Недетский взгляд

Иорвет ненавидел Йуле. С тех пор, как они покинули Вызиму, настрой его, конечно, немного улучшился — Вернону больше не нужно было присутствовать на бесконечных придворных балах, вытанцовывая посольских дочек и чиновньичьих жен, возвращаться в покои глубоко за полночь, благоухая сладкими чужими духами А у Иорвета пропала необходимость бесконечно язвить по этому поводу, но, судя по всему, праздник все равно будил в эльфе неприятные воспоминания о прошлой бродяжьей жизни — или наоборот, слишком приятные и ныне неповторимые. Вернон никогда не спрашивал у него о причинах такой нелюбви к невинным традициям торжества, а Иорвет замечал лишь, что люди праздновали эльфские праздники, ничего не зная об их истинном значении. Донести это истинное значение до родных эльф, впрочем, не утруждался. Пока с ними жил Иан, однако, Иорвет переступал через себя, и праздник в их доме все же вступал в свои права. Вернон вообще старался устраивать для мальчика побольше праздников с самого раннего его возраста. Он словно надеялся так перекрыть собственные воспоминания о своем тяжелом детстве. Живя в Вызимских трущобах, Роше каждый канун Йуле предпочитал проводить подальше от дома — праздничная ночь была для матери самым горячим временем, она приводила домой клиентов — иногда даже не по одному, и утром Вернон находил женщину мертвецки пьяной — и хорошо, если не избитой до полусмерти. Всякий раз оставалось только радоваться, что красть у них в доме было решительно нечего. На долгие годы эти воспоминания и у него отбивали всякое желание праздновать, но с появлением в его жизни ребенка все изменилось. Иан всегда ждал канун Йуле с нетерпением, и готовиться к нему начинал заранее — особенно с тех пор, как поселился вместе с родителями в Оксенфурте. Здесь, свободный от придворного этикета, мальчик мог насладиться торжеством в полной мере. Он никогда не просил денег на подарки близким — и, если Вернон сам предлагал ему небольшую спонсорскую помощь, неизменно отказывался. Роше не знал, как это мальчику удавалось, но обоих отцов утром после самой длинной ночи ждали простые, незамысловатые, но выбранные с любовью и вниманием подарки. В последний год перед отъездом в Нильфгаард Иан раздобыл для Иорвета прекрасный набор для резьбы по дереву. Эльф был так поражен этим подарком, что едва не испортил сюрприз, готовый допытываться, не украл ли мальчик эти вещи. Роше вовремя остановил его, а потом провел небольшое самостоятельное расследование. Ответ оказался одновременно очень простым и неожиданным. Выяснилось, что за два месяца до праздника Иан, не сказав родителям ни слова и умело скрываясь от внимания Иорвета, принялся помогать Шани в ее работе в Университете. Он мыл пробирки, расставлял книги по алфавиту или возвращал их в библиотеку, мотался на побегушках в теплицу или лабораторию, и профессор платила ему по кроне в день. К Йуле денег хватало и на подарок для Иорвета — его мальчик присмотрел в лавке на Торговой площади, и на новый ремень для Роше, который для Иана раздобыл в самом Новиграде мастер Лютик. Конечно, сын надеялся сохранить все свои старания в тайне, оставив для отцов на простых подарках налет романтической тайны. Но Иорвет так волновался, что из сына растет вор — сказывались воспоминания о шальной юности Вернона — что пришлось посвятить его в результаты расследования. Эльф был так горд, что едва не прослезился — старания Иана оказались для него ценней самого подарка, хотя этот набор — куда дешевле, чем тот, которым он пользовался обычно — Иорвет теперь использовал всегда, когда руки его доходили до украшения очередного книжного шкафа или деревянной ставни на окне. Каждый год накануне праздника эльфы отправлялись в лес, даже если на улице стоял лютый мороз или противная хлипкая слякоть. Они собирали еловые