Двойная вода

      Кровь стекала гранатовыми каплями с волос и просачивалась через плиты и камни, впитывалась в землю, и змеилась дальше между корнями, неумолимо текла и текла, становясь водой, и в конце концов растворилась в чёрных водах. Но этого было слишком мало.       Пепел сгоревших храмов и песок, в который раскрошились изваяния, смыло дождями, вынесло к берегам ручьями и реками и эта взвесь неспешно осела на дно. Но это было не все.       Прах, развеянный между облаков и давно превратившийся в простую пыль, наконец тоже достиг зыбкой блестящей кромки и был поглощён миллиардами жадных рыбьих ртов. Бездонные воды не брезговали ничем.                     Прилив вынес и оставил на берегу ворох причудливых ракушек, вперемешку с водорослями и алеющими веточками кораллов, они долго лежали на песке, никем не собранные до тех пор, пока ласковые волны не украсили картину дохлой рыбой, все ещё разевающей рот, если плеснуть на неё водой, оторванными щупальцами и слизью размозженных об рифы моллюсков; но зловонным натюрмортом тоже некому было ни ужаснуться, ни полакомиться. На острове не было никаких живых существ и больше никогда не должно было появиться.       Но взбесившийся шторм решил иначе, и щедро взбил пушистую пену, укутав ею нелицеприятное зрелище. Когда стихия отступила, так и не забрав обратно свои дары, пена выгладилась в белоснежную кожу и приняла очертания нагого тела, волнистые водоросли обернулись темными прядями, коралловые прожилки подсветили плоть изнутри. Существо вздрогнуло и извергло соленую воду, смешанную с чёрной запекшейся кровью, приподнялось на дрожащих конечностях и, запрокинув голову, раскрыло рот.       Звука не последовало. Наконец человек опустил лицо и утерся рукой, пошатываясь, поднялся. Длинные спутанные волосы укутали его мокрой пеленой.       Он инстинктивно шагнул подальше от обнимавших щиколотки волн. Потому что там в море обитал нестерпимый ужас. Ужас вновь распасться на неисчислимое множество капель и снова не быть. Кроме этого всепоглощающего страха в просыпавшейся памяти мелькали лишь тени.       Они и привели человека к зеркальной глади озера в центре острова. Вода тут не двигалась и не шумела, человек замер у кромки, но то жуткое чувство так и не появилось. Это оказалось просто мёртвое место, давно исчерпавшее свою зловещесть. Человек развернулся к нему спиной и побрел назад.       Прошла вечность, прежде чем он научился не просто видеть, слышать и чувствовать, но и осознавать окружающее. Он не испытывал ни голода, ни жажды, ни иных желаний, но ветер, который, казалось, как мог обходил этот остров стороной, заставлял его забираться на уходящие в море камни, чтобы разогнать томительную духоту. Там он и замирал, ловя лёгкий бриз губами, в то время как глаза неотрывно следили за колышущейся бездной.       В глубине кружили гигантские белесые существа, и при виде них душа наполнялась не страхом, но странным волнением, кровь, до этого мерно текущая в его теле, разгонялась и заставляла кипеть изнутри, подкидывала яркие отрывочные воспоминания о бешеной схватке. И хоть он не помнил, с кем и зачем сражался, в этой борьбе был сладкий смысл, в отличии от пресного монотонного существования на жалком клочке земли. Так желание пережить этот безумный водоворот вновь почти побороло страх. А с ним сияющей жемчужиной зародилась упрямая решимость поймать то, что таилось темной тенью на самом дне.       Но человек не знал как, а из памяти выуживались только обрывочные фрагменты. В одном из них он держал в руках веер, и волны расступались по его взмаху. Но веера не было. И сделать его было не из чего.       Но человек продолжал думать и вспоминать, искать на пустынном острове то, что могло бы стать его орудием.       Исходив его вдоль и поперёк человек вернулся к морю — на этот раз оно подкинуло ему не то скудные останки кораблекрушения, не то просто мусор. Человек перебрал все и смастерил из острых щепок, выброшенных на берег, челнок-игличку, выдрал одну из своих длинных прядей и связал из волос тонкую длинную нить, зацепил за застрявшую меж камней корягу и начал плести сеть. Сначала выходило неловко, но руки быстро приноровились, словно не чужды были этой работы. За делом воспоминания стали возвращаться стремительней, наполняя его словно вода на дне достаточно углубленного колодца.       Так он сидел до темноты, пока его тень не растворилась во мраке и под шорох подступающего прилива не встала за плечом безмолвным наблюдателем. Человек отпустил натянутую нить с набранной петлей и стиснул крепче свой неказистый зазубренный челнок. Тень взмахнула чернильным рукавом и кинула под скрещённые ноги человека веер.       Полюбовалась, как он осторожно поднял его и раскрыл, и так же беззвучно сгинула в море.       