Смысл жизни

Блондин сидел в гримерной и рассматривал жетон со своим именем. Скоро начнется второй акт выступления Лихта, и ему всё-таки придется хотя бы показаться для приличия своей Еве. Вздохнув, он вышел из комнаты, надеясь, что тот не будет исполнять ту композицию Бетховена, заставляя его сердце сжиматься. — Ангел-чан, ты великолепно играл. — А как иначе, крыса. — Где нас поселили? — В 409. — Надеюсь в этот раз в комнате будет два футона? — Размечтался. Напарники вошли в свой номер. Тодороки снял пиджак и бросил на кресло, туда полетел галстук, а затем и рубашка. Взяв полотенце и халат, предоставленный номером, кратко бросил парню, что он пошёл в душ и удалился из комнаты. Лоулесс сел на кресло, запрокинув голову на спинку. Сегодня день смерти Офелии, настроения не было, и приходилось выставлять себя дурачком перед Лихтом. Столько лет уже прошло, а на сердце давит прошлое. Если бы он тогда просто схватил её и сбежал, они прожили хоть и короткую, но весёлую жизнь. Но нет же, она решила объединить те две страны и выйти за принца. Он помнил как помогал ей собирать урожай, как скрывал её от дождя в пещере. Как они встретились. Он помнил её запах, её нежные руки, голос. Вампир не понимал одного, неужели она и вправду думала, что этот мир продержится так долго. Хоть она и стала символом мира, но не надолго. Даже после её смерти он сидел у памятника и всматривался в похожие черты лица его первой любви. Гордыня был прав, влюбиться — дело гиблое. Если бы только его не позвали братья, он бы постарался умереть рядом с тем памятником, а не вернулся бы в разруху. Закрыв глаза, он вспоминал её, ту, которая подарила ему мучительно-прекрасное чувство любви и тягу к Шекспиру. Только он хотел процитировать строки, перед глазами появилась сцена минувшего месяца: — Ты знаешь, Лихт… Я скажу тебе кое-что. Я, ты, кто угодно — всего лишь второстепенный персонаж. — зло кричал Лоулесс, намереваясь убить Еву. — Второстепенный? В этом мире нет таких людей, хотя… есть. Только один. Это ты. Второстепенная крыса. Только ты. Тебя просто забудут, даже когда ты еще будешь на сцене. Безымянный, проходной персонаж. Я скажу тебе одну вещь, второстепенная крыса. Желать чего-то. Добиваться этого. Быть самим собой. Это всё. Один процесс. Ни к чему не стремишься, ничего не желаешь, не трудишься, ты тот, кто просто стоит здесь! Ты не имеешь права говорить «я»! «Жадность»? Не смеши меня. У тебя нет даже амбиций. Единственный и неповторимый? Много чести, ты вообще не трудишься. От воспоминаний вампир улыбнулся. Что тогда, когда их похитили и они чуть не переубивали друг друга, что раньше, когда подчиненные Цубаки приготовили им ловушку. Лихт был восхитителен. У него было много талантливых Ев. Актрисы, певцы, писатели, музыканты. Но этот пианист, заставлял его, Лоулесса хотеть увидеть что будет дальше. Ему было даже интересно, что серьезной тяги к убийству Джекилланда не было. Возможно он даже сможет прислушаться к словам Офелии жить дальше, и отпустить её наконец. Ведь он и вправду нашел новый смысл жизни. Размышления прервал силуэт парня, приблизившегося к креслу. — И чего ты тут разлегся, крыса. Вампир лениво обвел того взглядом. — Теперь я понимаю, почему я вампир жадности. — Слышь, что вякнул. — Ничего, мой ангел. Сев перед креслом, тот протянул расческу. — За работу, Хайд. — Как же я люблю, когда ангел-чан зовет меня этим именем. Лихт ударил вампира по голове. — Ты хочешь снова в клетку, гнусный ёж? — Ангел-чан! Только не в клетку!!! — наигранно завизжал тот, начиная торопясь расчесывать волосы под проклятия Евы. «— Может Офелия и была права в своем желании стать символом мира, только сейчас я понял, как был слеп, не видя того, что живу моментами и желаниями прошлого. Как бы не сложилась судьба, мы пройдем все ее ловушки, да Лихт?»

Когда в груди терзания и муки И счастия несбыточного жаль, Лишь музыки серебряные звуки Снимают, как рукой, мою печаль. «Ромео и Джульетта»