ветки, остролист и омелу, а вечером перед торжественным ужином сидели у камина и плели венки, наполняя комнату неповторимыми ароматами хвои, трав и снега. Ради таких вечеров Вернон научился готовить традиционные йульское блюда. Походная жизнь и так заставила его освоить кулинарный навык в той мере, чтобы еда не приедалась, была питательной и бесхитростной. Но на праздник Роше теперь неизменно брался за сложный краснолюдский суп, пряные клецки и традиционное полено — цукаты и ягоды для него приходилось замачивать в скеллигском роме задолго до Йуле, но Вернон никогда не жалел усилий. Самую длинную ночь они проводили втроем — и для человека это были едва ли не самые счастливые минуты за весь год. Он сидел у тлеющего камина в скрипучем деревянном кресле, делая маленькие глотки из кружки с разогретым гранатовым соком с пряностями, и слушал, как его эльфы по очереди играли на флейтах и пели. Спать Иану разрешалось отправиться под утро, когда мальчик уже едва держал глаза открытыми от усталости, но всякий раз, проснувшись на следующий день, Роше и Иорвет находили подарки от него на столе в кухне. Свои собственные дары Иан обнаруживал под подушкой или на постели рядом с собой, едва проснувшись. Родители не жалели ни сил, ни денег, чтобы порадовать его. Вернон предпочитал практичные подарки — новые сапоги, куртка, рубаха из прочного и легкого полотна, сумка, чтобы таскать в ней книги и маленькие мальчишеские сокровища, книги по ботанике, на которые мальчик променял прежде обожаемые рыцарские романы. Иорвет же старался подобрать для сына что-нибудь совершенно бесполезное, но неизменно уникальное и красивое. Сам он никогда не носил никаких побрякушек, хотя Роше знал, что эльф любил все блестящее и яркое, как настоящая гарпия. Но навязанный самому себе статус и странная нелогичная гордость мешали Иорвету признать за собой эту маленькую слабость. Но зато он вовсю отрывался на Иане. Мальчик получал в подарок вещицы, которые сам бы для себя никогда не выбрал — музыкальные шкатулки с инкрустацией, золотые фибулы с мерцающими самоцветами, писчие принадлежности тончайшей работы, которыми и писать-то было страшно, вдруг сломаются. Весь праздничный день они трое проводили вне дома — долго гуляли по улицам Оксенфурта или — если было достаточно снежно — выбирались за городские стены, чтобы покататься на санках со склонов берегов замерзшего Понтара, покидаться снежками или построить крепость. Иорвет, что бы он там ни говорил о Йуле, этими днями откровенно наслаждался, даже не думая экономить эмоции, и сложно было сказать, кому эти бесшабашные детские игры приносили больше удовольствия — ему или Иану. Но теперь Иан был далеко. Он уехал учиться в Нильфгаард полтора года назад, и, конечно, не мог приехать на праздники домой. Оба они, и Вернон, и Иорвет, очень гордились успехами сына. За последние годы они столько наслушались о том, каким уникальным был их мальчик — первый ребенок-Исток за долгое время, едва ли не единственный в своем роде — что просто не могли противиться тому, с каким энтузиазмом сам Император принялся за поиски достойного учителя для него. Эльф, конечно, очень скептически отзывался о таком интересе Эмгыра к Иану, но прекрасно осознавал при том, что в этом вопросе ничего не понимал, а образование мальчика ему — университетскому студенту — представлялось чрезвычайно важным делом. Иан теперь учился у Знающего в Городе Золотых Башен, и Вернон до сих пор с тоской вспоминал день, когда они распрощались с Ианом на долгие месяцы, отправляя его в Нильфгаард. Иорвет, конечно, бодрился, держался весело и беззаботно, с воодушевлением рассуждал о том, что не пройдет и десяти лет, как всем на континенте станет известно имя Иана аэп Иорвета, лучшего Знающего от Великого моря до Драконьих гор. Но когда корабль, увозящий