Не убегать

      Я натыкаюсь на острый взгляд темно-серых глаз, окруженных сеткой морщин, и мгновенно понимаю, что мне не рады.       — Пап, это мой друг, — Курильщик сидит к отцу вполоборота и не смотрит на него. — Черный. Помнишь, я рассказывал?       — Помню, — кивает полноватый мужчина и пытается придать своему лицу благопристойное выражение с помощью улыбки. В сочетании с ледяным взглядом и жестким подбородком выходит жутковато. — Почему же ты держишь гостей в прихожей, Эрик?       Это потому, что услышав звук открывающегося замка, Курильщик выехал навстречу отцу, а я подошел ради приличия. Но мне кажется, что пришедшего на самом деле мало интересует ответ на его вопрос.       Он разматывает шарф и расстегивает куртку, а я теряюсь. В Наружности среди мужчин принято знакомиться рукопожатиями, но то, как старательно отец Курильщика ищет что-то в карманах, ясно дает понять, что если я протяну ладонь, то она глупо повиснет в воздухе. — Я уже ухожу, — бурчу я, чувствуя, как что-то сковывает меня по рукам и ногам. Даже мысли текут тягучей волной, а внутри становится нестерпимо тоскливо.       — Уходишь? — Курильщик вскидывает на меня удивленный взгляд. Он, кажется, не заметил недовольства родителя. Может, тот всех так встречает? Может, я себя накручиваю? Снова поднимаю взгляд и по тому, как по телу пробегает легкая дрожь, понимаю, что не накручиваю.       — Да, завтра нужно рано на работу.       Какого черта левая бровь Циммермана-старшего так выразительно скакнула вверх? То, что я не выгляжу как городской пижон, еще не говорит о том, что я безработное отребье… Но сжатые в нить губы явно намекают — отцу Курильщика это о многом говорит.       Я наскоро обуваюсь, ежесекундно испытывая жгучий стыд за грязные ботинки (хотя чего еще ждать, если на улице осень?) и потертую куртку. Отец Курильщика с такой поспешностью освобождает проход, что я со своим двухметровым ростом чувствую себя мелким и ничтожным.       — Завтра приходи, — раздается из квартиры голос Курильщика, и я запоздало понимаю, что так и не попрощался. Но тяжелая дверь уже захлопнулась, а замок прощально лязгнул.       Оказавшись в подъезде, я как в тумане бреду к лифту. И замечаю, что так и не нажал кнопку вызова только минут через десять бесплодного ожидания.       Курильщик после выпуска стал еще более сдержанным. Когда он только открыл мне дверь, в его лице я не увидел ничего, кроме дежурного гостеприимства. Я почти с порога сообщил, что уже нашел жилье и зашел просто в гости, но это не произвело на него никакого впечатления. Он спрашивал меня об общине, рассказывал что-то сам и даже пытался выглядеть заинтересованным, но я-то знаю, как он выглядит, когда заинтересован. О Доме говорить он явно не хотел, а другие темы для обсуждений быстро иссякли. Я почувствовал горькое разочарование — неужели без этого дурацкого Дома я не могу с ним нормально общаться? И там мы сошлись только потому, что остальные были конченными психами? Стало мерзко. Будто меня обманули. Или я сам кого-то обманул.       Я сделал последний заход и заговорил про его картины. В искусстве я не разбираюсь, но раньше это никого не смущало.       Курильщик вздрогнул, посмотрел на меня новым взглядом и несмело пригласил в маленькую комнатку, дверь которой я сначала принял за чуланную. Там, на пяточке без окон, он оживился и стал рассказывать о творчестве. Сначала несмело, будто общаясь с неопытным журналистом. Но чем дальше, тем больше его уносило. У меня на глазах происходило его преображение — из полузнакомого молодого человека в живого, общительного Курильщика. Его мимолетные жесты и непривычная мимика мигом вернули меня в предвыпускной год. И я мысленно отметил, что не встречал никого с похожими повадками ни в Доме, ни в Наружности. И это ощущалось очень неожиданно — с чего мне вдруг думать о странностях его движений?       Возвращение отца Курильщика прервало полет его мысли. И моей заодно.       