Fugitives

I awake to find no peace of mind I said, «How do you live as a fugitive Down here where I cannot see so clear?» I said, «What do I know Show me the right way to go»

В глубине подвала заброшенного дома, за пределами которого — только гром и ветер, слишком много крови и страха — страха, который забирается в самые потаенные уголки души и обволакивает своими щупальцами, точно спрут. Сакура чувствует это. Впервые за долгое время причиной этому страху стал не шиноби из ее бывшей команды, а ее собственные действия — она делает это из-за него. По его вине. Кровь стекает по ее лихорадочно трясущимся рукам. — Какая же ты глупая, Сакура, — шепчет она сама себе. Звук собственного сдавленного голоса удивительным образом успокаивает, невесть как прорываясь сквозь вой бури наверху. Пронзительный гром эхом отзывается на ее чувства. Небеса раскалываются надвое и дождь злобно и неумолимо спешит забарабанить по прогнившей крыше и скрипящим половицам старого дома. Коноха не найдет их — ни сейчас, ни когда-либо еще. Прерывистое дыхание Итачи возвращает ее в настоящее и отводит все страхи на второй план. И все же Сакура не может перестать думать о том, как же много здесь крови. — Все будет хорошо, — говорит она ему, хоть и понимая, что он слишком далеко, чтобы услышать ее. — Я вылечу тебя. Голос дрожит и поминутно срывается, но кто осудит? Никто не увидит, что она, Сакура Харуно, совсем недавно вступившая в ряды нукенинов, так скоро сломается. — С тобой все будет в порядке, — говорит она более твердо, впрочем, не до конца осознавая, к кому обращается — к Итачи или к самой себе. Сакура чувствует неприятную липкость крови на подушечках пальцев, под ногтями. Медикам не привыкать к крови, но вид ее, капающей изо рта Итачи и вытекающей из раны на бедре, почему-то все равно не дает покоя. Каналы чакры почти полностью опустошены, это чувствуется, когда она из последних сил цепляется за жизненную силу Итачи, пытаясь удержать эту силу в его теле, равно как и собственную — в своем. Но если она хочет спасти его, если она хочет остановить кровотечение... Сакура чувствует, что готова разорваться пополам, пытаясь это сделать, но не отступить. Такая решимость все еще приводит ее в замешательство. Однажды Итачи похитил ее по приказу Акацуки. Когда-то она с радостью пронзила бы его сердце кунаем, если бы это было необходимо. А потом она узнала. Хотя это, конечно, сказано слишком мягко. Сакура все еще чувствует себя испачканной, оскверненной этим запретным-греховным знанием того, что ее деревня сделала с Учихой. Коноха, за которую она сражалась и умирала. Коноха, промывшая мозги человеку, истекающему кровью рядом с ней, под ее ладонями. Коноха, которую она оставила далеко позади, когда отправилась в погоню за тем самым человеком, который сделал ее жизнь невыносимой за множество (Сакура перестала считать) последних месяцев. Это все Коноха. «Вот что бывает, когда влюбляешься в нукенина, Сакура», — упрекает она сама себя, — «Казалось, мы уже усвоили этот урок, но, наверное, нас зря называют умными.» В ответ от Иннер-Сакуры — молчание. В ответ от Итачи — тяжелое дыхание, царапающее окровавленное горло каждым вздохом. Сакура сглатывает, борясь с головокружением — уставший мозг, страдающий от недосыпа в течение многих суток, буквально молит о сне. В голове все плывет, в сознании проносятся мысли непонятно о чем, находящие свое выражение в столь же неясных словах, срывающихся с дрожащих от холода губ. Замечает, что кончики пальцев Итачи посинели, и накрывает его своим плащом. А потом и всей остальной одеждой. И вот теперь она сидит в одном чертовом нижнем белье, на грани обморока, с каналами чакры, которые как будто перегорели изнутри — так болезненно пульсируют. Она сидит и молится, чтобы он пришел в себя, и проклинает Коноху, и угрожает ей, пока закрыты ее всевидящие глаза. Сакура не совсем уверена, в своем ли она уме. Кровь, по крайней мере, больше не хлещет из него, как из сломанного крана, но он