мальчика прочь, вышел из Новиградского порта, и родители вернулись в Оксенфурт, Иорвет несколько дней почти не разговаривал, отделываясь от Вернона короткими рубленными злыми фразами, и Роше не стал ему мешать переживать эту потерю. Он и сам скучал по Иану, но, привыкший к разлукам, убеждал себя, что тем радостней будет новая встреча. Иорвет же, не привыкший сдаваться обстоятельствам, мог лишь злиться и предаваться унынию. Первый Йуле в разлуке с сыном эльф проспал. Он завалился в постель накануне праздника, едва начало смеркаться, и не вставал до самого следующего вечера. Конечно, Вернон тогда ничего не готовил, и подарками они не обменивались. Через два дня после праздника Роше нужно было возвращаться в Вызиму — его ждали обычные обязанности. Но оставлять Иорвета одного человеку было попросту страшно. Тот, однако, выйдя из своей затяжной спячки, с улыбкой объявил, что с ним все в порядке, и буквально вытолкал Вернона из дома — эльфа ждали экзамены в Университете и другие не менее важные дела, за которыми легче было пережить разлуку с Ианом. Иорвет сказал даже, не скрывая гордости, что теперь должен будет учиться даже больше, чтобы соответствовать уровню их ребенка. Приход очередного кануна Йуле Роше ждал с тревогой. Освободившись на время от своей работы, он вернулся в Оксенфурт за три дня до праздника, чтобы задержаться на целую неделю. В Иорвете он не заметил никаких негативных изменений — тот вел себя совершенно, как обычно — радуясь встрече с супругом, всю ночь и весь первый день не выпускал его из постели. Эльф словно пытался наверстать тот месяц, пока они почти не виделись, и в своей любви был просто неутомим. Вернон после таких упражнений едва мог встать с кровати, Иорвет же, оставив его отсыпаться, облачился в серую мантию и упорхнул, велев ждать его и никуда не уходить. Эльф учился последний год — в начале лета его ждала защита магистерской диссертации, а потом — полная неизвестность. Иорвет заговаривал об этом нехотя, старался ничего не загадывать. За годы учебы он успел обрасти полезными знакомствами, заработать какое-никакое имя в академической среде, но ничто из этого не гарантировало ему осуществления главной мечты. Всем было известно, каким сложным делом оказывалось получить кафедру в Университете и выступать в нем, даже не имея профессорской должности. Иорвет шел к этой цели упрямо и старательно, добивался признания, как прежде — побед в сражениях. И Вернон, грешным делом, надеялся, что учеба отвлечет эльфа от неминуемо приближающегося неприятного праздника. Сам он намеревался самую долгую ночь года провести так же, как предыдущую — не выпуская супруга из объятий. Все пошло наперекосяк с самого утра. Иорвет, облаченный в одну лишь широкую рубаху, доходившую ему едва ли до середины бедра, был верен традициям. Он усадил Вернона на стул перед магическим зеркалом, неторопливо приготовил мыльный раствор, разложил бритвенные принадлежности. Все было совершенно как обычно, но в этой знакомой привычной процедуре, в отточенных годами жестах эльфа чувствовалась какая-то смутная глубокая нервозность. Она начала проступать во всем, едва Иорвет приступил к бритью. Вода в миске оказалась слишком горячей, помазком эльф двигал так резко, что едва не царапал кожу человека, а, взявшись за бритву, он ринулся в атаку так яростно, словно собирался зарезать ею Вернона. Один неловкий жест оставил на щеке Роше короткий порез, и Иорвет с непроницаемым лицом промакнул его полотенцем — не сказав ни единого слова, хотя обычно старался в таких случаях загладить свою вину поцелуем или хотя бы ласковым словом. Заканчивал Вернон процедуру, уже всерьез опасаясь за свою жизнь. Не взглянув на него, Иорвет вымыл принадлежности, убрал их в сафьяновый чехол и отправился одеваться. — Иорвет, — не вставая с места, только