Сущее уродство

      Когда-нибудь в жизни наступает пора проверить чердак. Заглянуть в картонные коробки, поднять тучу пыли и расчихаться на весь дом. Вот выцветшая футболка с первого рок-концерта, кассеты с детскими видео и свадьбой родителей, школьный альбом, дряблый теннисный мяч. На самом дне что-то блеснуло. Я с пыхтением раздвинул стопки журналов и книг, вырвав из щелки между ними картину – гробик со стеклянной крышкой. С другой стороны стекла, раскинув свои дряблые крылья, покоилась бабочка. Я протёр экран от пыли и вгляделся: её тело давно иссохлось, лапки отпали и свободно катались по дну при тряске вместе с обрывками серых крыльев. А ведь когда-то она была голубая, сливалась с небом в солнечный день. Помню, как ждал, высунув язык и сжимая в руках сачок, пока она упорхнёт в сторону облаков, чтобы прицелиться и махнуть, вновь упуская. Очарованный её красотой, я гонялся за ней целый день, хотя никогда не интересовался коллекционированием насекомых. Она привлекла меня лишь одна. Мне казалось, ни одна бабочка в мире не могла сравниться с ней. Уверен, это сущая правда. Как же тоскливо обнаружить, как хрупка на самом деле та красота, что совсем недавно казалась вечной. Я улыбнулся, мне льстила мысль, что я был единственным, кто смог по достоинству оценить её красоту. Мне тут же стало за это стыдно. До противного, ужасно горького стыдно.       Прошлое резко меняет свои краски. Такова жизнь, я не раз убеждался в её противоречивости. Сначала загруженность по работе, вечные жалобы на сбежавших андроидов, потом убийства, грабежи — и всё эти машины. С появлением жестянки Коннора ко мне пожаловал нервный тик. Когда революция чуть не завершилась гражданской войной, меня уже ничто не могло удивить. Я был вооружён табельным и успокоительными, снял с себя предохранитель и не подпускал никого. Был месяц относительного затишья, но покой длился недолго. Вновь конфликты, вновь эти сраные андроиды. А в один «прекрасный» день — невероятно искусное издевательство — в департаменте меня встретил новенький RK900 и тут же объявил себя моим напарником. Я думал, вот он предел…       Предел моих мечтаний, как оказалось. В белом непроницаемом костюме и таким же лицом, он казался мне тираном, прибывшим продолжить мои мучения. Он вечно критиковал, поправлял меня, тащил за собой, не слушая моих протестов. Был той ещё занозой в заднице. Как только видел его на горизонте, рука невольно тянулась к пистолету. Но один раз дёрнувшись так от злости или от испуга, я заметил в его выражении что-то, что ранее считал ему несвойственным. Сожаление. Не показалось ли? Я стал наблюдать. Холод его глаз пугал меня, пока я наконец не разглядел в них тепло. Трепетное, едва уловимое, от этого взгляда если и цепенеть, то только от умиления. Ровный росчерк брови, аккуратный нос, россыпь родинок, острые скулы — все его черты были достойны вечного любования. Его движения, всегда полные таинственной тихой осознанности, мгновенно завораживали. Как раньше не видел этого?! Совсем скоро я начал засматриваться им. Он это, конечно, заметил. Ещё на Конноре я проверил, что у андроидов нет слепых зон. Мы играли в некую игру, боясь потерять это чувство почти детского восторга.       А дальше — больше. Постепенно я раскрывал в нём самые неожиданные, причудливые качества. О мой милый Ричи. Только ты во всём мире можешь днём скручивать грабителей, а вечером плакать над самой безобидной сценой в фильме. Только твои сильные руки, что способны свернуть металл, могут так бережно почёсывать за ухом мимо проходящую кошку или собаку. А твоя улыбка… Он очаровал меня. Ни один андроид — да что мелочиться — ни один человек не мог сравниться с ним. С моим Ричи.       Мы стремились друг к другу. Вскоре нам стало мало этих гляделок на расстоянии. Нам хотелось чего-то настоящего. Я видел это в нём, читал по губам, ощущал в «случайных» прикосновениях, в его заботливых жестах. Но долгое время Ричард не открывался мне. Всякий раз, когда его ранили, он избегал меня, не давал помочь. Не позволял даже смотреть. Это ранило меня больше всего. Тщательно вытирал с себя голубую кровь, прикрывал повреждения тканью или рукой, сам уезжал в мастерскую и мог не возвращаться целыми днями. У меня закрадывалась мысль, что скрывался он не без причины, но я был неспособен больше бороться с любопытством.       Я стоял перед дверью в кладовую — на тот момент единственное место, где он мог бы от меня спрятаться. Несколько минут назад преступник в панике предпринял попытку сопротивления. Это была моя ошибка, следовало как следует проверить его карманы, если бы не Ричард, то в лучшем случае к моей коллекции добавился бы очередной шрам. Ричард принял удар на себя. А беглец вскоре противно завизжал от боли, ощутив на себе хватку железных рук. Ту, что я до дрожи в коленях успел полюбить. Через минуту он был прикован к батарее номера люкс и рыдал от беспомощности. — Неплохо. Полтора часа на поимку. Уверен, уже завтра побьём рекорд. Верно, Рич? — Не услышав ответа, я обернулся. Ричард молча поспешил из комнаты, зажимая рукой воткнутый в шею кинжал. Хлопнула дверь. Сердце сжало от тревоги, натянуло между рёбер. Опомнившись, я ринулся за ним. Я не мог отпустить его, оставить всё как есть, не в этот раз. Я побежал по коридору, предчувствие и банальная логика подсказали мне, где он.       Чувствуя, как холодеют руки, я смотрел на смазанные синие пятна на двери. Сжимал и разжимал пальцы, гоняя кровь, долго не мог заставить себя дёрнуть ручку. Безвольно вложил её в ладонь, собирая на себя липкий, как чернила, тириум. Я насильно сдержал порыв обтереть руку о стену. Противная жидкость, нравилось мне это или нет, была частью Ричарда, где-то в подкорке я осознавал, что эта брезгливость недопустима в его сторону. Секундный порыв отобрал у меня уверенности, я почувствовал себя не готовым самому открыть эту дверь. — Эй, ты там в порядке? — Позвал его, стыдливо пиная ногой ковёр. Голос его был непривычно дрожащий, почти захлёбывающимся: — Ранение пришлось в область шеи, задело трубку питания. Мне удалось перенастроить циркуляцию тириума и предотвратить отключение, но некоторые функции могут сбоить. Больших потерь не избежать — часть тириума изливается внутрь: в систему охлаждения, заливает голосовой модуль.       Я поморщился, не ожидав такого подробного описания. Одного слова «хреново» мне было достаточно. Совсем не хотелось представлять, что происходило у него внутри. Если бы это был кто-то другой, не Ричард, то я наверняка бы ушёл, не желая больше знать.       Он посоветовал мне возвратиться в номер, сторожить задержанного, но я насильно заставил себя остаться. А после постучал. Ричард не ответил, будто от удивления. Постучал ещё раз, и он тихо начал уговаривать меня уйти. — Нет, Ричард, не нужно больше никаких секретов.       Послышался скрипящий вздох, а затем дверь открылась. Зачем я уговорил его? Почему было не оставить всё как есть? Войдя в кладовую, я тут же пожалел о своих словах. Передо мной было что-то, лишь отдалённо напоминавшее моего Ричи. Чёрно-белый голый пластик, облепляющий его, как тонкая кожа кости, поглотил лицо, оставив только отдельные его части. Щёки перерезаны рядами зубов, словно молнией. Не видно ни носа, ни губ. Из всего, что составляло Ричарда, остались только серые проникновенные глаза. Они глядели на меня будто из далёкой пустоты. Смотреть в них — всё равно что любоваться луной: они завораживали ровно до того момента, пока не осознаёшь всю их реальность до размера и формы, а воображение всё заглядывает украдкой куда-то за них, в пустоты черепа… Я не хотел знать такого Ричарда. В нём было так мало от моего Ричи. Я и думать не желал, чтобы они имели хоть что-то общее. — Гэвин… — Я увидел, как его зубы разомкнулись и сомкнулись, как хищная пасть. Он заметил, промелькнуло у меня в голове. Как много он успел увидеть? Я тут же спрятал свой взгляд и, перебарывая себя, подошёл к нему. — Жесть, глубоко он тебе засадил. Хех, ты теперь почти живое представление фразы «засадить по гланды». — Из глубины вскрытого горла булькнул его утробный смех, я кривовато усмехнулся, — Ничего, этот сукин сын получит воздаяние, мы его засадим поглубже. Он снова издал смешок, уже более слышимый, я на мгновение посмотрел на него. Было невозможно узнать Ричарда внешне, но внутри он был всё такой же, всегда смеялся с моих тупых шуток. Тёплые воспоминания постепенно вытесняли страх.       Тириума было много, он пропитал насквозь половину пиджака, сделав его концентрированно голубым, настолько ярким, что было больно смотреть. На автоматизме я снял кожанку и приложил к вскрытому горлу, крепко ухватился за кинжал, обмотав его рукавом. — Кожа не самый лучший материал по гигроскопичности, только зря запачкаешь куртку, Гэвин. — Высказался против, но не остановил меня, я знал, его умиляла моя забота. — Срать на неё. Или тебе ещё кофту снять? Признайся, ты хочешь, чтобы я разделся? Я нервно просмеялся со своей же шутки дольше положенного. Заткнулся, когда почувствовал его тяжёлый свинцовый взгляд, краешком глаза увидел, как он механически ко мне обернулся. Я оцепенел, заставляя себя смотреть на капли тириума, стекающие по куртке. Ричард вздохнул, чтобы что-то сказать, но я заранее перебил его: — Тебе больно? — Не в том смысле, как ты понимаешь. — Он протяжно прокряхтел, будто фильтровал воздух, стал звучать чище, — Я не чувствую боли, но мне и не наплевать на повреждения. Скорее некомфортно. — Да уж, в том, что тебя пыряют ножом, мало приятного. — Уверен, тебе сейчас тоже неприятно.       Я сматерился на выдохе. До последнего надеялся, что этот разговор не начнётся. Но вот мы стояли в подсобке дешёвого отеля, на перепутье, что определяло наши дальнейшие отношения. Что правильно было сказать, как себя вести, что делать? Я не знал ответа. Считал капли на куртке и отказывался принимать действительность. Он андроид, я человек, глупо отрицать наши различия. А мы были ужасно разными. — Гэвин, посмотри на меня. — Спустя месяцы нашей совместной работы из его речи ушёл приказной тон, он только просил, а сейчас почти молил, и мне хотелось выть от этого. Ричард бережно повернул мою голову, я тупо уставился на чёрный воротник рубашки. — Ты боишься меня? Да, блять, да! У тебя торчит из шеи нож и тебе хоть бы хны! Ты металлический робот, запрограммированный убивать! Прямо сейчас эта рука могла бы раскрошить мой подбородок, а не придерживать его так аккуратно и нежно… Ни одна мысль тогда не описывала моего Ричи. Это была та сторона, что я всегда в нём игнорировал. Но сейчас Ричард насильно заставил посмотреть на себя. Искусственная, чуждая, равнодушная ко всему машина смотрела на меня. Но где-то внутри всё же был мой Ричи. Думай о нём, думай о нём, думай о нём! Я сглотнул, поднимая на него глаза: — Разве я могу бояться, это же ты, Рич…       Он знает. Он видит. Читает моё сердцебиение, дыхание. Я видел, как он раскладывал по полочкам все данные и заключал… Жвала на его лице сдвинулись, смещая стеки и шестерёнки на щеках. Он приоткрыл бездну безгубого рта и двинул пластиковое чёрное лицо на меня.       