Я вышел из подъезда и побрел к автобусной остановке. Курильщик обо мне рассказывал… Неужели в его рассказах было нечто, что заочно отвратило от меня его отца? Я, конечно, не ангелом был, но и не последней же сволочью! Может, Циммерману-старшему не понравилось, что я организовал «побег»? Так я насильно никого не увозил — сами в автобус сели. Или думает, что я буду тянуть из его сына деньги? Вот еще — в мыслях не было, а теперь не возьму, даже если предложат.       Эти размышления тихо вывели меня из печали. Мне стало легче. Как говорится, только встречают по одежке, а провожают-то по уму. Уверен, Курильщик-старший на самом деле не такой уж закрытый — сам-то Курильщик тоже настороженный был, когда его к нам в четвертую перевели. Да и неизвестно, в конце концов, как бы я сам отреагировал, застань у себя дома незнакомого мужика.       — Ему просто нужно время… — бездумно пробормотал я. Оглянулся и обрадовался, что рядом никого нет — не хотелось бы сойти за сумасшедшего даже в глазах незнакомых прохожих.       Неприятные мысли рассеялись, и в голове сам собой возник образ Курильщика. Я не обладаю художественными талантами, чтобы его описать. Могу только сказать, что когда я вспомнил его одухотворенное лицо, мне стало легко. И его голос, приглашающий меня снова, вселил в душу уверенность в завтрашнем дне, как бы громко это ни звучало.       Перебиваться случайными заработками — та еще забота. Сегодня тебя рвут на части, и некогда даже закурить, а завтра слоняешься из угла в угол в напряженном ожидании звонка. В общине было похоже. Только там был общак, который придавал уверенности. Пока одна рыжая крыса не начала из него подворовывать. Я быстро вывел Рыжего на чистую воду. Думал, ему придется уйти — он ведь нарушил заведенное правило самым мерзким образом: воруя у своих же. А пришлось уходить мне. Вот какого хрена? Да без меня никакой общины и не было бы…       Стоп. Хватит. Не хочу об этом думать. Я иду к Курильщику, а значит не время ворошить общинное прошлое — надо смотреть в будущее.       — Привет, — сердце неприятно кольнуло, только он открыл дверь. Курильщик улыбался и старательно делал вид, что все нормально. Но я все-таки не вчера родился, да и со многими кадрами успел пообщаться, чтобы быть в состоянии различить чужую нервозность.       — Что случилось, Курильщик? — сразу спросил я.       — Ничего, — отмахнулся он. — Все нормально.       — Ты вчера так быстро ушел, я даже не спросил, где ты остановился, — Курильщик проводил меня на кухню и принялся колдовать над чашками.       — В хостеле, — ответил я и насторожился еще больше. Слишком нарочито беззаботно прозвучал завуалированный вопрос.       — М-м, — протянул Курильщик. — Выходит, в общину ты больше не вернешься?       Непонятно, из чего это выходит.       — Нет.       — А почему? — Курильщик резко развернул коляску и выжидательно уставился на меня.       — Это что, допрос? — прозвучало резче, чем я хотел, но слишком уж гадкими показались мне расспросы — будто общаешься с очередным участковым, намекающим на взятку.       — Нет, — поспешно покачал головой Курильщик. — Просто интересуюсь.       Он снова отвернулся к столешнице и стал нарезать бутерброды, а я молча размышлял, зачем вообще приперся.       Ушел быстро. Во-первых, не хотелось снова встретиться с его отцом. Во-вторых, Курильщик тщетно пытался казаться приветливым. Но стал сильно похож на Наружных, брезгливо думающих о нас, бывших домовцах. Мы виноваты что ли, что там оказались?       Слушая писк открывающегося домофона, я решил, что больше не буду приходить. Видимо, прошлое осталось в прошлом. Как-никак три года прошло. Глупо ждать, что на свободе, когда не надо выживать в этом зоопарке, можно сохранить прежние отношения. Хотя Курильщик всегда казался мне выше всяких мелочных счетов. Ну и к черту. К черту его. Я решил заняться своей жизнью и не лезть в чужую.       