На следующий день человек продолжил работу. Веер теперь лежал на коленях, драгоценной, но бесполезной вещью — волнами он больше не управлял.       Тень приходила каждую ночь, заставляя волосы на затылке вставать дыбом, но так же бесшумно исчезала, оставляя за собой странное ощущения недосказанности. Но он не смел обернуться и встретиться с ней взглядом, пока ещё не смел.       Однажды тень появилась и днём, замерев на берегу чёрной вязкой каплей. Человек попробовал заговорить с ней, но только беззвучно дергал губами и напрягал горло. Слова теснились в голове голодными чайками, но не находили способа облечься в звук.       Тогда он схватил валявшийся на песке прут и вывел кривыми танцующими линиями вопрос.       Тень рассмеялась и выплюнула слово.       Ши Уду.       Человек медленно кивнул — с звучанием этого имени память наконец связала часть образов воедино. Тогда человек по имени Ши Уду снова исполосовал мокрый песок и поднял наконец глаза, встретив темный острый взгляд.       Тень усмехнулась, оскалилась тонкими острыми зубами и прошелестела ещё одно имя.       Ши Уду медленно повторил его на песке и замер, захлёбнувшись воспоминаниями.       Имя было не то — он это знал! Но вспомнить нужное не дала расползавшаяся перед глазами чернота.              Когда он очнулся, волны давно уже размыли и исказили и без того кривые письмена, оставив только набор бессвязных черт.       Но имя теперь полыхало горячими росчерками под веками.       Мокрое и тёплое потекло по щекам.       Ши Уду понимал — это было не то имя, которое ему необходимо было вспомнить в первую очередь, но в груди заныло так, будто его разорвало напополам одним его звучанием.       И эту острую тоску ничем нельзя было заглушить, поэтому через силу Ши Уду снова взялся за незаконченное дело. Этот мёртвый остров был его проклятием, и он осознал — единственный шанс выбраться — это одолеть ту тварь, притаившуюся в глубине.       Под его ли наполненными решимостью пальцами или под светом полной луны нить стала тонко светиться, с каждой ячейкой сияя все ярче. Тень больше не приходила, затаившись в пучине полной животного ужаса.       Когда работа была закончена, Ши Уду забрался на последний камень перед чернеющей бездной, сложил веер на его мокрую и обросшую ракушками поверхность и, крепко зажав сеть в руках, спрыгнул в воду. Он не помнил, умел ли он плавать, но это было неважно — чёрная вода сама потянула его навстречу костяному косяку гигантских чудищ.       Внутренности свернулись от ужаса, потому что он снова почувствовал, как распадается, как разделяется в этих темных водах на искристые капли, но все же удержал сеть и устремился к самому чёрному пятну в этой почти непроглядной толще воды. Костяное кольцо впустило его и замкнулось. Тень — обсидиановый водяной дракон — знакомо осклабилась, демонстрируя клыки, и сама ринулась навстречу, словно только этого и ждала. Неверным движением растекающихся пальцев Ши Уду попытался набросить на дракона сеть.       Вода вокруг забурлила, меняя курс, но он уже не способен был это исправить — сознание вновь ускользало, ловкие сильные руки превращались в бесполезные обрубки, растворяясь по каплям.       Последнее что он почувствовал — острую, торчащую как шипы чешую, в которую его впечатало течением. Но он хотя бы попытался…              На поверхности бушевал шторм, но под водой царило странное тягучее спокойствие.       Вокруг мерцающим коконом колыхалась сеть, цепляясь за чёрную чешую, за иглы плавников и разметавшиеся длинные пряди.       — Глупо было не воспользоваться твоей же работой. Ты слишком хорошо сплетаешь то, что не должно быть сплетено, Ши Уду. — Голос обволакивал и вибрировал в голове. Тело снова было на месте, собранное из миллиарда прозрачных до хрустальности капель. От растекания его удерживали золотые ячейки и бледные руки, плотно сомкнувшиеся вокруг.       Тень, скрадывавшая прошлое, окончательно пала.       — Хэ Сюань!       Чёрные когти вплелись в волосы и потянули так, что голова Ши Уду запрокинулась. Бездонные глаза уставились в безбрежно синие. Здесь под водой им больше не требовалось слов, чтобы слышать и понимать друг друга.       — Ты не можешь больше повелевать водой, потому что ты сам — вода. Я научу тебя, как с этим быть. Но сперва я покажу тебе наши нынешние владения. — С этими словами Хэ Сюань вновь обернулся драконом, устремился вверх к поверхности, вывернулся из сети спиралью и вынырнул. Ши Уду оказался на его чешуйчатой гибкой спине, замотанный в оставшиеся от сети золотые лохмотья. Судорожно сжимая холодное и колкое между коленей, он прильнул к дракону грудью, уцепился за плавник.       Дракон ядовито хмыкнул и вновь нырнул:       — Держись крепче… названый брат. Я не хочу собирать тебя по капле ещё одно тысячелетие.