разведя чуть шире колени, позвал Вернон. Очень часто их ежедневный ритуал не ограничивался одним лишь бритьем, и стул для него они предусмотрительно использовали самый прочный. Эльф вопросительно глянул на человека через плечо, сделал вид, что совершенно не понимает его намека. Роше даже на мгновение стало неловко, а потом он почувствовал себя ужасно глупо — хорош же он был, должно быть, сидя в похабной приглашающей позе, как куртизанка на празднике в замке развратного барона. Человек кашлянул, сдвинул колени и выпрямился. — Ты уходишь? — спросил он, хотя ответ был и так очевиден. — У меня встреча в Университете, — равнодушно откликнулся Иорвет, — а потом — коллоквиум по истории Северных королевств. Будем обсуждать резню в Цинтре. Все это он произнес с таким отстраненным, почти потерянным видом, что на мгновение Роше захотелось подняться, подойти к эльфу, обнять его за плечи и заявить, что он никуда его не отпустит. Сделать так он, конечно, не мог, но Иорвет еще на пару мгновений задержал на человеке взгляд, словно ждал от него чего-то подобного. Потом отвернулся, застегивая мантию у горла. — Я буду ждать тебя вечером, — сделал Вернон последнюю жалкую попытку сказать Иорвету что-то толковое. Тот явно не забыл, что за день был на дворе, и, похоже, выбрал напрочь игнорировать этот факт. Тем лучше. Эльф рассеянно кивнул, подхватил со стола у окна стопку своих рукописей и, не обернувшись больше на Вернона, вышел из комнаты. Оставаясь в одиночестве в собственном доме, Роше неизменно чувствовал себя донельзя глупо. В иных обстоятельствах ему всегда было, чем себя занять, иногда, в ставке посреди Темерского леса, в оперативном штабе в Новиграде, на стоянке у границы Редании, он едва находил время, чтобы поесть и справить естественную нужду. Здесь же, в этих теплых безопасных стенах, в доме, так заботливо украшенном и обжитом, человек ощущал себя мечом, повешенным на гвоздь до лучших времен. Он не любил читать, и Иорвета неизменно раздражало, если человек брался за домашние дела слишком активно — перекладывал вещи, брошенные на самых подходящих для них местах, или стирал пыль, на которой Иорвет, торопясь, вычерчивал пришедшие в голову мысли. Вернону казалось кощунственным заниматься дома тем, за чем он коротал время в иных местах — чисткой оружия или корпением над картами и планами крепостей. И выходило, что стены собственного дома начинали давить на него, а одиночество, пусть и такое короткое, становилось неподъемным. Помаявшись немного и решив, что спать он больше не хочет, Вернон не спеша оделся, растягивая каждую минуту, словно надеялся надевать сапоги целый час и убить так время до вечера. План этот, конечно, был обречен на провал. Роше спустился в кухню и провел ревизию продуктов в погребе и буфете — в его отсутствие Иорвет предпочитал обходиться малым. Он почти не обедал и не ужинал дома, и запасы провизии ограничивались немного подчерствевшим хлебом, аккуратно сложенными вместе и завернутыми в тряпицу огрызками сыра — эльф никогда не выбрасывал продукты, даже если не мог доесть то, что оказывалось на столе — и россыпью зимних яблок и груш. Ничто в доме не напоминало о грядущем празднике — Иорвет не принес ни единой веточки омелы, ни одной толстой свечи, которые прежде притаскивал целыми охапками, будто ограбив Святилище Вечного огня, чтобы зажигать их вместе с Ианом, ни одной еловой ветки. И глядя на этот триумф обыденности Вернон вдруг ощутил такую тоску, что впору было сесть на пол и разрыдаться. Делать этого он, конечно, не стал. Еще немного посомневавшись, человек решил, что, даже игнорируя Йуле и делая вид, что сегодняшняя ночь ничем не примечательна, Иорвет не станет отказываться от ужина. А для того, чтобы этот ужин приготовить, необходимо было разжиться всем необходимым. И это, в свою