Но это оказалось сложнее, чем я думал — слишком тяжело быть одному. Не припомню, чтобы я сколько-нибудь длительное время жил в одиночестве. Разве что Клетка, но там самое длинное — одиннадцать дней. Да и там я был не совсем один. Сейчас же на меня набросился вакуум, который не способно было прорезать поверхностное общение по работе. Это напрягало. Поэтому примерно через неделю ноги сами понесли меня по известному адресу.       Я сначала думал просто побродить в том районе, сам не зная, зачем. Но видя нужную многоэтажку не смог не зайти. Может, настроение Курильщика переменилось? В конце концов, он натура творческая, может в прошлый раз просто был не в духе.        На пороге меня ждал неприятный сюрприз — дверь открыл не Курильщик, а его отец. Он оценивающе окинул меня взглядом и ничего не сказал.       — Здравствуйте, Ку… Эрик дома? — пробормотал я.       Я видел этого человека второй раз в жизни и второй же раз в жизни почувствовал себя ничтожеством. В его взгляде не было пренебрежения, к которому я успел привыкнуть за годы общения с Наружными. Было нечто худшее — полное безразличие. Не так уж плохо, если разобраться. Но отчего-то хуже, чем можно было ожидать.       — Нет, — быстро ответил мужчина и неожиданно отошел в сторону. — Заходи.       Я повиновался, как телок, и только в прихожей задумался, зачем меня пригласили.       — Черный, кажется? — уточнил мужчина. Когда я кивнул, его взгляд стал задумчивым. Он жестом пригласил меня следовать за ним.       — Извини, — начал он уставшим тоном, когда мы оказались в гостиной. — Мы в прошлый раз не познакомились толком.       Он представился и протянул мне руку. Я тоже назвался и пожал твердую ледяную ладонь. Он закурил и предложил сигарету мне. Курить не хотелось, но я не стал отказываться.       — Пойми меня правильно, — после паузы Циммерман-старший устало прикрыл глаза. — Я ничего не имею против тебя. Наверное, ты хороший парень… Но мне кажется, Эрику не стоит… много общаться… с людьми… из прошлого.       Видя, как тщательно он подбирает слова, меня разобрала злость. Говорит так, будто всю подноготную мою знает. И считает психом, с которым нормально разговаривать просто нельзя. У меня сами собой сжались кулаки.       — Обиделся, — задумчиво протянул он, глядя на мои руки. И я сразу понял, в кого Курильщик такой наблюдательный. Кстати, больше между этими двумя сходств не было.       Мужчина вдруг засмеялся не очень приятным смехом, и я вздрогнул.       — Обиделся, — повторил он, и в голосе прозвучали легкие нотки разочарования. — А ты знаешь, как он обиделся, когда ты уехал? Месяц сам не свой был. Спал плохо и не ел толком. Я уже все передумал. Мне-то ничего не рассказывал, хорошо хоть друг его объяснил, что к чему. Знаешь, как мы его долго вытягивали? Кажется, тот друг и на психолога-то пошел из-за него учиться. А ты теперь — бах! — и возвращаешься. На все готовое.       Весь боевой задор мигом с меня слетает. Я чувствую себя мальком, которого отчитывает строгий взрослый. Хочется сказать «отец», но я даже в смятении понимаю, что никаких отеческих чувств ко мне у него нет. С чего бы? А к Курильщику есть. И я совсем не знаю, что возразить. Слишком много информации… Курильщик переживал, когда я уехал? Я не знал. Даже не думал о таком. Так сильно за меня волновался? Или не только волновался?       Неожиданная догадка жаром заливает мне лицо. Неужели он тогда считал меня не только другом? Так вообще бывает?.. Наверное, в Наружности и не такое случается… Но это слишком странно, и еще страннее узнавать об этом вот так.       — Знаешь что, уходи, — отец Курильщика устало запрокинул голову и коснулся пальцами седеющих висков. Я ведь говорил, что он наблюдательный — все мои мысли прочитал еще до того, как они оформились у меня самого. Я, смущенный неожиданной догадкой, смог только пробормотать глупое «извините» и, не разбирая дороги, покинуть чужое жилище.       Как добирался до хостела, не помню. Помню только, что мир казался мне странным и непривычным, будто впервые виденным. И не совсем настоящим. Может разве все быть таким обыденным, когда у кого-то все с ног на голову переворачивается.       