Я не успел как-то отреагировать. Меня сковало первобытным ужасом, словно ещё секунда, и меня растерзает огромное дикое чудовище. Поправка: меня растерзает чрезвычайно умная хладнокровная машина.Так ещё хуже. Вопреки всем глупым, иррациональным ожиданиям, вместо боли я почувствовал бережное касание на щеке. Я дёрнулся, попытавшись оттолкнуть, но тут же вцепился в волосы на затылке, притянув к себе и смяв его губы своими.       У него были губы, они никуда не исчезли. Мягче, чем мог себе представить, но гладкие и прохладные. Я изо всех сил зажмурил глаза и от напряжения сжал кинжал, ощутив на груди брызги тириума.       Сердце пульсировало так часто, будто его насильно сжимали, как игрушку-антистресс. А дышать почти не мог. Совсем заледенел и затрясся всем телом то ли от холодной химической крови на груди, то ли от страха, то ли от непередаваемого волнения. С большим трудом, но я почувствовал в том, что между нами происходило, тепло, что прятал в себе и искал всём. Сейчас всё было открыто.       Ричард чуть оттолкнул меня, но лишь для того, чтобы перехватить поудобней за плечи. Я долго не мог открыть глаза, всё ещё рисуя в голове его отвратительный механический лик. Он легко провёл пальцем по моей щеке, как если бы будил рано утром. Я разомкнул веки. Кошмар был позади. Лишь немного подрагивал скин, но во всём остальном я полностью узнал его. — Ричи. — Я торопливо выдохнул, напряг уголки губ, меня всего ещё трясло.       Он откликнулся, прильнул ближе, прошептав, что наряд приедет нескоро. Мы смеялись. Я гладил его волосы, цеплялся, старался распробовать его всего, не стремясь растянуть удовольствие лишь пока. Целуя его остервенело, я вбивал себе в память этот его образ. Нежный, живой, прекрасный до последнего. Почти весь он. Мой прелестный Ричи. Он повёл руками в низ, цепляясь за пояс, я доверчиво ухватился за плечи, стараясь не трогать нож, всё ещё торчащий из его шеи. Но эта его часть меня больше не пугала. По крайней мере сейчас мои мысли вертелись вокруг совсем иной темы. Мы так долго стремились друг другу и наконец встретились, разрушительным взрывом чувств слились почти воедино. Я принимал его, равным себе, частью себя, тем, что внутри меня. Мне хотелось убедить себя, что мои слова были правдой. Я сам почти в них поверил, но на самом деле просто позабыл тот его бескожий облик. Оно и к лучшему.       Утром департамент обычно был сонный, тихий и пустой. Но то утро предстало усталым столпотворением. Свет в здании был слегка приглушён и имел зеленоватый оттенок, слышался гул разговоров, казалось, будто я немного пьян и пытался уснуть в дальней комнате коттеджа, укрываясь от громкой музыки. Все насильно выпрямлялись и разлепляли ресницы, дремлющими после спячки пчёлами поплелись в комнату для брифинга. Молодняк столпился возле стен, старшие сели, я не определил себя к какому-то лагерю и тёрся у столов. Пустоты остались только вокруг входа и непосредственно возле стены с голографической панелью. Она была ещё белой, но почти все смотрели на неё в ожидании, иногда поглядывали на дверь. Кто-то разминал мышцы, поправлял броню на плечах, проверял магазины в пистолетах. Другие тихо перешукивались о своём, все в этой комнате понимали — после времени особо не будет.       Предстоял важный день. Ещё месяц назад поступила информация, что банда грабителей — я их обзывал вышкоёбами, когда как коллеги дали наискучнейшее название по первому небоскрёбу, что они оцепили — в этот раз нацелились на башню Стрэтфорд. Вот умора, будут вещать про собственное ограбление. Хотя, чего там грабить? Но Ричард упорно убеждал меня, что оборудования там найдётся на пару миллионов. Точнее на один миллион семьсот восемьдесят пять тысяч шестьсот… Да, да, да, и откуда у него такие большие знания о собственности компании? В ответ он только издевательски продолжил счёт. Я посоветовал ему — как бы это помягче — не быть таким занудой, а он мне — таким лентяем и сесть за работу. Мы посмеялись. Но писать отчёты всё равно пришлось и не без его пинка. Вот же гад. Мой милый гад.       Совсем скоро в комнату вошёл Фаулер, неторопливо снял пальто, прошерстил взглядом невыспавшиеся лица, как всегда остался недоволен. Капитан и его ассистент долго зачитывали план оцепления, схема здания на экране к концу брифинга напоминала клубок синих и красных линий — маршрутов входа и отхода. Я потёр сухие глаза, встал с зевком, лениво помахал Тине и Крису. Они оба по плану оставались снаружи и блокировали выходы. У меня была работа поинтересней: вместе с наступающей группой по одной из запасных лестниц обойти каждый этаж здания, прикрывая спецотряд, что должен быть на шаг впереди с другой стороны здания. Таким образом они должны были погнать банду, как дезинсекторы тараканов, а мы — задавить их уже полумёртвыми. Ничего сложного, требовалось лишь немного сноровки, внимательности и осторожности. Со всем у меня были проблемы, но я как всегда не заморачивался по этому поводу. А всё потому, что у меня был тот, кто мог бы компенсировать все эти качества.       Я прошёл по коридору и немного подождал у соседней двери. Там проходил отдельный брифинг для андроидов. Им вещали какие-то специальные рекомендации по работе с людьми, отдельные инструкции или что-то вроде того. Первым вышел Коннор с такой серьёзной миной, что я подавился шуточным приветствием, не успев его выплюнуть. Другие андроиды тоже не выглядели воодушевлёнными. Ричард вышел последним и чуть ли не прошёл мимо меня. Взгляд его был рассеянный и взволнованный. — Хей, всё в порядке? Вас там муштровали, что ли? — Мне пришлось одёрнуть его, чтобы тот обратил внимание. Ричард посмотрел на меня и неуверенно приподнял уголки губ, ничего не сказав.       Кучка людей наконец отзевалась и оживилась. Настало время финальных приготовлений. Грузовики заведены, броня надета, оружие заряжено и поставлено на предохранитель. Зал заполнила атмосфера оживлённости. Офицеры и силовики встали рядами вместе, выпрямив спины, как первоклассники в день знаний. Это была давняя традиция: перед важным заданием отряд делал совместную фотографию. — Гэвин, мы в разных командах. — Внезапно начал Ричард, что я сначала не понял, о чём он говорит, — Обещай мне, что будешь осторожен. Я поднял на него весёлый, чуть безумный от волнения взгляд. Он смотрел в сторону, болезненно сведя брови. Так и хотелось тыкнуть меж ними подушечкой большого пальца и хорошенько помассировать, чтобы больше не смел так хмуриться. — Я всегда осторожен. Он укоризненно посмотрел на меня. — Да ладно тебе, не так уж мы и далеко будем. Буквально пара этажей между нами, разве это много? — Учитывая мою скорость и что мне предстоит двигать сверху-вниз, я смогу преодолеть два пролёта и коридор чуть менее чем за сорок восемь секунд. — Отчеканил он, словно был готов побежать прямо сейчас. — Вот видишь. — Но только если не будет встречного огня. Во рту сразу стало как-то кисло. План наступления звучал так красиво и просто, совсем не хотелось думать, что он как-то может нарушиться. От одной только мысли скрутило живот. А Ричард ещё и моделировал все возможные и невозможные варианты. И с каждым разом он будто бы соревновался с кем-то в извращённости фантазии. — Так, я уже вижу, куда ведёт этот разговор. Да, Ричард, мы все умрём и непременно в мучениях. Мне уже начинать паниковать? Хватит себя накручивать. — Я завёл ему руку за спину, погладив незаметно для всех, — Волнения нам ни к чему. — Я тут же указал ему на негативный пример, — Посмотри на того парня. Разве можно так волноваться? Бедняга от нервов даже кнопку на камере щёлкнуть не может, что до пускового крючка. Благо, он не в ударной команде. — Я чуть поморщился: он был в моей.       Бедолаге пришёл кто-то на помощь, фотоаппарат приготовили к съёмке. По толпе прошлась волна прихорашиваний, как цветки по утрам раскрывались одна за другой улыбки. Я притянул Ричарда к себе поближе, посмотрев напоследок в его светлые внимательные глаза. Вновь рассматривал каждую деталь его лица, как в первый раз. Что-то заставило меня постараться запомнить этот самый момент: то приятное чувство, когда я удобно сжимал его талию, чуть гладя большим пальцем бок, запомнить, как он перехватил мою руку, ответно лаская. Его спокойную доверчивую улыбку, но всё ещё чуть напряжённые брови. — Хей, красавчик, улыбнись шире. — Ричард послушал меня и легко засмеялся, оголяя белоснежные зубы, — Так-то лучше. — Я совершенно не лукавил, — А теперь смотри в объектив. Скоро увидим себя на первой полосе новостного блога.       В глубине объектива отражались мы с Ричардом. Механическое око моргало, настраивая свои окуляры, с щелчком смыкало и размыкало веки. Оно медленно выдвинулось вперёд, будто присматривалось. Впитывало каждое мгновение, заключая его в вечность.       Щёлк-Щёлк. Механическое клацанье бряцало по ушам, заглушая все звуки вокруг. Щёлк. Секундная стрелка с самым тихим, но таким оглушающим скрипом сместилась, чтобы дать отсчёт времени. Щёлк — твёрдый шаг по ступеньке лестницы, и с каждым шагом всё выше. Винты лестницы, коридор, в полуприседе через зал, минуя перепуганных работников, и вновь винт. Ноги жгло от напряжения. Всё было рассчитано по секундам. Я не мог не считать их. Перед выходом я поправил все ремни, заправил брюки, застегнул все клёпки и перепроверил оружие. Но грёбанные часы. Кожаный ремень впился в кожу, стянул запястье так сильно, что казалось, словно циферблат врос мне в руку. Любое движение внутри них отсчитывалось буквально на мне. Время. Мгновение как током било мне в руку и уходило в прошлое. Незаметно пришло настоящее, в котором щелчок стрелки сменил щелчок спускового крючка, а затем быстрым мощным выдохом полетел выстрел. Сначала с глушителем, а потом никто уже не церемонился. Я пригнулся от грохота, что разорвал рядом ножку офисного стола. Моя группа рассредоточилась. Наше движение продолжилось. Щёлк-щёлк. Секунды, шаги, выстрелы. Сначала щелчок, затем гром, что был оглушительнее и быстрее удара молнии. В башне с истошным криком подстреленного родился шторм.       