все еще бледен, как смерть. Какая ирония — когда-то желала смерти тому человеку, которого отчаянно спасает сейчас. И это так или иначе ведет к миссиям — миссии Саске, самоубийственной миссии Итачи. Гребаные лидеры Конохи. Сакура так зла-устала-отчаялась, что когда слезы наворачиваются на глаза, не может их остановить. И снова слабость. В ней одна сплошная слабость, а ведь она думала, что Цунаде давно уже выбила из нее все это. Кто она такая? Дрожащая, жалкая женщина, которая склонилась в нижнем белье над телом международного преступника — иссушая себя, пытаясь спасти его. Всхлип снова срывается с ее губ, а по телу пробегает сильная дрожь. Рана под руками медленно, но верно затягивается. — Еще чуть-чуть, — хрипит она, надеясь, что звук собственного голоса придаст сил. Голос тоже звучит жалко. У него слишком медленное дыхание. Он умирает. Что толку закрывать рану, если сердце остановится? — Пожалуйста, — кричит она из последних сил, — пожалуйста, не надо… прошу тебя, только не сейчас… Это она во всем виновата. Ей не следовало доверять ему. Не следовало его слушать. О чем она только думала? Что она ожидала увидеть после их встречи с Саске? С таким же успехом Саске мог отправить его обратно в мешке для трупов. — Ненавижу тебя! — Сакура кричит на лежащего человека. — Вставай! Вставай, вставай, вставай! Сакура сильно бьет его в грудь, когда последние силы покидают ее. Склоняется над ним, всхлипывая. Все тело ноет и болит, холод пронизывает до костей, а звенящая тишина еще хуже, чем звук собственного голоса — сейчас хриплое дыхание Итачи составляет ее единственную компанию. Если он умрет... Если бросит в одиночестве сейчас, когда у нее ничего не осталось, когда кругом — сплошная опасность, когда она чувствует себя уязвимой, как никогда раньше, она не выживет. Уже слишком поздно идти на попятную, с Конохой сожжены все мосты, и что бы там ни говорила Цунаде, ее повесят за измену. Умопомрачительная по своей сумме награда за ее голову превращает Сакуру в лакомый кусочек охотников на нукенинов, для которых возможность получить такую сумму — что красная тряпка для быка. Без Итачи она все равно что живой труп, чья судьба уже предрешена. Сакура начинает плакать громче. Каналы чакры — пустые и безжизненные, точно пустыня, и если она попытается вытянуть из них те крупицы чакры, которые каким-то чудом сохранились, кто знает, на сколько еще лет сократится ее жизнь? Тогда что же? Ей придется сидеть и смотреть, как умирает Итачи. Мысль о том, что она может потерять его, настолько внезапная и шокирующая, что по телу пробегает крупная дрожь. Она уже успела узнать его настоящего. Человека с пристрастием к данго и утонченным литературным вкусом. Человека, который заваривает чай посреди ночи, чтобы успокоиться и притупить свою боль. Человека, который с такой нежностью говорит о брате, который хочет его убить. Теперь этот человек лежит при смерти. И все, о чем Сакура может думать, это о том, как бы ей хотелось перелистнуть назад несколько страниц-дней и вернуться в тот-их вечер на крыше под звездами. Сакуре кажется, что она отдала бы все, чтобы вернуться. Чтобы умолять его не делать этого. Чтобы сказать ему, что она его любит. Что-то шевельнулось под ее ладонями, и Сакуре потребовалось робкое прикосновение чужих пальцев к ее виску, чтобы понять, что Итачи пришел в сознание. — Итачи? — хрипло шепчет, не веря тому, что происходит, Сакура. — Что ты... делаешь? — с трудом выговаривает он. Его глаза лихорадочно блестят, а длинные волосы липнут к холодной, влажной коже. Итачи выглядит как угодно, но точно не элегантно и изысканно, как обычно, вот только один вид его открытых глаз заставляет сердце биться в два раза быстрее. — Итачи! — шепчет Сакура. Ощущение, словно из легких в один момент выкачали весь кислород. Она делает мысленный рывок, собирая все те жалкие остатки чакры внутри себя буквально по крупинкам. Кажется, будто внутри что-то взрывыется, кажется, будто внутри нее гремят громовые разряды