С тех пор я стал жить на автомате, а мысли мои то и дело кружили вокруг Курильщика. Я все вспоминал его. Его не всегда ловкие движения. Его цепкий взгляд. Его привычку выкуривать по доброй половине пачки в день. Его тщательно скрываемую тревогу, когда перед самым выпуском его оставили в Могильнике. А те ведь … даже его не навещали…       Я все пытался понять, было ли тогда что-то, о чем говорил отец Курильщика. И чем чаще я об этом думал, тем сильнее мне казалось, что да, было… А позже стало казаться, что я сам все придумал. А ночами не мог отделаться от навязчивых мыслей, что бы я сделал, если бы знал.       Извелся я в итоге так, что ни гнев Циммермана-старшего, ни отстраненность Курильщика перестали иметь для меня значения. Я сильно вдавливал кнопку дверного звонка — мне надо было срочно со всем разобраться.       — Мне тут твой отец сказал… — устроившись на бархатистом диване сиреневого цвета я растерялся — так погряз в переживаниях, что не смог нормально сформулировать, зачем же я пришел. — Что ты… тогда…       Лицо Курильщика постарело на добрый пяток лет — прорезались морщины между ртом и носом, а подбородок по-старчески вытянулся. Он не стал делать вид, что не понял, о чем я.       — Ну… — глухо отозвался Курильщик, когда паузы растянулась неприлично длинно, а сердце мое пропустило удар. — Мне шестнадцать лет было. А там Законы эти… игры… и Выпуск странный…       Путанные объяснения не добавили мне понимания, а теребящие футболку пальцы сильно отвлекали.       — А сейчас? — выдохнул я чужим голосом.       В скользнувшем по мне взгляде промелькнуло отчаяние, страх и робость. И потухло так же быстро, как зародилось. Курильщик отвел глаза, но я все равно видел горящую в них работу мысли.       — Не знаю, — одними губами отозвался он и судорожно схватился за висок.       У меня упало сердце. До одури захотелось, чтобы пришел отец Курильщика, предоставив мне официальный повод удалиться. Но его не было, и мне пришлось неуклюже прощаться самому.

***

      — Ты придурок что ли? Спятил, да? — сквозь зубы бормотал я сам себе, таща тяжеленный мешок к машинному кузову. — Сам придумал — сам обиделся, так, Черный? Педагогические таланты обошли меня стороной — как иначе объяснить то, что убедить в чем-то даже самого себя у меня не получалось?       Бригадир махнул мне рукой — значит, есть время на перекур. Я зло сплюнул в траву, прежде чем зажечь сигарету, привалился к дереву и стал сжимать и разжимать свободный кулак, борясь с желанием врезать по твердой коре. Знал, что не поможет — у меня с моим-то прошлым физическая боль душевные терзания не заглушает.       Не знает он, видите ли! А кто знать будет? Сказал бы «нет» и дело с концом. Не знает, мать его… Чего тогда отца изводил. И Сфинкса приплел — представляю, что этот щегол ему про меня напел. Всегда мозги своими проповедями выворачивал, а теперь и подавно…       Я зло втоптал окурок в придорожную пыль и снова сплюнул. Зачесались кулаки, и я едва-едва дождался окончания смены, особенно яростно заталкивая мешки в пропахший керосином фургон.       На этот раз я шел уверенно, чеканя шаг твердой подошвой. Темнело, и в свете фонарей я видел собирающихся в кучки личностей, которых приличным людям следует избегать. Я приличным не был — мог бы сам зайти за криминального элемента. В тайне надеялся, что нарвусь на драку и выпущу таким образом пар, но эти будто чувствовали мой решительный настрой и бурлящий в крови адреналин — подходить не решались, а сам лезть на рожон я считал ниже своего достоинства.       Лифт шел неприлично долго, и мне пришлось мерить шагами подъездное фойе, благо достаточно просторное. Из лифта вышел профессорского вида хмырь в круглых очках и с козлиной бородкой. Он подозрительно глянул на меня снизу вверх и в нерешительности замер. Явно собирался спросить, к кому я направляюсь, но остановившись взглядом на моих кулаках, сжатых в карманах джинсовки, передумал и спешно засеменил к выходу. Я зашел в кабину лифта и стукнул по нужной кнопке.       