очередь, был отличный повод для Вернона выйти из дома и не ждать своего эльфа, как верная женушка мужа-солдата из дальнего похода. Оксенфурт, в отличие от Иорвета, готовился к Йуле, и приближающийся праздник буквально ощущался в воздухе — город пах свежей выпечкой, пряным вином и еловыми лапами. Улицы были полны людей — в этом году снегом зима была небогата, но накануне ударил небольшой мороз, и жители города бежали по своим делам, поскальзываясь на заледеневших лужах. Румяные нарядные женщины спешили от лавки к лавке, шумные стайки детей выискивали крохотные островки снежного крошева, чтобы слепить снежок-другой и запустить им в товарища. Тут и там встречались уличные музыканты, тянувшие торжественные гимны или просто наигрывающие какие-то веселые мелодии. И в этой толпе Вернон почувствовал, как глухая тоска покидает его. Сложно было оставаться мрачным среди тех, кто искренне радовался, что вот-вот ночи будут становиться короче и запахнет весной. Люди ждали праздника, невзирая ни на что, и отдавались своему предвкушению всей душой. На подходах к торговой площади, лавируя между компаниями горожан, Вернон заметил в толпе знакомую рыжую макушку. Он ускорил шаг и вскоре поравнялся с Шани. Женщина, одетая не в привычную профессорскую мантию, а в короткую кроличью шубку поверх длинного вышитого зеленого платья, узнав Роше, улыбнулась ему как вновь обретенному родственнику. — Как замечательно, что вы вернулись! — воскликнула она, подхватила человека под локоть, и вместе они ловко вывернулись из разномастной толпы и оказались на открытом пространстве площади. Здесь вдоль краев ее теснились открытые уличные лотки и временные палатки заезжих купцов. Каждый расхваливал свой товар, и голоса мешались с доносившейся откуда-то музыкой. Шани держала Роше за локоть крепко, словно опасалась, что, оторвавшись от нее, он непременно заблудится в толпе и потеряется. — Надолго на этот раз? — спросила женщина, останавливаясь у одного из лотков. Здесь торговали копчеными колбасами, сыром, чьи огромные белые головы высились, как городские башни, медом в сотах и мелкими жесткими галетами. Роше не считал Шани своим близким другом, даже приятельницей — они почти не были знакомы, хотя он знал, что женщина души не чаяла в Иане и помогала Иорвету устроиться в Университете. Однако сейчас профессор говорила с Верноном так, будто их связывали долгие годы крепкой дружбы, и она знала о нем решительно все. Это вполне могло оказаться правдой — если не Иорвет, то Иан никогда не отличался особой скрытностью, и в такой чудесный день Роше совсем не хотелось задумываться, почему женщина выбрала с ним такой панибратский тон. — На неделю, — ответил он честно, и зачем-то добавил: — в Редании и Темерии сейчас спокойно, и мои ребята вполне справятся и без меня. — фраза звучала странновато — откуда Шани было знать, о каких «ребятах» шла речь, но она закивала, будто пояснять ничего не требовалось. — Это замечательно, — заявила женщина, — в Университете сейчас перерыв в занятиях, и Иорвет, должно быть, очень рад вашему приезду. На мгновение Роше нахмурился — из слов Шани выходило, что эльф солгал ему утром о своих планах, а это был тревожный сигнал — возможно, следовало извиниться, распрощаться и отправиться на поиски Иорвета — а ну как ему вздумалось заливать свою тоску желудевой водкой в ближайшей корчме? Но тут же какая-то скрытая часть сознания Роше — трусливая, не желавшая знать правду — подсказала — Шани и Иорвет относились к разным факультетам, едва ли женщина была полностью осведомлена в расписании эльфа. — Я и сам рад вернуться, — подтвердил Роше, улыбнувшись и чувствуя, что сказал чистую правду. Йуле или нет, Иорвет был неизменно прав в том, что в их ожидании встречи друг с другом самым приятным было наконец ее дождаться, — А что, — спросил