Ещё секунду назад было так громко, а сейчас весь звук будто поглотило из воздуха. Свет замигал, стало темнее. Вена на запястье пульсировала вместе с отсчётом злосчастных часов. Выстрелы прекратились. Мы так и не встретились со второй ударной группой. Наверху послышалось эхо борьбы. Только в это мгновение, когда я так глупо и неосторожно встал из-за укрытия, понял, что если всё и шло по плану, то точно не по нашему. Шаги быстро перешли в бег. Сверху затрещало, как рокочет грозовое чёрное небо перед тем, как… Я невольно начал считать секунды до того, как Ричард придёт. Мой Ричи непременно побежит ко мне, я знал это и бежал навстречу. Свет моргал, в комнате будто сверкали молнии. В промежутках между тьмой и светом я увидел его: в полной экипировке, в шлеме и маске, но я знал, что это он. Пришёл спасти меня. Прости, Ричи, я был таким неосторожным. Всё здание затрясло одним мощным толчком, но не из-под земли, а с самой верхушки. Ричард что-то прокричал мне, но грохот заглушил его. Он врезался в меня, прижав к полу. Я почувствовал, как часы вбили мне в руку последнюю секунду до того, как мы провалились во тьму.       Голову кружило и слегка подташнивало. Бинты завязали слишком туго, я едва чувствовал пальцы левой руки. Туман вокруг собрался сначала в неразборчивую кашу, а потом комната наконец приобрела узнаваемые очертания. Эхо из коридора больничной палаты превратилось в диалог. — Ужас. У меня нет слов. — Я отчётливо слышал Тину, — Когда из окон повалил дым… Честно, я чуть ли сознание не потеряла. Ты видел?! Один этаж за другим! Я думала, что всё рухнет! Боже… Как же так вышло? — Ещё повезло, что никто не погиб. Из наших, по крайней мере. — Это был, кажется, Крис. Ребята… — Вроде как, все более-менее. Как же Дениала жалко: первый день и вот такое. Я не мог смотреть: бедро в кашу, вся нога фиолетовая, хоть бы не ампутация. Ничего про парней из первой группы. Я резко вдохнул, вставая с кушетки, и закашлял, почти сорвав себе горло, но никак не мог остановиться. От боли я откинул голову, на секунду потеряв сознание.       В горле песок, дышать почти невозможно. Глаза залеплены пылью, слёзы нещадно льют, всё размыто. Я откашлялся облаком пыли, но не смог вновь вдохнуть. На языке вкус бетона и крови. На груди такая тяжесть, что я почти слышал, как трещали мои рёбра. Но не было страшно. Ведь я не был один. Ричи. Позвал одними губами. Одна рука оказалась свободна, и я нащупал его тело на мне. Пошёл ладонью выше, нащупал его лицо. Откуда-то из рта полилась холодная жидкость, руку обожгло, а в воздухе запахло чем-то очень похожим на спирт, смешанный с бензином. — Ричи. — У меня получилось издать подобие речи, но никто не отреагировал. Я с трудом разлепил глаза, увидел внутренности башни далеко наверх. Посмотрел в сторону: на мне абсолютно неподвижный лежал Ричард, придавленный бетонной плитой. Он всё ещё держал её, упираясь руками с двух сторон от меня. Я представил, что бы со мной стало, если бы не он. — Ричи, господи, Ричи, держись. — Шептал я ему. Слёзы вымыли пыль из моих глаз и только тогда я наконец увидел. Тогда мне стало страшно. Голова Ричарда безвольно висела рядом с моим лицом, без скина, словно обглоданный череп. Весь сине-чёрный от пыли и тириума. Из пробитого затылка торчал огромный железный штырь. Я закричал и вновь потерял сознание. — Гэвин, Гэвин! — Тина схватила меня за плечи, удерживая на весу, — У тебя сотрясение, тебе лучше лечь. Я упирался, изо всех сил отталкиваясь от кровати. Из носа потекло что-то густое и тёплое. Кровь, наверное. Я облизнул губы — да, она самая. — Что с Ричи, где он? — Меня вырубало периодически, так что уже не помнил в который раз спрашивал про Ричарда, в первый или в сотый. Она посмотрела на меня с жалостью и беспокойством, принялась поглаживать: — Все андроиды были сверху в момент взрыва. С ним должно быть всё в порядке. Но я точно помнил, что в тот самый момент он был со мной. Или мне почудилось? Боже, пусть это всё мне приснилось. Я снова спросил, где он, на этот раз мне ответил Крис, Тины рядом не было. Чёрт, снова отрубился. — Наверное, он, как и все андроиды, в ремонтном отсеке. — Где? — Я вцепился ему в рубашку, вставая с кушетки. Он не сразу понял мой вопрос. — Рядом, буквально на углу. Хей, ты же не собираешься идти туда в таком состоянии? Но я не слушал. Сердце колотило, с каждым его ударом в голове шумело и гремела ужасная сокрушающая боль. Меня кренило в сторону. По прямой линии я бы сейчас прошёл хуже, чем пьяный. Крис прихватил меня за плечи, я приготовился бороться, но он понёс меня вперёд, открывая дверь. — Один ты не дойдёшь, Рид, я с тобой. Крис, дружище, я задолжал тебе уже так много за последние годы, но даже сейчас не смог выдавить из себя даже жалкое спасибо. В другой раз обязательно я куплю тебе выпить, выслушаю всю твою треплю о жене и о сыне. Только сейчас все мои мысли были поглощены одним стремлением найти Ричарда.       Пришлось прождать около часа в коридоре. Кровь перестала идти, Крис помог ослабить перевязку, говорил со мной, я отвечал отстранённо и невпопад. Постепенно я смог немного успокоиться. Ожидание всегда успокаивает, заставляет присесть и заткнуться, смириться с тем, что время сильнее тебя. Его надо уважать. Я просил сжалиться его надо мной. Пусть оно выделить ещё много-много дней нам с Ричардом. Лет, много лет. Втайне я боялся просить его о многом, но всё равно просил. Молился, как умел. Сраный Бог, сучная судьба, да хоть Ктулху! Кто-нибудь, если слышит, прошу, не забирайте его у меня! Только не его.       В коридор вышел невысокий мужчина в рабочем халате. В очках, сутулый, он создавал жалкое впечатление. Но от него зависела жизнь Ричи. Пусть только посмеет что-то собрать ему не так!       Я тут же встал. Голову больше не кружило, оно и к лучшему, смогу попасть кулаком куда надо, в случае чего. Крис придержал меня, попытался успокоить. Я постарался, но получалось хреново. — Он жив? — Я плохо слышал себя, но по тому, как мужчина отпрянул, догадался, что это было громко. — Э-э-э. — В меня воткнулся его остекленевший от шока взгляд, он не сразу заблестел осознанием, — Ну он включен.       От его тупых пустых глаз и таких же слов на сердце потяжелело. Механик уловил мою тревогу и зачастил, сбито выбрасывая из рта какие-то непонятные технические термины. В его сугубо научной речи мелькали лишь немногие знакомые слова: повреждения очень обширные, сомнительна возможность восстановления, мало что можно сделать. Я отказывался их понимать. Это шум, всего лишь шум, мне это всё чудится. Не желая продолжать свои мучения, я пошёл по коридору к двери, откуда он вышел. Крис уже не пытался меня остановить. Может, он что-то осознал, понял сказанное механиком и пожалел меня? А может просто побоялся тормошить меня, чтобы не натравить на себя? Мне уже было всё равно.       Открыв дверь, я увидел небольшую комнатку с кучей разнообразных панелей и проводов. В ней царил какой-то осмысленный бардак, как во всех технических помещениях. Но в этой комнате было кое-что, что совсем сюда не вписывалось — ширма. Тонкая белая ткань закрывала от меня что-то в самом центре комнаты, показывая лишь мелькающие за ней тени. До меня быстро дошло, что это был кто-то. — Ричард? — Просипел я и чуть не разрыдался. Он двигался, господи, он жив. Тень за ширмой дёрнулась и на мгновение стала неподвижной. Показания на панелях изменились: извивались, как змеи, разноцветные линии, скакали диаграммы, росли и понижались значения. — Гэвин? Ты в порядке? Его голос такой же тревожный, но тёплый, заботливый. Он несомненно ждал меня, волновался. Мне захотелось в ту же секунду броситься к нему в объятья. Пусть он сожмёт меня в них так крепко, как может, так крепко, как любит. И как я люблю. Я сделал торопливый неосторожный шаг. — Стой! — Линии на мониторах изогнулись шипящими кошками, цифры стали угрожающе красными, алый диод прострелил ширму, — Никто из нас не готов к этому. Это может шокировать тебя.       Его рука выглянула из ширмы и с хрустом смяла её. Повсюду мигали красные лампочки. Опасность, не лезь, не трогай. Но разве кто-то взаправду откажется нажать красную кнопку? Вот только что-то странное было в его руке. Кожа на ней пестрила помехами. Я замедлился, насторожившись. В этот момент я отчётливо вспомнил его лицо, живое, милое и любимое всем сердцем. Затем насильно вызвал давно позабытый, но всё ещё гниющий в моих кошмарах костлявый лик — отголоски его искривлённых очертаний. Отчётливо видел лишь чёрные мощные челюсти и белые стеклянные глаза. Я инстинктивно зажмурился, но сразу заставил себя смотреть. Ричард не тот, кого я буду бояться. Моего Ричи можно только любить.       Я накрыл его руку своей, мягко погладив. Ричард отпустил ширму, отступив, но всё ещё мягко отговаривал: — Гэвин, прошу, я не хочу ранить тебя. — Ты? — Я взялся за смятый край, — Ричи, я знаю лучше других, ты никогда не ранишь меня. — И потянул, открывая.       Я даже не смог вдохнуть или раскрыть рот. Беспомощность и паника захватили моё тело, меня мелко затрясло, а к горлу подступила тошнота. Панели замигали, крича истеричным писком, старались отвлечь моё внимание, но я не мог отвернуться. Хотя должен был. Я смотрел долго, но не потому, что хотел, а потому что попросту не знал, куда. Что затылок, что лицо — всё одно. Это обескураживало. Это вселяло ужас. Не было никакой точки отсчёта, сплошные помехи, что постоянно менялись, сотни тысяч цветов текли по нему, перемешиваясь в причудливые формы. Что-то из них напоминало черты его лица, но помноженные в сотни раз, искривлённые, увеличенные, уменьшенные. В реальности не было ни волос, ни носа, ни рта, ни глаз. А голос его и тяжёлое дыхание исходили будто из пустоты. Такое яркое и одновременно такое тёмное, как бездна… Что это? Это его лицо? Я не знал, куда я смотрю. Ноги подкосились, в глазах потемнело.       Ну же, Гэвин, отвернись. Но я смотрел слишком долго. Это позволило Ричарду догадаться о страхе, что я так долго старался скрыть. Он поднял руки, чтобы закрыться, а меня чуть не вырвало. Я не мог связать эту странную массу образов и абстракций с чем-то живым. Это было что-то нечеловеческое, отвратительное. Это не мой Ричи. Это уродство не могло быть моим Ричи!       На ватных ногах, так и не проронив ни слова, ни крика, я вышел в коридор. Не мог дышать, мне нужно было как-то выпустить весь ужас, что меня охватил. Вся моя душа собралась в один единый вопль. — ЧТО ЗА ЧЁРТ?! — В беспамятстве я прижал к стене этого грёбанного механика. Пусть он ответит. Что он ответит? За что ответит? Я орал, требуя того, чего сам не знал. Мне нужно было объяснение.       