Когда двери бездушно лязгнули, выпуская меня, я был весь в ажитации и бодро направился к нужной двери. И сильно дернулся от неожиданности, услышав за спиной громкое:       — Черный!       У окна площадки в своем кресле сидел Курильщик. Я обомлел. Как робот, у которого сбилась программа.       Всю дорогу я рисовал в голове, как кулаком постучу в дверь, игнорируя дверной звонок. Как скажу отцу Курильщика, что он козел, предвзято относящийся к людям. Эрику Циммерману заявлю, что он ублюдок вместе со своими рисунками, а если там будет Сфинкс, то его вообще поколочу.       А тут Курильщик не в уютной квартире сидит, а прямо в подъезде около приоткрытого окна. В светло-бежевой футболке с нечитаемой из-за складок надписи и в новеньких кедах ярко-красного цвета. На сквозняке из плохо заделанной рамы.       — Ты чего тут делаешь? — строго спросил я, чтобы хоть что-то произнести и перестать просто пялиться на него, как на зверя в зоопарке.       — Тебя в окно увидел и выехал, — тихо ответил он и опустил взгляд.       Вот и все. Дальше я не знал, что делать. Боевой запал рассеялся так же резко, как возник. Стало глупо и стыдно.       — Заходи, — Курильщик вновь бросил на меня нерешительный взгляд. — Отец на рыбалку уехал. С ночевкой.       Высказывать Курильщику накипевшее уже не было смысла, и я пропустил его вперед, к черной железной двери.       Я отчаянно пытался сосчитать закорючки на белых обоях с бамбуковым узором и зачем-то искал повторяющиеся участки. Пытался зацепиться мыслью за что-то, о чем можно заговорить. Напрасно — в голове гудела космическая тишина. И ни кофейный столик, ни низкий подоконник, ни сам Курильщик не собирались меня вдохновлять. Я ощущал себя полным придурком и боялся, что Курильщик мое мнение разделяет. От этого терялся еще сильнее.       Курильщик зажал ладони коленками и тоже бродил взглядом по комнате. Хоть здесь и не было картин и рисовальных принадлежностей, я сразу подумал, что это комната принадлежит ему. Как-то все очень по-курильщиковски в ней было: кофейный стол неправильной формы, телевизор на стене под самым потолком и часы, будто «стекающие» со стены. Я уже хотел было завести разговор о них, но Курильщик меня опередил.       — Черный, — тихо, но решительно позвал он серьезно на меня посмотрел.       — Что? — отозвался я, внимательно вглядываясь в карие глаза. Никогда не замечал, что они у него правильной миндалевидной формы. А почему сейчас заметил? И почему дышать стал медленнее и глубже, чем обычно?       Такие долгие взгляды прямо в глаза обычно начинают меня злить — чего пялиться-то? Но сейчас я был на удивление спокоен и просто ждал, что же последует дальше.       Курильщик моргнул, сделал решительный вдох и будто сам себе кивнул. Потом резко подъехал ко мне, едва не уперевшись колесом мне в колено, и стал перелезать на диван рядом со мной. Не успел я ему хоть как помочь, как он уже сидел, ощутимо прижимаясь ногой к моему бедру. Я почувствовал тяжелое чужое тепло и смутился — не привык к такой близости.       Курильщик-то, наверное, просто ничего не чувствует, вот и наваливается. Улыбаясь, чтобы его не смутить, я собирался двинуться дальше по дивану. Но Курильщик, глядя на меня немигающим взглядом, не дал мне этого сделать — схватил меня за плечи и, неловко вытягивая губы, прижался ими к моим.       Не поверите, только на этом моменте я вспомнил, что, собственно, пришел выяснять. Курильщик отстранился и серьезно глянул на меня. Я почувствовал себя персонажем представления, которого артист вовлекает в действие. И поспешил напомнить себе, что Курильщик не артист, и мы не на шоу.       А он, между тем, очень напомнил мне самого себя из прошлого. Возникло стойкое ощущение, что мы снова в Доме, а эта комната — четвертая, по черт знает какой причине пустующая. И мне снова было восемнадцать лет, а моей главной проблемой были обычные долбанутые соседи по спальне.       