человек, решительно оглядывая прилавок, — этот сыр — хороший? — Лучший на Континенте, друг! — гордо, с ясным офирским акцентом ответил купец. Длинным и не слишком чистым ножом он отрезал от одной разломанной головки тонкий ломтик и на лезвии протянул его Роше. Человек немного опасливо взял его, отправил в рот, прожевал и улыбнулся. Сыр и правда был великолепный — выдержанный, с правильными хрусткими «песчинками» и ароматом. Конечно, пришлось приобрести целый шмат этого сыра, а вдобавок к нему — палку колбасы из кабанины и крохотную баночку с ароматным липовым медом — откуда торговец раздобыл его посреди зимы, оставалось загадкой. Вместе с Шани Вернон переходил от лотка к лотку. Женщина, по ее словам, слишком занятая, чтобы готовиться к празднику заранее, сейчас наверстывала упущенное. Роше же покорно велся на уговоры продавцов, добавляя к своей добыче то плитку шоколада, то бутыль вина, которое не собирался пить, то пучок неведомых специй. Шани легко, ни на секунду не вспомнив, что они едва знакомы, рассказывала, что чаще всего оставалась на Йуле одна. Это ее никогда особенно не расстраивало, хоть она и мечтала иногда провести праздник в кругу собственной семьи, которую никак не отваживалась завести — где угодно, лишь бы не ехать в Третогор к матушке, смеялась женщина. И за этим смехом чуткое ухо Роше улавливало хорошо скрытую, потаенную даже от самой Шани печаль. Она была ученым, она спасала жизни, она была занята каждую минутку каждого дня, но, когда вокруг царило веселье, не могла не думать о почти упущенных возможностях завести собственный «круг» — как она это называла. Роше вдруг от всей души захотелось сказать ей, что счастье могло обрушиться на нее внезапно — как на него самого. По его прикидкам, женщина едва разменяла четвертый десяток, и Вернон мог бы рассказать ей, что Иорвет и Иан появились в его жизни как раз в этом возрасте. Да и дело, было, конечно, вовсе не в годах. Но на откровения с Шани Роше все же не решился, и продолжал слушать ее веселые рассуждения, поддакивая и смеясь. Он почувствовал почти постыдное облегчение, когда Шани сменила тему. — А как успехи у Иана? — спросила она, пока очередной купец отвешивал для нее орехи, — Иорвет сказал, он сейчас учится в Нильфгаарде? Правду говорят, что там школы лучше, чем на Севере? — Иан учится не в школе, — принялся охотно объяснять Вернон. Обычно ему не представлялось возможности поговорить о сыне — среди бойцов ходили уже ставшие привычными глупые слухи о происхождении мальчика, которого некоторые из них видели лишь мельком, — его обучением занимается Знающий — эльфский чародей, говорят, советник самого Императора. Шани уважительно поцокала языком, но вдаваться в подробности не стала. По Торговой площади они кружили довольно долго, пока наконец, извинившись, Шани не сказала Вернону, что ей пора отправляться домой. — Я почти уверена, что ко мне заглянет на огонек один знакомый, — таинственно улыбнулась она, — он не сказал, конечно, ничего определенного, но у него есть милейшая привычка придумывать поводы, чтобы зайти. Думаю, Йуле он не пропустит. — она чуть опустила ресницы и вздохнула, — надеюсь… Вернон, пожелав ей светлого праздника, раскланялся с женщиной. А попрощавшись, почувствовал, как к нему возвращается смутная тревога. Хреновый из Роше был бы агент, если бы он позволил самому себе поверить в собственную успокаивающую ложь. Объяснение вранья Иорвета не выдерживало никакой критики — эльф солгал ему, и это было совершенно очевидно. Впрочем, бежать и разыскивать его в городе, погруженном в предвкушение праздника, было глупо. Роше решил, что вечером непременно, как бы невзначай, расскажет Иорвету, что наткнулся на Шани, и та поведала ему, что в Университете не проводилось сейчас никаких занятий. Человеку было даже любопытно