и сверкают молнии. Точно Электра⁽¹⁾. Сакура думает — к черту все это. К черту жизнь. Она спасет Итачи, даже если будет означать ее собственную смерть. Он смотрит на нее затуманенным взглядом, но его глаза открыты, и это все, что нужно Сакуре. — Останься, — то ли просит, то ли требует она, глядя ему прямо в глаза. Сакура думает, что (возможно) эффект от этих жалких требований все равно теряется — с ее-то жалобным, точно у потерявшегося котенка, взглядом и заплаканным лицом. — Или да поможет мне Ками-сама... остаться. Все это время он наблюдает за ней с каким-то печальным смирением. — Я ... прости, — хрипло шепчет Итачи и сильно кашляет. Это заставляет снова открыться рану под ее ладонями, которая тут же начинает кровоточить. — Нет, Итачи, пожалуйста... побудь еще здесь, ладно?.. Нет, смотри на меня, не закрывай глаза. Останься со мной. Пожалуйста. Он с трудом открывает тяжелые веки. Для нее. Это заставляет ее снова заплакать. — Хорошо, пусть так. Ками... я не могу поверить. Не могу поверить, что ты пытаешься умереть прямо здесь, рядом со мной. Его пальцы снова тянутся вверх, к ней, дрожащие и слабые. Скользят по мокрой от слез щеке. Сакура ничего не может с собой поделать, она наклоняет голову и прижимается потрескавшимися губами к его ладони. — Ты идиот, — ее дыхание прерывистое и сбивчивое от рыданий, — такой чертов идиот… Его раны исцеляются. Исцеляются под ее руками — руками, которые дарят жизнь, несмотря на то, что на них самих не осталось живого места. Когда свечение чакры Сакуры угасает, в каменных стенах не остается ничего, кроме темноты и холода. — Так холодно, — бормочет Сакура оцепенело, уставившись в одну точку. Она чувствует, что готова упасть в обморок от усталости. — Иди сюда, — Итачи пытается поднять плащ. Сакура заползает под него, прижимаясь к его боку. Он пахнет кровью, озоном и какой-то ржавчиной, и для Сакуры, привыкшей к его запахам жасмина и тепла, такое новое сочетание непривычно, но лежа вот так, с ним, она может прижаться ухом к его груди и слушать биение его сердца. Так она знает, что он жив. — Спи, — говорит он ей слабым голосом, обнимая одной рукой. Этого ощущения объятий достаточно, чтобы подарить Сакуре чувство безопасности, которое прогоняет все кошмары — достаточно долго, чтобы она задремала.

I awake to see that no one is free We're all fugitives Look at the way we live Down here I cannot sleep from fear no I said, «Which way do I turn?» Oh I forget everything I learn

Сакура просыпается, задыхаясь от воспоминаний о соленой воде, щиплющей нос, огнем обжигающей легкие. Ей требуется пара секунд, чтобы понять, что Киригакуре но Сато за сотни миль от их убежища; чтобы осознать, что теперь она свободна от когтей Акацуки. И чтобы осознать, что Итачи рядом нет. Она резко вскакивает, сбросив с себя кучу самодельных одеял, и едва не получает сотрясение мозга от падения обратно, потому что комната резко начинает вращаться перед ней, и избежать этого падения становится невозможно. — Черт! — то ли кричит, то ли скулит Сакура, обессиленно сворачиваясь калачиком и закрывая глаза. Ощущение, будто голова вот-вот расколется пополам, сердце бешено колотится, грозясь проломить грудную клетку. Итачи появляется в убежище буквально в следующий момент, явно все еще нездоровый, но по крайней мере самостоятельно передвигающийся. В руках — освежеванный и уже доведенный до съедобного состояния кролик. — Ты что, пошел на охоту? — недоверчиво произносит она, с трудом подавив болезненный стон. — Конечно, иначе мы умрем с голоду, — он присаживается на корточки рядом с ней и помогает ей подняться. Терпимость Итачи к боли никогда не перестанет удивлять ее. Даже в агонии он не издал ни единого звука, не считая рваного дыхания — такого же рваного, как и его поврежденные легкие. Он постучал во врата смерти, и все же он здесь. А Сакура не может даже сесть без стона, не будучи притом умирающей. Безумие. — Давай, — мягко уговаривает он, используя кунай, чтобы разрезать