Я расслабленно выдохнул и подался вперед, прижимая к себе худое тело Курильщика. В груди стало легко, будто меня пытается поднять порыв свежего ветра. Я едва сдержал радостный смех, сминая чужие податливые губы. Кожа Курильщика была мягкой и прохладной, он с готовностью подставлялся под мои смелеющие поцелуи. Ласково дотронулся до моего затылка, отчего по спине побежала мурашечная волна. Мне в нос ударил легкий, едва уловимый запах его тела, напоминающий миндаль, и я не смог удержаться, зубами задевая еще более тонкую кожу на шее. Я губами ощутил его гортанный выдох и почувствовал, как Курильщик, обхватывая меня за спину, увлекает вниз.       Под рваными поцелуями и требовательными касаниями одежда стала ощущаться чем-то раздражающим. Я наскоро стянул футболку и даже не заметил, как вылез из джинсов. А Курильщик все это заметил — глаза его на пару секунд расширились, как от сильного удивления, он приоткрыл рот и кончиком языка облизнул губы. Засранец — у меня от этого вся кровь к паху прилила. А он продолжал смотреть на меня ошалевшими глазами. Я от неловкости уже думал поинтересоваться, что его так удивляет — по крайней мере без рубашки он меня и раньше видел. Но его руки с трогательно тонкими запястьями коснулись моей груди и прошлись неторопливой дорожкой вниз, к животу, не забывая очертить каждый напрягшийся от такого внимания мускул. Когда пальцы едва ощутимо прикоснулись к головке, все глупые мысли меня благоразумно покинули.       Стягивать одежду с Курильщика оказалось не в пример сложнее, чем с себя. Во-первых, меня торопило усиливающееся возбуждение, а спешки я обычно не люблю. Во-вторых, Курильщик сбивал своими всхлипами и то и дело лез под руку. Но это ерунда — я сильнее и умнее, поэтому вскоре ухитрился раздеть и его. И первое, что бросилось мне в глаза, это то, что его стоящий член сильно отличается оттенком от остальной кожи. Все тело светлое, с легким розовым оттенком. А кожа на яичках, стволе и головке темно-лососевая. Интересно, это у всех так? Никогда не обращал внимания. Да и сейчас чего обратил — не дело это, когда Курильщик изо всех сил напрягается, чтобы сесть и прижаться ко мне покрепче.       Расслабился он быстро, и входил я почти не опасаясь. Не спешил только, но я никогда не имел привычки торопиться. Курильщик поначалу шумно сопел и извивался, и под его тонкой кожей я мог видеть сухие бугорки мышц, которые обычно незаметны. И не смог сдержать стона — слишком охренительное зрелище. Особенно когда это тело еще и так приятно тебя сжимает изнутри. На красной головке блеснула капелька смазки. Липкая и влажная. И очень какая-то естественная.       Мне уже было не просто приятно, а очень хорошо. Все мысли и внимание сосредоточились не на нарастающем, вакуум сдавливающим удовольствие, а на рваных стонах не сдерживающегося Курильщика. Кто бы мог подумать, что такое может возбуждать сильнее, чем бухающие чувственные удары внизу живота?       По телу пробежала новая волна, предвестница оргазма, и я притормозил — не хотелось пока завершать гладко проходящий процесс. Но измученный напряжением организм протестовал, и бедра против моего желания сильнее льнули к чужому телу. Курильщик закричал в голос и подался мне навстречу. Его тело дрожало, как от сильного холода, а членом он так и норовил посильнее ткнуться мне в живот, жалобно постанывая. Я сжал твердый ствол и мимолетно поразился, какой же он горячий. Его пульсация стала отдаваться у меня в ушах, и я большим пальцем надавил на самый кончик, прихватывая и всю головку. Курильщик напрягся, будто за секунду превратился в камень, и застонал так, что у меня задрожали коленки. Член в моей ладонь сам собой дернулся, и толчками покрыл пальцы горячим. Я покрепче стиснул его, и почувствовал, как собственный член, будто без меня сделав самое глубокое движение, сдался под неимоверным напряжением и выпустил струю прямо внутрь тела Курильщика. Стало хорошо и пусто. Тело по инерции сделало еще несколько движений, как останавливающийся поезд, и силы меня покинули. Я опустился на чужую грудь и лениво вышел. Конечности слушаться отказывались, а по телу вместо крови бежало расслабление и счастье. Я думал, что счастливее стать уже не смогу, но ошибся — когда Курильщик обнял меня, я едва не растаял.       