послушать, как эльф станет выкручиваться. Сумка, которую человек прихватил с собой, оттягивала плечо — забывшись, он, казалось, скупил половину рынка, и толкаться в толпе теперь стало не слишком удобно. Вернон решил, что пора двигать домой — минуя центральную улицу, хорошо изученными узкими переходами, подальше от столпотворения. Оксенфурт был одним из тех городов, где неопытный путешественник легко мог заблудиться. Но Роше, привыкший в каждой новой крепости прежде всего искать пути отступления, свернул в переулок уверенно, ни на секунду не засомневавшись. Он прошел мимо высоких глухих заборов чужих домов, вдыхая терпкий запах дыма из печных труб. День клонился к вечеру, начинало смеркаться, и, утомленные дневной суетой, люди собиралась в теплых кухнях своих жилищ, зажигали свечи и накрывали столы. Могло статься, что и Иорвет уже вернулся из своего таинственного похода и, не найдя человека дома, начинал злиться. А, может быть, и вовсе не заметил его отсутствия — за последние полтора года, с того момента, как Иан уехал в Нильфгаард, Иорвет учился искусству одиночества, все чаще оставаясь наедине с самим собой, и иногда его успехи на этом поприще начинали всерьез волновать Роше. Он ускорил шаг, повинуясь странному порыву, но переулок, вильнув, вдруг вывел его на незнакомую широкую улицу. Человек не смог сразу вспомнить, бывал ли здесь прежде — а, может быть, это сумерки так причудливо меняли очертания домов. Вернон неспешно прошел по краю брусчатой мостовой — окна в окружающих его домах казались совершенно необитаемыми, но в единственной лавочке, на которую наткнулся человек, горел свет. Роше помедлил перед тяжелой дверью, силясь прочитать вывеску над своей головой, но потом, оставив бесполезные попытки, толкнул створку и вошел. Мелодично звякнул серебряный колокольчик. За высоким прилавком сидел человек — седовласый, щуплый, словно ссохшийся кусочек сыра, в больших очках на носу, лавочник читал какую-то толстую книгу и едва обратил внимание на посетителя. Вернон неуверенно приблизился. В книжных лавках, куда он заглядывал в Вызиме и в Новограде в поисках подарков для Иорвета, он неизменно чувствовал себя дурак дураком, каждый раз гадая, какой именно фолиант придется эльфу по вкусу, не прочитал ли он уже все из представленного ассортимента. Здесь же ощущение дополнялось странной, какой-то трескучей тишиной, словно за стенами с десяток человек перелистывали страницы десятка книг. — Ищете что-то особенное? — осведомился продавец, наконец оторвавшись от своей книги, и Роше заколебался. Вдоль стен лавки высились шкафы, под завязку набитые разномастными томами, и, казалось, их так много, что они по всем законам природы просто не могли уместиться в тесном пространстве комнаты. — Я хотел бы осмотреться, — сказал Вернон, и старичок покладисто кивнул, сделал широкий приглашающий жест и вернулся к своей книге. Роше медленно двинулся вдоль полок, вглядываясь в названия. За годы жизни с Иорветом, с тех пор, как тот стал студентом Университета, Роше волей-неволей узнал и запомнил несколько имен философов, чьи книги супруг поглощал с такой жадностью. Знал он также и тех авторов, из-под чьего пера выходили книги, которые читал в свое время Фольтест, а после него — Иан. Но здесь, в огромных книжных шкафах, он не заметил сперва никого знакомого. Вернее, не так — имена казались смутно похожими на те, что он запомнил, но написаны были будто со специальными глупыми ошибками. Взгляд зацепился за две фамилии, и Роше негромко удивленно усмехнулся. Память хранила их еще с тех пор, как Иорвет возглавлял отряд флотзамских «белок», и это был условный пароль его банды, а слова эти всегда казались Роше всего лишь бессмысленным набором букв. Но — вот странность — на полках он обнаружил сразу несколько томов авторства неких Хайдеггера