кроличье мясо на куски, и, нанизав один из них на лезвие, поднести к ее губам. Сакура ест. Итачи наблюдает. — Мы будем говорить о том, что ты сделал? — спросила она. Реплика была встречена гробовым молчанием. Итачи кормит ее еще одним кусочком. — Когда ты собирался сказать мне, что бросаешь меня здесь одну? — дожевав, Сакура свирепо смотрит на него. Он долго молчит, а когда наконец заговаривает, кажется, будто каждое слово дается ему с трудом. — Это было нужно, — лаконично отвечает Итачи. Он выглядит неимоверно хрупким в изодранных остатках одежды, с бинтами по всему телу и непривычно затравленным взглядом. — Саске должен был закончить свою миссию... он обязан был это сделать. А я должен был... ты знаешь. Но ты не отпустишь меня, ведь так? — Черт возьми, конечно я тебя не отпущу! — прошипела Сакура. — Я оставила Коноху ради тебя! — Значит, ты должна вернуться, — безэмоционально говорит Итачи. Он выглядит таким же оцепеневшим и каким-то неживым, ровно как и она. — Пошел к черту с такими предложениями! Я не вернусь туда, даже если это будет означать мою неминуемую смерть, — выплевывает Сакура. — Такой финал вполне возможен. — отвечает Итачи, медленно и мягко убивая ее этими словами, которые проникают в самое сердце. — Мне все равно, — шипит она, даже когда сердце пронзает такая боль, что хочется забиться в самый темный угол, сжаться в одну маленькую точку и кричать до хрипоты. — Я никуда не уйду. Не дам тебе умереть. В ответ — только тишина, окутывающая их, пока Итачи продолжает кормить ее. Его взгляд устремлен куда-то вдаль, но на лице такая мука, что даже смотреть на него больно. Но Сакура не может больше смотреть никуда, кроме как смотреть на него. Не может отвести глаз от него — от того, как он сидит, от его кожи, потерявшей ту пугающую пепельную бледность, от его глаз, не блестящих больше так лихорадочно. Она едва не потеряла его. — Прости меня, — негромко говорит Итачи, посмотрев наконец на нее. — За все те неприятности, которые я заставил тебя пережить. За все. От таких слов Сакуре хочется вновь свернуться клубочком и заплакать. — Ты серьезно? А ты не подумал о том, что со мной случилось бы, если бы ты умер? Судя по виноватому выражению его лица, он об этом и вправду не подумал. Это заставляет Сакуру кипеть от боли, ярости и обиды, происхождение которых она просто не могла ему объяснить. Как она могла объяснить, что стала зависимой? Что стала слабой? Что попалась, точно муха в паутину, поддалась всем своим существом тому ложному чувству безопасности, которое дает его присутствие? Как она могла сказать, что провела последние несколько месяцев, по кусочку отдавая ему свое сердце, и теперь все оно в полном его распоряжении? — Ты же понимаешь, — шепчет Сакура, опустив голову, не в силах больше смотреть ему в глаза, — что мне больше некуда идти, кроме как идти с тобой? У него перехватывает дыхание. Сакура бросает на него быстрый взгляд, с удивлением и огорчением понимая, что ее слова причининяют ему почти физическую боль — настолько он выглядит разбитым. Тем не менее Сакура решительно задвигает чувство вины на задний план. У нее еще будет время, чтобы почувствовать себя виноватой. Сразу после того, как она убедится, что Итачи понял то, что ей хочется до него донести — ради него она готова поставить на кон все. — Неужели ты все еще не понял? — требовательно спрашивает Сакура. — Отныне для меня — либо ты, либо смерть. И, быть может, еще недавно я выбрала бы смерть, но теперь я выбираю тебя. Я выбираю, черт возьми, тебя. Так что перестань пытаться отделаться от меня! Ему больше нечем ее кормить, избегая таким образом разговора. И сказать тоже нечего. Ну, кроме миллиона и одной вещи, которые он унесет с собой в могилу. Руки Итачи сжимаются на бедрах. — Я... — начинает он и неуверенно замолкает. — Почему? Почему ты?.. — он выглядит настолько потерянным, что даже не может подобрать слова. — Почему? — ехидно спрашивает Сакура. — Хороший вопрос. Действительно, почему? Ты