В утреннем солнце квартира Курильщика утратила всякое сходство с Домом и четвертой, а я почувствовал себя не подростком, а стариком — у меня отчего-то заболела поясница, и двигаться приходилось медленнее обычного. Не хватало еще, чтобы Курильщик заметил — он и без того сдавленно-напряженный.       — У тебя сегодня смена? — глядя в окно, спросил он.       — Ага, — я поспешил уставиться на часы. — Уже пора.       — Ну, давай, — неопределенно кивнул Курильщик.       — Давай, — тупо отозвался я.       Смены сегодня не было, и я пешком двинулся к метро, толком не замечая ничего вокруг себя. Меня щипало изнутри, и изменившаяся погода тут не при чем.       Вчера я переспал с парнем. Я гей что ли получается? Кроме того, переспал я с Курильщиком. Который знает меня со школы и помнит много чего интересного обо мне. Это смущало сильнее всего — отчего-то казалось, что переспи я со сторонним парнем, такой разбитости не испытывал бы. Что сделано то, конечно, сделано. Но теперь-то что делать?       Все было как обычно — работа и все прочее. Но я стал плохо спать. Едва голова касалась подушки, на меня наваливались даже не мысли, а очень тревожное состояние. Если бы я был философом, то я бы решил, что так болит душа. И никак не мог понять, от чего.       Примерно через неделю он возник в коридоре хостела, как раз рядом с набитой окурками пепельницей в импровизированной прихожей. Он опасливо озирался по сторонам, пока не наткнулся взглядом на меня. Сразу прикинулся неприступным рыцарем, просто остановившимся передохнуть. В темном коридоре. Рядом с облупившимся подоконником. Не замечая подбирающегося к нему паука.       — Куда пропал? — буднично поинтересовался он.       — Работы много.       — М-м, — он посмотрел в окно, где начали зажигать фонари. — Выйдем?       — Давай.       На улице от его напускного спокойствия не осталось и следа. Он, сам наверняка не замечая, сжался и принялся теребить ручки кресла. Я не знал, что надо говорить.       — Тебе противно? — Курильщик, в отличие от меня, сразу взял быка за рога, вскинувшись на меня.       — Нет, — опешил я.       — А чего тогда больше не приходишь? — насупился Курильщик. — То чуть ли не каждый день…       Я не знал, что ответить, и почувствовал легкий укол стыда — за собственными измышлениями действительно не подумал о том, как чувствует себя Курильщик. На периферии сознания мелькала мысль, что его отец не очень-то меня и приглашал, но я понимал, что сейчас мои обиды будут не к месту.       — Или тебе с «белоручкой» неинтересно теперь? — Курильщик истолковал мое молчание по-своему и стал заводиться. — Думаешь, раз художник, то «жизни не нюхал»? Ну, извини, я, знаешь ли, не могу как ты, физически работать. Есть у меня, если ты не заметил, один недостаток — препятствующий. Только так жить тоже можно…       В уголках его глаз появилась влага, и я поспешил схватиться за спинку его коляски:       — Тише…       Он, как ни странно замолчал и уставился на меня пронзительными глазами. Наверняка сам себя не контролировал, поэтому и позволил себе же выглядеть таким… трогательным? От меня ждали продолжения, а оно никак не приходило на ум. Пришлось импровизировать на ходу, толком не фильтруя:       — Ты что, ненормальный? При чем здесь это все? Какая, на хрен, белоручка? У тебя, вообще-то, дом, семья и картины. А у меня что? Койка в клоповнике да рюкзак.       Курильщик оторопел. Слезы его высохли также быстро, как и появились. Он несколько раз моргнул, будто впервые меня увидел. А я почувствовал, как лицу становится жарко.       — Только из-за этого? — удивленно пробормотал Курильщик. Всем своим видом он намекал, что для него это — не причина. И у меня отлегло.

