об этом человеке, — укоризненно качает он головой, крепче сжимая ее ладонь, и тень слабой, но искренней улыбки касается ее губ. — Я не могу вечно скрываться от проблем, — мягко возражает Чон Сон, положив другую ладонь ему на щеку. — Сон Чжун не из тех людей, что, раскусив в человеке слабость перед ним, отпустят его вот так вот просто. Еще он чувствует вину, что, конечно же, задевает его гордость. — Я знаю, — успокаивающе говорит Сану, прикрывая глаза, — просто не могу смириться с тем, что он продолжает напоминать тебе о том поступке, — тихо бурчит он, выглядя при этом настолько мило, что у Чон Сон защемило сердце: — ты не виновата ни в чем, Чон Сон. Я буду повторять тебе об этом столько раз, сколько потребуется, чтобы это тоскливое выражение на твоем лице исчезло. Ты сделала все, что смогла, и даже больше, но он этого не оценил — а значит, и не заслужил. — Я люблю тебя, — вдруг говорит она и смеется, быстро целуя его, замершего от удивления, в уголок губ (это первый раз, когда она говорит ему об этом напрямую, но не последний): — И тоже хочу, чтобы ты об этом знал. Сану смотрит на нее внимательно и открыто: в его взгляде легко читается нежность и признательность, и это словно выбивает опору у Чон Сон из-под ног, потому что дышать становится отчего-то нестерпимо трудно, будто грудь обручем стянуло. Она замирает, чувствуя, как какой-то липкий, неясный страх охватывает все ее нутро, и торопливо облизывает вмиг пересохшие губы. Это то, с чем ей никогда не удавалось совладать — страх перед чем-то знаменательным, первостепенным, способным или перечеркнуть все ее труды, или приумножить их. Как будто на подсознании в агонии билась мысль о том, что сейчас свершится ее судьба, и только от ее действий, рациональных и осознанных, зависит исход принятого решения. Ведь самое главное — поступить разумно, да? — Я люблю тебя, — твердо произносит он, словно клятву, и голос его звучит необыкновенно глубоко и сильно, — пожалуйста, не сомневайся в этом, Чон Сон. Я готов произнести для тебя эти слова бесконечно много раз, лишь бы все твои сомнения и тревоги рассеялись. Вид печального, но серьезно настроенного на сумасшедшие поступки ради нее Сану заставляет Чон Сон и смеяться, и плакать одновременно. Она улыбается, слегка морща нос, когда Сану начинает покрывать ее лоб и щеки быстрыми поцелуями, крепко прижимая к себе, и впервые за все это время чувствует себя по-настоящему счастливой. Руки Сану держат ее крепко и уверенно. И это, по правде говоря, самое главное.