Спустя один укол успокоительного и хрен знает сколько времени на приведение в чувства со мной согласились поговорить. На расстоянии. Я оглянулся: рядом откуда-то материализовались Хэнк и Коннор. Крис объяснил, что они пришли сразу, как узнали о Ричарде. Имя «Ричард» отдалось болью у меня в голове. Возле меня сел главный инженер фирмы, специалист из «Киберлайф». Он представился, но я пропустил мимо ушей весь этот якобы уважительный трёп. Руку жать я ему отказался. — Что вы с ним сделали? — Спросил я, прерывая его заунывное вступление. Он посмотрел на меня недовольно, видимо, до последнего собирался тянуть. — Чтобы рассмотреть картину в полном объёме понадобится созвать совет. Этот случай не из типичных. — Его глаза волочились из стороны в сторону, что придавало его лицу вялый, но с этим неспокойный вид, — Прошу заметить, если бы не мы, всё было бы намного хуже. — А можно конкретней? — Рявкнул рядом Хэнк. Я обычно всегда пререкался с ним, а сейчас мне хотелось поблагодарить его. Инженер замялся, хотя людям его профессии это не то чтобы свойственно. Кажется, робототехники просто привыкли, что обычно всем было наплевать на их «пациентов». Он быстро опомнился и включил проекцию на стене, на ней отобразилось какое-то чёрно-синее пятно. — Это снимок, который мы сделали, когда андроида только привезли. Это месиво — голова Ричарда? Я хаотично гладил себя по бедру, будто успокаивая сам себя. — Было потеряно много тириума, были считанные секунды до отключения, мы едва успевали обновлять его кровь. Большая масса тириума изливалась из головы вовнутрь. — Он указал на снимке район, где огромный металлический штырь раздробил голову и пробил её почти насквозь. — При этом снаружи всё было относительно стабильно: под действием температуры повреждения были заварены естественным путём. Было сложно экстренно оценить, как именно обстояли дела внутри, ведь у нас не было возможности быстро сделать объёмный снимок головы. Так что мы приняли решение, что сначала нужно исключить любую опасность потери данных, а это значит вытащить инородный предмет и остановить непроизвольное изливание тириума в область центральной мыслительной системы — аналог нашего мозга. Это мы и сделали. Это никак не отвечало на вопрос, что с ним. Я не ощущал долгожданного воссоединения с ним, облегчения. Мне стало только тяжелее. Не думаю, что и сам Ричард ощущал себя спасённым. — Что с его… С его лицом. — Спросил я, ожидая ответов.       Коннор посмотрел на меня с некой печалью и жалостью. Его взгляд был молчаливей, чем раньше. Если не вовсе безмолвным. Ты тоже видел его, Коннор? Испугался ли его? Я — да. Да! Мне никогда не было так стыдно. Оттого, что я мысленно оправдываюсь перед Коннором или оттого, что дал себе непозволительную в таких ситуациях слабину? Не знаю. Это было так честно и так неправильно. Я ощущал себя просто паршиво от страха, но он был мне необходимен. Вот только я совсем не имел на него права, уж точно не тогда, когда я так нужен Ричарду. — В том месте, куда пришёлся удар, у андроидов располагается довольно сложная связка различных подсистем и блоков. Если говорить короче, то под удар могли попасть: часть эмпатического отдела эмоционального модуля, некоторые цепочки, отвечающие за связь и отклик, адаптивные элементы с функциями подражания, к которым как раз относят один из регуляторов отображения и формирования скина. Кожи, как вы все понимаете. Думаю, те изменения, что вы сейчас видели, были спровоцированы повреждением именно последней части. Хотя не исключено, что все названные детали были задеты. — А вы не знаете этого наверняка? — Спросил Хэнк в недоумении. Кажется, ему было не всё равно на Ричарда. Я попытался вспомнить, общались ли они в повседневной жизни, но вскоре понял, что мне неоткуда об этом знать, ведь я не очень-то интересовался жизнью Ричарда вне общения со мной. Наверное, стоило. Честно говоря, я вообще удивлён, что таковая существовала. — Повторюсь, нужно сделать трёхмерный снимок и обсудить на совете дальнейший ремонт андроида. — Ричарда. — Напомнил я, даже не смотря на него, — Его зовут Ричард.       Мы просто сидели вчетвером в коридоре, ожидая непонятно чего. Всем будто напихали дерьма в рот, никто не мог выговорить ни слова. Даже болтун-Коннор. Крис вдруг подорвался с места и отошёл, отвечая на телефон. Да, ага, конечно. М! Что? Оу… Мы обернулись на него. Крис посмотрел на наши лица, остановившись на моём особенно долго, будто не знал, говорить ли. Я выгнул бровь. Внутри забушевало сердце, я успокаивал его тем, что новость точно не о Ричарде. — Капитан звонил. Как бы это… — Крис провёл по тёмному лбу, — Он же из твоей команды был. В общем, Дениал только что скончался в больнице. Там что-то хроническое, не выдержал большой потери крови. Дениал? Ах, точно. Новенький. Горе-фотограф с трясущимися руками. Жалость отдалась внутри пустотой. — Мда. — Хэнк гулко вздохнул, — Молодняк часто умалчивает такие подробности. Он новенький, времени особо не было его проверять. На что только не идут эти новобранцы, чтобы попасть на работу мечты. Жалко пацана. Коннор рядом мигнул диодом и высказался в такт печальной речи людей: — У него полная семья, брат и две сестры. Нужно сообщить им. — Он посмотрел на Хэнка, и тот с болью в голосе сматерился.       Вскоре я остался один. Тёрся возле стены, нервничая перед тем, как зайти внутрь. Не всё так плохо. Верно? Повезло мне всяко больше, чем семье бедного Дениала. Мой Ричи был жив. Жив прямо сейчас. Сидел один и ждал меня, так же напуганный. А может, даже больше.       Я перестал мяться и снова зашёл к нему. Он тут же прикрылся от меня многострадальной ширмой. Всего на секунду, но я увидел бесформенную, кукольную голову, как у расплавленного манекена. Ещё ужасней было то, что цвет теперь слишком напоминал человеческую кожу. Нет, не цепеней, Гэвин, не в этот раз. Иди, тряпка! Я заставил себя подойти и обессиленно сел рядом на кресло. Смотрел на колечко диода, что так отчётливо было видно за тканью ширмы. Мигал и переливался.       Помню, я не любил эту часть в нём, она смотрелась лишней на его идеальном лице. Напоминала о его искусственности. Меня он бесил. Втайне мечтал выдрать его с корнем оттуда и выбросить, чтобы навсегда забыть. Один раз почти получилось. Мы лежали вдвоём на диване. Сначала я водил пальцем по яркому голубому кругляшку, легко, почти незаметно. Затем продавливал большим пальцем, слегка задевая ногтём. Ричард лениво приоткрыл веко, смотря на меня вопросительно. Диод стал желтеть, а я лишь сильнее надавил, проникая ногтём в тонкую трещинку. Скин чуть отступил, Ричард резко встал, я успел лишь слегка оцарапать. В его взгляде было непонимание. А у меня в голове только вертелся его жёлто-красный диод и низкий полустон. Ауч! Ты уверял меня, что не чувствуешь боли. Я сказал это вслух, а он посмотрел на меня с непонятной мне тогда тревогой и отвернулся, не закрываясь, но и не отвечая больше на мои ласки.       И сейчас этот диод. Я всё ещё хочу убрать его. Но тогда как я пойму тебя? Что тебе грустно, что ты боишься. Или когда тебе больно. Хотя ты по-прежнему уверяешь, что не чувствуешь боли. Из жёлтого в красный. Ты злишься на меня? Тебе обидно? Я прижался к ширме вплотную, сквозь неё видя смутный его силуэт. Завёл руку по ту сторону, мне не пришлось долго ждать ответного действия. Мы сплели тесно пальцы. — Всё будет в порядке, Рич. Мы справимся с этим. — Я поджал губы и стиснул ладонь сильнее. Постарался поверить своим словам. Ричард тоже усилил хватку, я никогда не чувствовал такой силы и слабости одновременно: — Ты ведь заберёшь меня завтра? К своему удивлению я ни на секунду не задумался: — Конечно. Конечно заберу.       Капитан всегда был всё понимающим, сочувствующим человеком, хоть по большей части свою чуткую натуру демонстрировал через разборки и постоянные угрозы увольнения. В этот раз он был молчалив и… печален. Множество хороших сотрудников было ранено, ему ежечасно звонили то врачи, то семьи пострадавших. На мою просьбу отойти пораньше он отреагировал уже привычно. Конечно, Рид. Он впервые был так безразличен. Я впервые захотел, чтобы на меня наорали.       Я поставил на стол фрукты, несколько пачек успокоительных, каких только нашёл, бинты, антисептик, пакеты с тириумом — сразу в холодильник. Ричард осторожно вышагивал в соседней комнате, скрипя дверцами шкафа. Он давно уже привык находиться у меня дома. Обычно на ночь. С этого дня он будет оставаться здесь ещё и днём. Я встал на кухне и прислушался к его шагам. Я любил это делать, особенно лёжа в кровати, ожидая, когда он принесёт мне кружку воды. Звук его походки ассоциировался у меня с ощущением уюта и тёплой слабости в мышцах. Нежное тягучее ощущение.       Оно быстро улетучилось, стоило мне вспомнить о первой половине дня. Электрический гул, переходящий в противный, почти комариный писк. От монотонного вращения сканера кружило голову. Снова ожидание. Я так устал за последние два дня, у меня не было сил больше волноваться. Я сидел и молчал, позволяя печали постепенно завладевать мной. Не задавал вопросов, просто слушал и погружался в печаль. Для вопросов были Хэнк и Коннор. Они нервничали, углублялись в темы, обсуждали стоимость. Я просто слушал, чувствуя, как погружался всё глубже и глубже. — Посмотрите в эту часть, туда, где голова переходит в шею. — На этот раз инженер показывал всё на объёмной модели, вертел её туда-сюда на столе, тыкая в те места, где Ричард был особенно уязвим, — Ниже чуть не доходя до плеч располагается эмоциональная подсистема, у её основания находится передатчик сигналов в тело, на истоке схожий передатчик, что служит связью между «мозгом» и эмоциональным центром. Он перекодирует информацию, немного упрощая, чтобы осуществить более быструю реакцию и соответственно более естественный эмоциональный отклик. — Он активно жестикулировал, объясняя всё подряд, — Вообще здесь спрятан целый конгломерат из различных подсистем. — Сцепил пальцы в кулак, поместив прямо в голограмму, — Уже упомянутый декодер, вместе с ним модуль облачной связи и резервного копирования, небольшой маячок отображения скина. Вот он-то и даёт самую заметную часть повреждений. Я невольно привстал, прислушиваясь. Не мог быть полностью безучастным. Несмотря на давящую в груди печаль, во мне жила надежда как-то всё исправить. — Этот маячок выполняет простецкую функцию: улавливает среди потока кода те участки, что носят информацию о занесённых в его базу эмоциях и даёт команду в эмоциональный центр, а потом в тело, где и происходят мельчащие изменения скина. Эта система и делает андроидов такими человечными. Благодаря этой маленькой детали в зависимости от контекста они могут делать различные ужимки, краснеть, когда стыдно или обидно, бледнеть от страха. Знаете там, ухмыляться, улыбаться. Я знал. И знал лучше других. Мой Ричи часто улыбался. И злился тоже. Пугался до дрожи, удивлялся или смеялся, показывая очаровательные морщинки. Я так любил целовать его милую ямочку на щеке, что всегда выглядывала с одной стороны. — Весь этот сложный, состоящий