***

      Лямки походного рюкзака были еще крепкими и могли бы пережить парочку миграций, чего не скажешь о многочисленных молниях. Металлические собачки, тонкие и длинные, норовили отломиться при малейшей попытке их расстегнуть. Среди множества полезных вещей вроде проездного и карманного фонарика мне никак не удавалось отыскать нужное.       Брать визитку Лэри я не собирался — автобус, на котором мы уехали, давно пришел в негодность, а другого транспорта с нашими-то доходами не предполагалось. Да и потребности особой не было. Плюс неудобно будет тащиться в автосервис на другом конце города. Но Лэри проявил логовскую настырность, и всучил свои контакты всем общинным, включая меня.       Может, он по старой дружбе замолвит за меня слово перед хозяином сервиса? «Дружба» — это, конечно, громко сказано, но все равно хочется чего-то более устойчивого и надежного. И не только по отношению к работе.       — Чего ты так дергаешься? — закатил глаза Курильщик. — Он тебя не съест.       — Я не дергаюсь, — упрямо отозвался я больше для себя, чем для Курильщика.       Поджидая его отца, я и впрямь волновался, и отчаянно хотел, чтобы это было незаметно. Тщетно. Я вроде как заготовил речь, но все слова выветрились из моей головы, едва раздался щелчок дверного замка.       — А кем вы работаете? — глаза Циммермана-старшего уменьшились за линзами очков, но на его виртуозность в использовании уничижительного взгляда это не повлияло.       — Автослесарем, — как школьник ответил я.       — Снимаете квартиру?       — Комнату, — для отца Курильщика прозвучало, наверное, как «живу в шалаше».       — Замечательно, — кивнули мне. — И в вашей комнате, наверное, есть все условия для инвалида-колясочника?       Я почувствовал, как закипаю.       — Пап!.. — возмутился Курильщик, но не удостоился никакой реакции.       — И как вы планируете организовывать быт?       — Мы и в худших условиях жили! — не выдержал я. Едва сдержался, чтобы не вскочить, и теперь зло смотрел на леденяще спокойного отца Курильщика. Лучше бы выгнал меня сразу, чем сейчас так унижать на глазах Курильщика.       — Жили. И сбежали.       Я почувствовал, что говорю с бараном. Это взбесило и глухо разочаровало. Что толку говорить тому, кто уже про тебя все решил заочно?       — А теперь не сбегу! Не сбегу больше! — выкрикнул я, уже не заботясь о приличиях. Меня все равно не хотят слушать — так чего миндальничать? Получилось слишком громко — краем глаза я заметил, как дернулся слева от меня Курильщик.       В лице Циммермана-старшего что-то переменилось. Он откинулся на спинку стула и победно закинул руки за голову. Теперь он смотрел на меня из-под очков. И в его глазах я впервые увидел что-то кроме деятельного презрения. Его губы подрагивали, будто он тщательно сдерживал улыбку, а в глазах мелькнула лисья хитринка.       — Очень на это надеюсь, — медленно, с расстановкой произнес он, закидывая одну ногу на другую. Вся педантичность вмиг слетела с него, и он стал похож на престарелого хиппи, постигшего тайны бытия. И это даже не раздражало. А потом он сделал то, чего я от него совсем не ожидал– подмигнул и улыбнулся мне. Удивительно, как эта улыбка подходила его лицу. Он даже стал отдаленно напоминать юного Курильщика.       Ответной улыбки я сдержать не смог. Курильщик фыркнул и облегченно покачал головой. И я решил, что связался с очень хитрым семейством.