похитил меня. Сделал все, что мог, чтобы превратить мою жизнь в ад, — и у тебя это получилось. Поздравляю! Посмотри на меня — у меня не осталось ни родной деревни, ни хоть капли чести. Мне пришлось отбросить все, идя за тобой. Так почему? Я не знаю почему, Итачи. Иногда я совершаю абсолютно нелогичные поступки. Потому что думаю сердцем, а не мозгом. Я смотрю на тебя и, черт возьми, у меня перехватывает дыхание. Когда я видела, как ты умираешь, все, о чем я могла думать, — если ты умрешь, я умру тоже. Более того, я желала бы этого. Ты меня губишь. Просто разрушаешь до основания. Посмотри на... — Сакура неопределенно взмахивает рукой, — ...все это. На меня. Посмотри, как унизительно все то, что я делаю. И все равно... ты как будто сводишь меня с ума. Я так запуталась — и это все твоя вина, ведь я не могу отпустить тебя, потому что я... потому что... Сакура до крови закусила губу, пытаясь не дать сорваться трем маленьким словам, которые должны были стать последним гвоздем в крышке ее гроба. — Сакура... — серьезно говорит Итачи. Когда она поворачивается к нему, он подается вперед, и она чувствует его губы на своих. Сакура ахает от изумления, но этот звук тут же теряется в жаре его рта. На его губах — все еще вкус крови. Сакуре кажется, что ее мозг будто дрейфует где-то — то ли в открытом море, то ли парит над облаками. Она цепляется за эту реальность, за свое сознание только силой своей воли. А потом она сдается и цепляется за Итачи. Его губы холодные, но ее — все еще горят, даже после того, как он отстраняется. — Прости, — хрипло говорит он. Подушечкой большого пальца он гладит ее подбородок, чуть поднимая его вверх. Темные глаза пристально смотрят на нее. — Я не заслуживаю тебя, — произносит Итачи. — Ни единого дюйма тебя. Сакура смотрит на него, словно пытаясь вобрать в себя его образ, навсегда отпечатать его у себя в памяти — эти черные глаза, бледную кожу и потрескавшиеся губы. А губы все еще горят от его поцелуя. — Это не тебе решать, — говорит она Итачи, впрочем, с куда большей убежденностью, чем чувствует. — Это решать мне. Уголок его рта приподнимается в неохотном согласии. — Возможно. Я просто подумал... Сакура, тебе будет лучше без меня. Мы оба это знаем. Не перечеркивай всю свою жизнь вот так просто. — Я, кажется, уже, Итачи, — она наклоняется ближе к нему, — почему бы тебе не перестать убегать от меня и просто... Его дыхание щекочет ей лицо. Сакуру затягивает, будто она попала в магнитное поле. Вкус его губ, хоть и странный, испорченный кровью, вызывает привыкание. — Останься... — шепчет Сакура ему в губы. Целует. Кладет ладони на его покрытые шрамами щеки и прижимает к себе, медленно впитывая тепло его рта и тая под ним. — Останься, — повторяет она и снова целует потрескавшиеся губы. — Пожалуйста. Руки Итачи тянутся к ней, и это его безмолвный ответ, когда он притягивает ее ближе, к себе, в себя. Сакура позволяет ему это сделать охотно, пробуя на вкус его капитуляцию. Это похоже на победу.

And if we don't hide here They're gonna find us And if we don't hide now They're gonna catch us where we sleep

Итачи держит ее за руку, пока они бегут. Сакура сжимает его руку в ответ, зная, что теперь это ее единственная уверенность. Сакура проживет остаток жизни, будучи преследуемой, это неизбежность. А раз так, думает она, притягивая его к себе и прижимая к дереву для страстного поцелуя, более удачным раскладом будет, если она проживет этот остаток жизни с ним, для него. Итачи встречает страсть ее поцелуя с той же священной серьезностью, с какой принимает все, что она дает ему, с какой принимает ее, с нежностью и заботой, хотя его собственная сдерживаемая страсть едва позволяет это. — Вместе? — спрашивает Сакура, когда они прерывают поцелуй, чтобы перевести дух, и смотрит на него — в кольце ее рук — и чувствует, что сейчас он безраздельно принадлежит ей одной. — Да. — Итачи наклоняется и снова целует ее. И Сакура определенно готова и убить, и умереть за это прямо сейчас.