из маленьких частей… — Здесь инженер запнулся, беспомощно разводя руками в стороны, — Удар пришёлся прямо по центру, почти разорвав все связи между декодером и эмоциональными подсистемами. Штырь придавил друг к другу модули, а высокая температура сплавила их вместе. Они теперь, знаете, как плоские детальки Лего. — Он посмотрел на присутствующих весело, но никто не оценил шутки, — Короче говоря, разделить их сложная, если не вовсе невозможная, операция. — Но ведь можно заменить тело, скопировав сознание, так? — Нетерпеливо встрянул Коннор. — Тут… Есть сложности. Мы рассматривали этот вариант как ведущий, но… Сейчас «Киберлайф» не выпускает новых андроидов, да я и не думаю, что у вас найдётся столько денег на новую модель. Хэнк сердито посмотрел на него, всем видом давая понять, что готов продать хоть свой дом ради Ричарда. Я был удивлён такой безвозмездностью. Я задумался, а потом взглянул так же твёрдо. Ради Ричи — всё, что угодно. — От этой идеи всё равно пришлось отказаться. — Почему? — На этот раз не стерпел Хэнк. Инженер вновь скрепил пальцы: — В этом сваренном комке захвачены все модули связи. Так что облачная связь нам недоступна, скопировать из резерва вручную тоже не получится. Всё едино и отказывается нормально функционировать. О том, чтобы андроид подключался к чему-либо удалённо, можно забыть. Коннор откинулся на стуле с пустым выражением. Он, как андроид, лучше понимал, что это значило для Ричарда. Мне было трудно понять, каково это, потерять такую связь. Если честно, это несильно беспокоило меня. Оставалось ещё множество способов общения, если только исправят другую деталь… — А как насчёт внешности? Можно вернуть ему прежний облик? — Я обещал себе не спрашивать, но не смог сдержаться. Коннор посмотрел на меня с неизвестной мне тревогой. Я лишь на мгновение ответил ему взглядом, но все волосы на теле тут же встали дыбом. В его взоре читалась угроза. — Всё скреплено воедино. — Повторил он, — И находится в таком шатком равновесии, что нельзя сказать, чем может обернуться ещё одно вмешательство. На этот раз в комнате повисло долгое тяжёлое молчание.       Я помыл в раковине с утра оставленные кружки, лениво протёр тряпкой стол, хотя на нём не было ни крошки. Придумывал себе всё больше занятий, только чтобы не уходить с кухни. Ричард сам ко мне пришёл. Я обернулся на него и отшатнулся, чуть ли не поскользнувшись на кафеле. Он стоял в дверном проёме, вытянувшись по струнке, на голову был накинут пакет. Я был несколько обескуражен его видом. — Не думаешь, что кофта тебе маловата? — Мой старый зелёный свитер был широковат ему в плечах, а вот к талии маломерил. В нём он напоминал ребёнка-переростка. — Ты её не носишь, а мне она сразу понравилась, — Ричард поводил руками по ворсу, — мягкая. Я вновь отвернулся, расставляя посуду на полках. Ждал, что он захочет побыть наедине, уйдёт в гостиную. В общем, просто оставит меня в покое. — Тебя не смущает пакет? — Вновь начал Ричард, а мой отдых откладывался на неопределённое время. О боже, Рич, я так устал. Я больше не могу ни принимать решения, ни говорить, ни даже думать. Разве ты не можешь разобраться со всем этим сам?! Я потёр глаза, мысленно заставляя себя собраться. — Непривычно немного, но если тебе так удобно… Тебе вообще удобно ходить так? Не темно? — Не знаю. — Его неопределённость насторожила меня. Я с силой сжал край раковины, опираясь на неё. Напряжение не покидало моё тело уже много часов, голова так вообще почти опухла от боли. Я сунул руку в пакет рядом, не оборачиваясь на Ричарда, и выкопал оттуда обезболивающее. — Что тебе сказали? Насчёт меня. Всё поправимо? У меня не получилось отправить таблетку в рот. Горло сжало горькой болью. — Да. — Голос дрожал, но я продолжал говорить, — Не сразу, конечно. Он что-то сказал про вероятность самовосстановления. Наверное, всё от нас зависит. К моему удивлению он ничего не ответил. Сзади послышался грохот, я обернулся.       Ричард прижался к стене, руками смяв пакет до хруста. Под тонкой картонной оболочкой медленно вздувалось, издавая гулки лопающиеся звуки. — Гэвин. — Испуганно и жалко протянул Ричард, метаясь по кухне, словно пытаясь спрятаться. Пакет порвало и из него повалили комья кожи, наслаиваясь друг на друга, они сворачивались в различные части лица. Росли и росли, как грибы. Места на его голове было недостаточно и часть из них падала на пол с противным глухим шлепком, словно сырое мясо. Я вжался поясницей в тумбу, не зная, что делать. Ричард попытался закрыть лицо руками, их почти моментально поглотило в бесформенную массу, затянув в водоворот из кожи. Он со стоном оторвал их, отдирая кусок наросшей плоти, в спешке оставляя висеть его там, где должен был быть подбородок, и торопливо вышел из кухни, заперев за собой дверь.       Уже наступила ночь, когда я смог заставить и его, и себя сесть вместе в одной комнате и обговорить всё. Это было непросто. Я сел на один край дивана, он на другой. Мы посидели так, привыкая друг к другу. Я никак не мог расслабиться. В этот раз Ричард намотал на себя бинты. Я старался не смотреть на них, но не мог избавиться от предчувствия, что они вот-вот разойдутся и оттуда вылезет что-то совершенно неописуемое. Я был наготове то ли убегать, то ли принять бой. Ричард заметил на себе пристальный взгляд и нервно перебрал плечами: — Я знаю, как это выглядит, но пока это лучший из доступных вариантов. Выглядит? Это ощущается ужасно. Думается об этом просто отвратительно. Говориться ещё хуже. Меня тошнило. Я ощутил на пальцах то ощущение, когда впервые тронул оставшийся на кухне ошмёток кожи. Мне казалось, он даже пах сырым мясом. — Рич, ты похож на мумию. Гнилую, полуразложившуюся, мёртвую мумию. — Давай не будем закреплять негативные ассоциации. — Он повернулся на меня, я дрогнул, его речь приостановилась, будто его внезапно укололи, — Что нам ещё остаётся? Комплектаций на замену, совместимых с моей моделью, нет, я и не думаю, что они помогут. До того момента, когда я научусь хоть как-то контролировать сбои, мне придётся прикрываться. Причём плотно, но с возможностью снять всё это. Так я буду чувствовать себя безопасней. А я? Как же моя безопасность? Меня тронуло за руку, я тут же одёрнул её. Больше Ричард не стал прикасаться ко мне. — Можно попробовать голографическую симуляцию, маску или силиконовый протез лица. НЕТ НЕТНЕТНЕТ! Не заставляйте меня проходить через это. Его лицо было прекрасно! Он весь был прекрасен. Мне тошно думать о его замене. Не надо, я этого не вынесу. Просто верните мне Ричи, прошу.       Я не мог ничего сказать, грудь сжало, не давая вздохнуть. На веках скопилась постыдная влага. А ведь я должен был быть благодарен судьбе! Вот же он, мой Ричи! Почему я не сгребаю его в объятья? Отчего не радуюсь его компании? — Эти повреждения несовместимы с функционированием андроида, это чудо, что он сохранил способность мыслить и чувствовать. — Будто поздравлял меня механик на выходе. Он жив, Рид, мать твою! Кого ты оплакиваешь?       По щеке скатилась горячая слеза. Почти кипяток. А за ней ещё и ещё. Я не мог остановиться. Они проходились по моему лицу наждачкой, оставляя красные дорожки. — Гэвин… — Он двинулся ко мне, я уже был слишком слаб, чтобы оттолкнуть его, только дрожал, борясь с истерикой, — Ну же, всё будет в порядке, Гэвин. Мы справимся с этим.       Ричард почти никогда не выходил из гостиной, подолгу сидел на диване, потерял ко всему интерес. Часами слушал музыку, смотрел фильмы. Днём и ночью из гостиной слышались голоса актёров и певцов, слившихся за долгое время в единую какофонию. Он не мог вернуться на работу, не мог выходить на улицу. Не в таком виде. Но ему нужно было настоящее общение. Я оставлял ему ключи, разрешив распоряжаться квартирой и приводить домой кого угодно, пока я в департаменте. В основном я заставал вечерами засидевшегося в гостях Коннора.       Мы редко разговаривали. Каждый раз входя в комнату, Ричард будто изгонял меня из неё. Дома я сидел в спальне или в ванной, перебегая быстро через гостиную — его зону. Если нам и удавалось поговорить, то только через дверь. Слишком непредсказуемым стало его поведение. Ни с того ни с сего его могло начать коротить, кожа могла ярко вспыхнуть, раздуться огромными волдырями, сдерживаемая только тугой повязкой. В иной раз ничего не происходило, но я всё равно чувствовал угрозу. Я не видел, но знал, что за бинтами скрывалось что-то до омерзения ужасное. Сам факт сокрытия доводил меня до паранойи. Я смотрел на него и думал, когда же всё полетит к чертям.       Я пытался как-то привыкнуть к новому Ричарду. Помогал менять бинты. Мягко, аккуратно разматывал, страшась посмотреть. Эти минуты были переполнены тревогой и нежностью. Они — моя единственная возможность почувствовать хоть толику прежнего тепла, что было между нами. Украдкой я заставлял себя ощупывать его лицо под повязками. Ричард напрягался, но позволял прикоснуться. Вероятно, под моими пальцами пестрило барханами помех, невозможных пугающих образов, линий, что так напоминали вены и сухожилия, но я чувствовал лишь знакомые изгибы. Где-то там, под внешним уродством, всё ещё существовал мой милый Ричи. Я ощупывал его ровный нос, всё такие же мягкие губы, целующие мои дрожащие пальцы. Осторожно касался тонких век, что прятали от меня самые прекрасные глаза, что я только знал. Серо-голубые, холодные, но от их взора становилось жарко до невозможности. Я плавился от любви и тоски. С этого лица соскоблили мои любимые родинки, выдрали все волосы, но я узнавал моего Ричи. С трудом, но узнавал.       От соблазна посмотреть было сложно отказаться. Я слишком соскучился до невыносимого. Я приоткрыл веки, посмотрев перед собой. На меня уставился голый глаз. Серый внимательный взор заставил оцепенеть. Давно я не ощущал, что Ричард смотрел на меня. Он видел иногда, но не смотрел. Глаз без век и ресниц, словно рыбий. Я чудом не отвернулся от него. Лишь провёл рукой по щеке. Ричи приласкался к моей ладони. Я мог смотреть ещё долго, но вдруг его лицо изошло помехами. Тысячи линий, словно змеи, обвивали его лицо, темнели, наполняясь кровью. Становились тоньше и тоньше. Из щеки и глаза мне в ладонь воткнулись острые каштановые волосы. Я одёрнул руку. Они всё вились, опадая на стол, неконтролируемо росли. Ричард прикрылся, собирая волосы в лохматый комок. — Я не хотел, Гэвин, прости меня!       Я был слишком напуган, чтобы что-то ответить.       Я не злился, не обижался. Конечно, Ричард не мог себя контролировать, он не хотел пугать меня.       И всё же в этот момент это выглядело, как издевательство. У меня ведь почти получилось. Я думал, что наконец привык. Это был второй шанс. Меня накрыло разочарование. Я почти узнал моего Ричи, почти почувствовать ту давнюю любовь. Пока ты не вмешался. Как специально в этот самый момент. ТЫ ВСЁ ИСПОРТИЛ!       Мои мысли ужаснули меня. Шок поглотил всё моё тело. Я не смог последовать за Ричардом, когда тот ушёл.       Я задерживался на работе допоздна. Разгребал горы бумаги — целый грёбанный Эверест. Но нет, Фаулер не стал нагружать меня больше обычного. Я сам искал работы, забирал почти за простое спасибо чужую бумажную волокиту, вечно переписывал документы, будто собирался издать роман. Вызывался на все дневные и ночные дежурства. Выбирал места преступлений для осмотра по методу «чем дальше, тем лучше». И всё ради того, чтобы не возвращаться домой. Каждый раз видя накопившуюся стопку бумаг на своём столе, я криво, но по-настоящему улыбался.       Поздно вечером у входа в квартиру ноги становились свинцовыми, заставить себя сдвинуться с каждым днём казалось всё невозможней. Одним таким вечером дверь сама открылась. Из квартиры вывалился Коннор. Вид у него был болезненный, напуганный. Он посмотрел на меня с жалостью и злобой. В его почерневших от бури чувств глазах я увидел застоявшиеся слёзы. А потом обескураженно глядел ему вслед.  — Что у вас случилось? — Я постучался Ричарду в гостиную. Он не ответил. За дверью я слышал тихие гортанные всхрипы.       Больше Коннор не приходил к нам. Я долго не мог заставить себя обсудить это с Ричардом. Он и сам не стремился контактировать со мной. Я приводил его по планам на осмотры. Механики всего Детройта говорили одно и то же. Мы уже просто изредка ездили туда-сюда, чтобы делать хоть что-то вместе. Он сидел на заднем сидении и не двигался. Так его было легко спутать с манекеном. — Мы разучились общаться. — Вдруг начал Ричард, я не сразу понял, о чём он, — Коннор просто не понимает меня. Может, я случайно ранил его. Всё теперь во мне неправильно, я и сам не знаю, что от себя ожидать. В общем, мы никогда больше не станем «единым целым».       Нет возможности коннекта, нет выхода в сети Интернет, нет удалённого доступа к устройствам. Люди шарахались от него. Что уж тут, в этом я им сочувствовал всем сердцем. Но и андроиды тоже не желали говорить с ним. Даже Коннор. Я вдруг подумал, каково это, считаться уродом среди тех, кто не обращает внимание на внешность.       Ричард был зависим от меня. Никого другого у него больше не осталось. Он был теперь полностью отрезан от социума своим уродством, а единственный человек, что был с ним, до жути его боялся. В каком же ужасном положении я оказался. Я никогда не смогу его бросить.       Ричи. Солнечный свет ласкал его лицо, оставляя глубокую синюю тень на половину, из-за которой он глядел на меня так пристально и так соблазнительно. Я уже чувствовал эту сладость на кончике языка, когда я провожу дорожку от одной родинки к другой. Останавливаюсь возле губ, чтобы признаться им в особой любви. Провести пальцами по раковинам ушей, почувствовать, как они потеплели от прикосновения. Сжать в руке тёмные шелковистые волосы, оттягивая голову назад, чтобы было удобнее любоваться. Его тягучий, как мёд, голос. Жгучие, как острая паприка, речи, распаляющие лучше любой разукрашенной бестии. Мой прекрасный Ричи. Заботливо сжимающий в своих сильных руках.       Щёлк. Одно движение секундной стрелки и множество тугих красных линий скрыли от меня тот манящий лик. Образ моей мечты. Я судорожно нащупал кончик нити, потянул небрежно. Она стала разматываться. Я тянул и тянул, раскручивая верёвочку, вновь открывая сначала его кокетливую торчащую прядку, потом краешек брови, уголок губ, морщинки на лбу. Больше, больше! Нос, глаза, его острые скулы. Ричи смотрел на меня, лукаво улыбаясь, подмигнул мне, зазывая к себе. Вот он, мой любимый! Пора бы остановиться, но я всё тяну. Раскручиваю ниточку, она кончилась, а я всё рву на себя быстрее и быстрее. И вместо нитки по частям стал вытягивать его лицо. Он скорчился от боли, заглянул в меня огромными от страха зрачками. Слой за слоем и от него осталась пустота, смотрящая на меня жестоко и укоризненно. Поглотившая меня без остатка. — НЕТ! — Я вскрикнул, привстав с кровати.       В гостиной скрипнула половица. Я дёрнулся, уставившись на дверь. За стеной вновь послышались мерные шаги. Ричард никогда не спал. Ещё несколько недель назад я бы не обратил на это внимание, но сейчас его искусственные черты заставляли цепенеть каждую клеточку моего тела. Не ел, не дышал, не спал. Целую ночь ходил по кругу. Маялся.       Я впервые осмелился настолько, чтобы сказать себе правду. Лучше бы он умер, чем так. Со смертью хоть можно было смириться. Пока он жив, мне не видать смирения. Пока он жив, мне позволено только бороться.       Вдалеке скрипнула и щелкнула дверь. Я свесил ноги с кровати в ожидании. Шагов больше не было слышно. Вышел на кухню? Сейчас был шанс. Не помня себя, я вышел из спальни и перебежал в ванную. Закрылся, не смотря и глазком в гостиную. Обжог глаза светом. Ноги не держали. От постоянного напряжения весь живот был скручен. Обессиленный, я мясом облокотился на ободок ванны, сдерживая рвотный позыв. Я склонился, пытаясь расслабиться, и зацепился взглядом за парочку волос в сливе. Тёмных и длинных. Мне казалось, их становилось больше, как тогда. Меня вырвало. Я ополоснулся холодной водой и взглянул в зеркало. Весь мой бледный лик источал только одно — крик.       Этот крик нашёл выход. — ТВАРЬ! ОНО НЕ ТВОЁ! — В беспамятстве разодрал серый пиджак, — ТЫ УКРАЛ ЕГО! ВЕРНИ! ВЕРНИ ЕГО МНЕ!       Крис и Хэнк еле как отцепили меня от Коннора. Он смотрел меня с непередаваемым диким ужасом. Никогда так хорошо он не имитировал столь сложные эмоции. Тина глядела на меня так же, закрывая собой этого сучного андроида. Она думала, что остановит меня. Если бы не безразличный удушающий Хэнка, я бы кинулся снова, на этот раз разорвав что-то помимо пиджака.       Андерсон отчитывал меня, обвинял во всех грехах. Капитан просто сидел и слушал. А я всё думал о том, как же это несправедливо. У Хэнка не было права винить меня. Его щеночек был в полном порядке. Радовал папочку вечно сияющим идеальным личиком. Дразнил меня. Ухмылялся, подмигивал, облизывал губы, зная, что я смотрю на него. Тварь. — Иди домой, Рид. — Угрюмо вывалил Фаулер, меня выпроводили из департамента под молчаливые осуждающие фанфары.       Я не хотел возвращаться в квартиру. Она давно уже не чувствовалась, как дом. Тюрьма. Тёплая, полная приятных воспоминаний, но тюрьма. Находиться в ней — сущая пытка. Полдня я просто катал по городу на мотоцикле. День был промозглый, сырой. Осень в самом её разгаре. Пик её противного холода.       Я сам себя привёл в ремонтную компанию — предсмертный выблядок «Киберлайф». Заехал туда по привычке. Последнее время она представлялась мне единственным местом, где можно было просто поболтать и немного себя успокоить.       Тот самый инженер в белом халатике с радостью принял меня. Конечно же, ведь за его консультации я исправно платил. Он налил мне рюмку коньяка, я прогрел горло одним глотком, но больше не взял. Тошнило, да и за руль потом садиться. А вот он уже пригубил со вкусом. Мы говорили. Сначала нормально, а потом как всегда свернули на дело о Ричарде. — Андроид демонстрирует завидную целостность своей личности. — Инженер приложился к рюмке, расползаясь на стуле. Разве при его профессии можно так пить? — Честно, когда в первый раз увидел, трудно было поверить в его успех. Правда, в последнее время не могу не отметить тенденцию к угасанию. Его эмоциональный отклик становится тусклым. — В каком смысле? — Ну, ему будто стало менее интересно. — Вы, что, с ним общаетесь? — Конечно, мы всегда проводим психологические беседы и тестирования перед работой с искусственным интеллектом. До этого момента я и не мог подумать, что с Ричардом помимо меня кто-то разговаривал. — Вы верите, что он правда разумный? — Спросил я вдруг, — Чувствует, там, думает. Он прищурился: — А Вы нет? Разве Вы не затеяли всё это из-за того, что верите? — Верю, поэтому и спрашиваю. — Я облокотился на стол, покусывая губы, — Просто иногда забываю. Сложно сопереживать ему, когда… Вы сами его видели. — О да, один раз посмотришь — уже насмотрелся. Отвадит от себя так, что на всю оставшуюся жизнь хватит. О, ты ни хрена не понимаешь. — Мне всё чаще кажется, что он это специально. Выбирает рожи пострашнее и поджидает меня. Заставляет смотреть. Порой он показывает такие вещи… Зачем он так? Почему это настолько отвратительно?       Инженер встал, поправив белоснежный халат. Наматывал круги по комнатке. Собирался затереть какую-то научную ересь. Я уже запомнил его привычки, в отличие от имени. — У меня была теория на этот счёт. Помимо плановых осмотров я также изучал сам механизм, что хаотично сформировался у него в голове. Эти повреждения по-своему уникальны, как мне кажется, они позволили мне глубже понять природу андроидов. Он вновь сел, задумчиво смотря в сторону: — Каждый по отдельности, эти маленькие модули лишь служили разделителями информации. Что-то сохранить и передать, что-то только учесть, что-то выбросить и затем только небольшую часть – показать. А сейчас, скреплённые вместе, они не могут правильно работать и пропускают всё. Сразу. Единым потоком разума вываливают наружу. Ассоциации, эмоции, чувства, мысли, даже те, о которых он сам не подозревает. Одним словом, подсознание. Всё это огромное разнообразие образов невозможно контролировать. Как наши сны. Разве сны не бывают пугающими, мистер Рид?       После того разговора я долго бродил по городу. Думал о будущем. Я не мог оставить свою судьбу в подвешенном состоянии, нужно было решить, как поступить с Ричардом.       Не сдаваться и бороться, пытаясь привыкнуть к нему? Принять его новый непонятный облик, полностью взять на себя ответственность и стать единственной опорой. Возможно, мы бы заново научились уживаться вместе.       Или же сдаться? Бросить Ричарда. Но куда он потом пойдёт? В новый Иерихон? В то самое место, где его боятся не меньше меня? Хотя, вполне возможно, что там он найдёт кого-то, кто легко примет его таким. Мы бы оба были свободны.       Честно говоря, мне ужасно тяжело от мысли, что приходилось запирать Ричарда, так ещё и при этом ограничивать себя. Ответственность за него так давила. Я не мог сказать, сколько ещё времени продержусь, пока не сбегу к дальним родственникам в пригород или не постучусь к Тине с предложением снимать квартиру вдвоём. Просто мысли. Но иногда я просматривал предложения в терминале на работе и серьёзно намеревался больше не возвращаться домой. Интересно, через сколько бы дней он ушёл? Смог бы я вернуться в пустую квартиру уже без него?       Оставался ещё один вариант. Я цеплялся за него до последнего. Любым способом починить Ричарда. Вернуть ему прежний облик. Тогда не пришлось бы бросать его, не пришлось бы привыкать к нему тоже. Так было бы лучше для нас обоих. Но никто не хотел браться за такую сложную операцию. — Да никто в мире не пойдёт на это. Велика вероятность окончательно угробить этого робота. А он, между прочим, стоит целое, мать его, состояние! — Кричал мне мастер, выслушав моё предложение. Ты не представляешь, насколько ошибаешься. Он бесценен, ублюдок. Бесценен.       Надежду мне дали только в придатке «Киберлайф». Но та пугала своей соблазнительностью. — Конечно, с достаточной кропотливостью наши мастера смогут разделить все части, возможно даже восстановить их. Пройдёт всё успешно, и вы получите своего андроида точно таким же, каким он был до травмы. А если нет… — Велика вероятность потерять накопленное. — Подхватывал Коннор. Тогда я ещё общался с ним, доверяя только ему в вопросах, что сам не понимал, — То есть он возвратится к недевиантному поведению. — Тут сложно сказать, что именно произойдёт, но, полагаю, что да. Либо он просто лишится возможности транслировать то, что он думает или чувствует. Либо вовсе потеряет возможность восприятия. И чтобы быть честным до конца, скажу то, что при любом из неблагоприятных случаев повторное пробуждение будет невозможным. Слишком соблазнительная и слишком опасная надежда. Она изводила меня каждый день. Я заставлял себя смириться, позабыть её и молил об отчаянии.       Я открыл дверь, лениво стянул с себя куртку и замер, удивлённо всматриваясь в коридор. Уже стемнело, квартира погрузилась в темноту. В иной день я бы испугался. Но сегодня тьму изгонял приятный тёплый свет. Он струился по стенам маленькими светлячками. Гирлянда. Я последовал за ней, как за виноградной лозой. Она привела меня на кухню. Там было ярко, тени зажались в углах, не смея наводить страха. Шкафчики были обклеены бумажными фигурками летучих мышей и привидений, маленькие ведьмочки кружились в полёте на люстре. А в центре комнаты на обеденном столе развалилась огромная тыквенная голова Джека с аккуратной беззлобной улыбкой. Я неуверенно улыбнулся ему в ответ. Дверь из гостиной открылась, Ричард вышел с большой коробкой. — С возвращением, Гэвин. — Он был в костюме ему не по размеру, я скоро узнал в нём мой пиджак на выпускной, что отчим скинул мне с плеча на церемонии. Я и совсем забыл, что скрывалось в тех коробках, что из вредности и жадности забрал из прошлого дома, — Прости, не успел всё подготовить, думал, ты вернёшься позднее. Время так летит. Когда оно автоматически синхронизировалось по сети, было легче. Зато каждый день сюрпризы. Ричард звучал оптимистичнее, чем обычно. Будто он нетронут никакими тревогами, наполнен лёгкостью и ясной, как летний день, чистотой. Он был прежним. Передо мной стоял мой Ричи. — И что это тут у нас? — Вновь оглянул я кухню. От удивления мой голос звучал недоверчиво. — Хэллоуин. Ночь всех святых. Помнишь, мы хотели провести её вместе? Я просто стоял на месте, не зная, что и сказать. Праздник? Прошедшие недели были настоящим кошмаром, я и думать не мог о праздновании. Но сейчас, о боже… Это было то, что нужно. Я будто наконец проснулся от кошмара и вернулся туда, где всё хорошо. — Оу, чуть не забыл. Ричард отвернулся от меня, вытворяя что-то со своим лицом. Я насторожился, предчувствуя беду. Он обернулся, вставая в позу. На нём был надет накладной нос и очки. Самые нелепые и вычурные из всех, что он мог найти. И чёрная фетровая шляпа. Я не мог не улыбнуться: — Человек-невидимка? Из фильма 1933 года. Смешная хрень. Абсолютно наивная и местами скучноватая кинолента. Я часто ставил её на фон во время приготовлений перед праздником. Как-то случайно брякнул Ричи, что хотел бы в этом году показать ему фильм, а этот гад всё запомнил. Как бы не забавен был для меня этот персонаж, его судьба всегда пробуждала во мне спрятанную где-то очень глубоко каплю печали. Хоть я и не видел его лица, но чувствовал, что он обрадовался правильной догадке. — У меня и для тебя костюм найдётся. — Он раскрыл одну из коробок и нырнул в неё, с эхом вещая уже оттуда, — У тебя такие большие коробки, Гэвин, что мне кажется, в них можно найти всё что угодно. Кто бы подумал, что я отыщу во всём этом — прости меня, Гэвин, но это так — хламе, к примеру, вот это. Он потащил оттуда что-то большое и тяжёлое: лоснящиеся на свету меха, осыпавшие пол под ногами Ричарда толстым блестящим ворсом. Супер-старая, пропитанная пылью шуба. Я покашлял вперемешку со смехом. — Ну и древний клад ты отрыл, старше только кости динозавра. — А у тебя и они найдутся? Разразившись новой волной смеха, я покачал головой и отмахнулся от облака пыли. — Жалко, нам бы пригодились. — Ричард подошёл ко мне с шубой, вложив руки в рукава, — Примерь-ка. — Ты бабушкой меня удумал нарядить? — Подшучивал я, но шубу надел, мне в нос мощно ударило лавандой. Не успел я опомниться, как он закрыл моё лицо большой деревянной маской. Через прорези для глаз я увидел, как он оценивающе склонил голову. Отобрал у него маску и посмотрел на лицевую сторону: тёмное лицо, скорченное злобной обезьяньей рожей. Широкий нос, клыки, красные глаза. Следом он мне сунул в руку маленький макет башни-небоскрёба. Башня… Ричард не дал мне ухватиться за эту мысль и снова оценивающе наклонил голову. — Без маски лучше, больше похож. — Это ты моё лицо с мордой Кинг Конга сейчас сравнил? По молчанию я понял, что Ричард сдерживался, чтобы не засмеяться. Я шуточно замахнулся на него. Ушлёпок! Вот же тварь. Пошёл он с такими шутками! А вот я, в отличие от Ричарда, не сдержался.       Мы играючи подрались, впервые за такое долгое время заключили друг друга в объятья. Он такой тёплый моих руках, я чувствовал, как мерно раздувалась и сдувалась его грудь, гладил ровную спину, прижавшись поближе щекой, слушая скорый ход его механического сердца. Как же я скучал по тебе, Ричи.       Запахло горелым. Ричард нехотя дёрнулся из моих объятий, тут же припав к духовке. Он открыл её, из тёплого рта повалил серый дым. Вытащил противень, на ней лежало пригоревшее печенье. Всё растрескавшееся, напоминало долины сухой каменистой пустыни. — Как же быстро летит время. Наверное, я единственный из всех андроидов, кто может похвастаться полным пониманием этой людской фразы. — Он вздохнул, — Извини, у меня не получился сюрприз. — Это ты с разрыхлителем напортачил, судя по конечному результату, а сюрприз вышел чудесным. Ричард взялся голыми руками за противень и вычистил печенюшные черепки в мусорку. — Сложно учиться по книгам. — Ну так и не надо, у тебя же есть я.       Следующий час мы провели на кухне, пачкаясь в муке и шоколаде. Я съел почти всё печенье, даже не подождав, пока оно остынет, хотя Ричард умолял меня оставить на потом. Мы вышли из дома прогуляться по мосту, где происходило шествие в честь праздника. К нам рядом прибился чувак, одетый монстром Франкенштейна, затем мы нашли целую семейку классических вампиров и пару оборотней. В общем, ожившее собрание классики. Казалось, мы с Ричи говорили целую вечность. О книгах из моей старой домашней библиотеки, о столь же древних фильмах и играх. А потом просто обсуждали всякую всячину, забивавшую голову в тот момент.       Уже далеко за полночь мы разложились на диване с ведром конфет и чипсов. Я лениво опускал руку то в одно, то в другое ведёрко, закусывая пиццей и запивая газировкой, Ричард потягивал дорогущий алкоголь для андроидов. Сегодня особенный день, можно наедаться так, как если бы завтра не существовало. Это Ричард предложил, чему я сильно удивился. Теряю хватку с долбанутыми идеями, следующий Хэллоуин непременно надо побить рекорд Ричи.       Среди страшных фильмов попадался всякий шлак, а классика давно была засмотрена до дыр. Ричард неохотно признался, что успел посмотреть её ещё до праздника. Так что этой ночью экран больше работал интересным фоном для антуража. Я устроился поудобней на Ричарде, с довольством ощущая, как он собственнически приобнял меня за плечи. Выводил по ним пальцами неведомые узоры, иногда будто невзначай касаясь оголённой шеи. Его руки никак не изменились, всё ещё тёплые, мягкие, но с железным уверенным хватом. Что более важно — они были человеческие. Я не удержался и поцеловал тыльную сторону его ладони, отдельно поблагодарив за ласки каждый палец. Ричи привстал с дивана, чтобы второй рукой заползти по кофту. Да какие тут фильмы…       Диван был слишком маленький для нас двоих, скрипучий, неуютный. Сегодня был особенный день, а в такие дни нельзя ограничиваться каким-то жалким диваном. Я повёл его в спальню, хотя по большей части не видел дороги, просто не мог от него оторваться. Прижимался к Ричи, голодно трогая его везде, где подставится, с жадностью загребая его в объятья. Он вдруг резко повернул меня спиной к себе, неловко ткнулся пластмассовым носом в щеку. Прошептал «к чёрту» и швырнул игрушечную маскировку в сторону. Я открыл глаза, сразу наткнувшись на своё отражение в окне спальни. Ричард был рядом, властно лаская меня, от этого вида я чуть не застонал, вновь смыкая веки в блаженном удовольствии. Его руки поползли вниз, остановившись на поясе, принялись умело и нетерпеливо расстёгивать джинсы. В низу живота разлилась сладкая истома ожидания, ноги подкосились в слабости, я лёг спиной на его широкую грудь. На лопатках отпечатался мощный стук его сердца, в моей груди тоже будто било орлиными крыльями.       Дальше полетела прочь фетровая шляпа, послышалось шуршание бинтов. Я замер, потеряв опору под ногами, сердце тревожно забилось чаще. Я завёл руку, чтобы прикоснуться к его голове, не помня страшного настоящего, желал зарыться пальцами в каштановые волосы. Он перехватил мою ладонь, бережно опуская. Ричи подхватил меня жарче, примкнул губами к моему уху, покусывая, шептал: — Доверься мне, — лизнул меня бесцеремонно, — не открывай глаза.       Не дав мне ни секунды, чтобы задуматься, бросил меня на кровать, прижимая сверху и впился тоскующим поцелуем в мои губы. Я окунулся в прошлое. Не видел разницы между ним и тем, что происходило сейчас. Как будто не было этих мучительных, полных ужаса и страданий недель. Десятки ночей до этого слились в одну. Он сжимал меня в крепких горячих объятьях и тогда, и сейчас. И никогда не отпускал.        Всё ещё мой Ричи. Красивый, нежный, смотрящий на меня с такой любовью и желанием, что всё сжималось внутри. Я чувствовал этот взгляд на себе, видел сквозь закрытые веки. Так хотелось открыть глаза и увидеть, что всё это было реальностью прямо сейчас. Одним рваным движением Ричард снял с меня кофту, тут же прильнув к голому животу. А я смотрел, как в маленькой щёлочке между ресницами скапливался свет. Почувствовал, как Ричи сел, нависнув надо мной, смотрел на меня, прямо как тогда. Я так изголодался по его взору.       Минутная слабость. Кто откажется от такой? Но мне она было непозволительной, равной огромной ошибке. Которую я совершил. Открыл глаза, потянув голову Ричарда на себя. Был готов встретить серые глаза, но не встретил ничего. Только миллиарды чёрно-белых полос, мазков, помех, пульсирующих, уходящих сами в себя. Неведомые узоры. Бесконечное падение в гипнотизирующую пестрящую бездну. Я увидел их вживую впервые, отражение всего сущего — фракталы. Мне закрыли глаза и придавили к кровати, не дав вскрикнуть: — Прошу, Гэвин, забудь. — Отчаянно умолял, пытаясь вновь завлечь в поцелуй. Попытался зажмуриться и правда забыть, но на веках отпечатался нечеловеческий дрожащий образ. Ничего от Ричи. В мозгу панически кричала одна мысль: это не он, его подменили. И я кричал. Оттолкнул его и, не помня себя, прижался к изголовью кровати. — Всё в порядке, это я, не бойся! — Нет! Не прикасайся ко мне! Меня било в истерике. Закрыл глаза, как оно просило. Попытался отвлечься. Не мог сдержать постыдные рыдания. Не успокоился, пока оно не покинуло меня, закрыв за собой дверь.       Десятки дней шли друг за другом тягуче, мучительно долго, с трудом сменяя друг друга, как огромные валуны. Они не оставили за собой воспоминаний, только горькое ощущение, будто затолкал себе в горло пачку таблеток, а желудок насильно промыли, заставляя безвольно лежать на кушетке больницы и продолжать бороться.       Мы сели друг перед другом, начиная каждодневную рутину. Когда-то она была символом надежды. Но сейчас на борьбу не оставалось сил. Я ощупывал Ричарда под бинтами по механической привычке, давно позабыв всякие чувства. Приподнимал повязки и трогал холодный голый пластик. Может, в те редкие моменты вновь показывалось то любимое мною лицо, но я не пытался посмотреть. Больше — нет. Пальцы нащупали странные бугорки с ровными прорезями посередине. Из них вышла влага. Я медленно убрал руку и посмотрел на неё: на пальцах действительно была вода. Бинты намокли. Я не сразу догадался, что это были слёзы. Осознание этого отозвалось у меня омерзением. Где-то там ещё были глаза. Плечи Ричарда затряслись. Он обхватил себя руками, а я просто обтёр пальцы о джинсы и смиренно ждал, пока он успокоится. Но его колотило всё сильнее и сильнее. — Я так больше не могу. — Прохрипел Ричард, сгибаясь по полам, как от сильной боли, — Посмотри на нас. Это ужасно. Я ничего не могу тебе дать. Осознание того, что я лишь обуза для тебя, убивает. Ты больше не хочешь меня. Я молчал, не зная, что сказать. Боялся говорить правду. А правда в том, что я соглашусь с ним. Не успел дрогнуть, как он схватил меня за плечи, заставляя смотреть на себя: — Посмотри. Это жалко. — Голос его дрожал, исходя волнами отчаяния и злости, – Я почти не вижу, не говорю, не слышу. А ведь до этого мог всего за секунду узнать столько всего, совершить путешествие хоть на другой край галактики. В моей голове. — Ричард постучал себя там, где из-под бинтов красным сиял его диод, — А сейчас я там заперт. Ты не представляешь, какое это мучение. Это так больно. Так отвратительно. Его трясло и сгибало, механические позвонки в его спине громко трещали. Я сидел, лишившись чувств, но всё ещё находился в сознании. В одно мгновение его расслабило, и Ричард вновь заговорил уже спокойнее: — Каждый раз, когда ты выходишь из дома, мне кажется, что ты никогда не вернёшься. Я пытался испугаться этого конца, но не выходило. Кажется, я давно уже разучился что-либо чувствовать. Ни одну из своих эмоций я не могу даже назвать. Страх это или злость? А может, я обрадовался этой мысли? Может, от фантомного ощущения свободы так быстро забилось моё сердце? — Он резко приблизился ко мне почти вплотную, — Так не может больше продолжаться. Должен быть способ всё это прекратить. Не зря я об этом так часто думаю. Мне следовало заткнуться. Не открывать своего поганого рта, оставить всё как есть. Но надежда была так соблазнительна. Мне не хватило сил отчаяться. Я со слабости предложил ему идею, к которой сам маниакально возвращался снова и снова. Мой рот сам начал двигаться, лёгкие вытолкнули воздух, чтобы намекнуть: — Мы оба знаем, что такой способ есть.       Капитан долго вчитывался в представленный документ, тяжело выдохнул, проведя рукой по ровной блестящей лысине. Сумма была большой, департамент по закону должен выплатить часть, но мне всё равно придётся оформить заём, чтобы расплатиться с ремонтной компанией. Прочитав договор в очках, Фаулер мрачно покачал головой и поставил подпись.       Сложив бумаги в папку, я собрал вещи и направился к выходу. Голова чуть кружилась от волнения. Мы всё решили. Иного пути нет. И я не хочу иного пути.       Перед тем, как покинуть департамент, я отвлёкся на новостную доску. У нас её вели по традиции вещественно: распечатывали статьи и фотографии и крепили железными кнопками. Что-то заставило меня остановиться перед ней, поразглядывать вырезки. Доска была оформлена слоями, пожелтевшие листочки частенько забывали счищать. Под плакатом о дружественном митинге я нашёл фотографию. Ту самую, что мы сделали всей нашей дружной командой перед злополучным днём. Заметил Тину, Криса, что встали как всегда с краю. Коннор улыбался в объектив, а Хэнк, кажется, вообще пропустил момент съёмки, его лицо было смазано. И я с Ричардом. Я потёр фотографию в том месте. Мы вместе и всегда будем, подумал я тогда. Смотрел внимательно в наши улыбки. Пытался вспомнить, каково было держать его в своих руках. Должно быть, лучшее чувство на свете. Этот Ричи ещё был внутри того, что с ним стало. И я достану его оттуда, чего бы мне это не стоило.       Меня окликнули. Коннор устремился ко мне из кабинета Фаулера широкими яростными шагами. По лицу было ясно, что не для милой беседы. — Не думал я, что ты пойдёшь на такой отчаянный шаг. – Только начал он, но я уже понимал, куда зайдёт этот «разговор», — Разве ты не понимаешь, чем может обернуться операция? Не было смысла нам ничего обсуждать, его слова были пустым местом для меня. Я отвернулся и пошёл. Коннор тут же перехватил меня и обернул на себя: — Не смей этого делать! Я вцепился в его руку с желанием оторвать к чёртовой матери: — Или что? Убьёшь меня? Или упадёшь на колени и станешь молить? — Я толкнул его в грудь, отбросив от себя, — Да какое ты вообще имеешь право указывать мне? Давай-ка я расставлю тебе всё по местам. Ты вообще не имеешь к Ричарду никакого отношения. Ты его бросил! — Коннор широко распахнул стеклянные глаза, — Да, именно. Когда он нуждался в тебе больше всего, ты испугался и убежал, поджав хвост! А я всегда был с ним рядом. И мне решать, что с ним будет. Я думал, что спор окончен, но Коннор отчаянно протянул: — Но он же умрёт из-за тебя! Во мне закипели все чувства, что так долго копились, эта единая смесь вылилась в тёмную горячую злобу, силу которой я уже не мог контролировать: — НЕ ИЗ-ЗА МЕНЯ, А РАДИ МЕНЯ! На мой ор обернулись все в зале, но я ничего не замечал кроме панического взгляда Коннора, полного ужаса, перемешанного с омерзением и жалостью.       Мы сидели вместе в кабинете перед операцией, нас вновь предупреждали о возможных последствиях, Ричарду устроили психологическое тестирование, чтобы убедиться в его вменяемости. Задавали вопросы — чистая формальность. Когда задали последний, определяющий вопрос, я внимательно посмотрел на Ричарда. Он уже не был тем Ричи, в которого я влюбился. И не будет. Но он был тем, кого я хотел любить. — Вы уверены в том, что хотите сделать операцию? — Да. — Ответил Ричард в полной уверенности. Я крепко сжал его дрожащую руку.       Ричарда положили на стол и ввели в стазис, накрыв сверху белым покрывалом. Безымянный инженер подошёл ко мне и по-дружески, утешающе положил ладонь на плечо. — Вы всё ещё можете передумать, мистер Рид. Последнее слово всегда остаётся за владельцем. — Я не его владелец. — И всё же Вам решать. Как человек, Вы обладаете большим приоритетом. Я посмотрел на него непонимающе. Если бы Ричард отказался, а я сказал да, то операцию всё равно бы провели? Эта мысль пусто повисла в голове, так и не развившись. К тому же, сейчас это уже не имело значения.       Склонившись над головой Ричарда, я поцеловал его в накрытые тканью губы и мысленно пообещал, что мы скоро увидимся. Всё решено. — Да, вы можете приступать.       Его унесли прочь. Сердце неумолимо сжималось в тревоге. Сейчас мне не осталось ничего кроме терзающего ожидания. В дверь за мной яростно начали колотить, слышались приглушённые крики и звуки борьбы. Лампочка над дверью зажглась красным — заблокирована. Ты опоздал. Я мрачно посмотрел на неё и ушёл в комнату ожидания.       Спустя двенадцать часов ко мне вышел работник компании и тронул за плечо. Я не заметил, как заснул, так замотался. Он помог мне встать и повёл по коридору, я осыпал его вопросами, на которые он отвечал утешительно. — Мистер Вулф уже закончил операцию. — Кто? — Главный инженер. Он сказал, что всё прошло успешно. Андроиду заменили практически все модули затылочной области головы, совместимость в норме, каждая функционирует без перебоев…       Я не дослушал его и побежал так быстро, как мог. Открыл дверь, еле дыша, зашёл в отсек. Механики давно покинули помещение, оставив Ричарда одного «просыпаться». Загородили ширмой, как тогда. Поставили зеркало рядом, наверное, чтобы он сам мог наконец посмотреть на себя. Я аккуратно взялся за край ширмы и отодвинул, а потом чуть не заплакал. Он сидел, ровно выпрямив спину, освещённый белой лампой, вовсе не обращал внимание на зеркало, смотрел куда-то вдаль, а затем обернулся на меня. Его сияющее лицо было точно таким же, как месяцы до. По моим щекам уже ничем не удерживаемые потекли горячие слёзы. Я позвал его, но он всё смотрел, будто не услышал меня. Я сделал два шага и прижал его к себе, гладя по голове, ворошил его волосы. Он не обнял меня в ответ. Обернув его на себя за подбородок, я заглянул ему в стальные глаза, пытаясь как-то пробудить. — Ричи, прошу, не молчи, скажи что-нибудь. Ну же, очнись! Не пугай меня так! Он всё так же пусто смотрел вверх, будто сквозь меня. Лишь тогда я осознал, что в нём не было ничего от моего Ричи. Дрожь пробежала по позвоночнику, внутри моментально стало пусто. Я вновь прижал его к груди, поглаживая, и положил голову на его. Слёзы лили без чувств, и Ричард запоздало механически погладил по спине грубой рукой, как если бы простил меня. Но сейчас ни в его, ни моём действии не было ничего. Ни печали, ни сожаления, ни страха. Они придут со временем потом, но только ко мне. А сейчас я лишь смотрел на своё отражение в зеркале и думал, что не видел ничего более отвратительного.