и Кьеркегора. Они гордо стояли между работами других неведомых писак — Вернон вытащил и взвесил в руке толстую книгу с весьма магическим названием «Феноменология духа» за авторством милсдаря Георга Гегеля. Даже не поднимая обложки, Роше предположил, что это была работа по гоэции, и Иорвету, а тем более, Иану не стоило давать ее в руки. На соседних полках тома оказались удивительно яркими, с красочными сочными рисунками на корешках. Одна — почти неприлично толстая, в красивом бархатном переплете — рассказывала явно о каком-то древнем властителе, питавшем страсть к магическим артефактам, другая, поменьше и поскромнее оказалась историческими хрониками неизвестной страны Нарнии — должно быть, одного из тех эльфских королевств, память о котором хранили лишь старейшие Знающие. Целая батарея ярких томов, судя по названию, должна была поведать о ведьмаках, но это едва ли могло заинтересовать кого-то из домочадцев Вернона. Он побродил еще немного вдоль полок и наконец, чувствуя, как в тесном помещении ему становится тяжело дышать от книжной пыли, остановил свой выбор на одном издании. Фамилия автора удивительным образом напоминала ту, что носил один из профессоров, с которыми Иорвет водил дружбу, а название показалось Роше чрезвычайно интригующим. Книга именовалась «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого», и Вернон решил, что эльфа этот парадокс непременно повеселит, хоть он и понятия не имел, кем был означенный Заратустра — возможно, каким-то давно почившим магом. Или очередным пустозвоном из академического сообщества. Лавочник поджидал его у прилавка. Роше поинтересовался, сколько стоила книга, и тот, словно наугад, назвал слишком низкую цену. Вернон выложил на стойку перед старичком несколько золотых крон и жестом отказался от сдачи, пожелал светлого Йуле и почти сбежал из странной книжной лавки. Домой он добирался, когда сумерки совсем сгустились, и самая длинная ночь вступала в свои права. Идя по знакомой улице, Роше издалека заметил, что в окнах его жилища не было света — значит, Иорвет еще не вернулся. Отчасти, это было даже хорошо — у Вернона могло хватить времени до его прихода приготовить ужин — полная сумка продуктов приятно тяжело билась о бедро. Однако, открыв входную дверь, Роше замер на пороге. В доме пахло… странно. В воздухе висел легкий, но весьма различимый аромат смолы и хвои, словно праздник, вопреки воли хозяев, все же просочился в их дом и угнездился здесь. Вернон пересек прихожую, прислушиваясь, стараясь ступать очень тихо, осторожно приоткрыл створку и заглянул в кухню. Иорвет сидел за столом в полной темноте, и в первый момент Роше показалось, что эльф заснул. Но стоило ему сделать шаг вперед, тот вздрогнул, и даже сквозь мглу Вернон увидел его улыбку. — Я давно тебя жду, — сообщил Иорвет негромко. Здесь, в кухне, аромат хвои был куда более ярким и отчётливым, чем в прихожей, а, приблизившись к столу, Роше разглядел на нем высокую белую свечу, установленную в самом центре. Он нахмурился и опустил сумку на пол. Иорвет же медленно поднялся со своего места, обошел стол и приблизился к человеку, обнял его за шею, окутывая запахом прохладного лесного ветра, мха и густой смолы. — Я обманул тебя, — шепнул эльф, и Вернону ничего не оставалось, кроме как обнять его за талию в ответ и привлечь к себе ближе — так, чтобы лбы их мягко соприкоснулись, — Я не ходил в Университет, но, если бы я не солгал, сюрприза бы не вышло. Роше не стал задавать вопросов, даже почти не удивился — ароматных объятий, знакомой теплой близости родного тела ему было достаточно, и они не размыкали кольца рук, не двигаясь, несколько долгих минут. Наконец плавно выдохнув, Иорвет отстранился. — Люди и эльфы считают, что каждый год провожают самую долгую ночь и надеются, что утром мир для них изменится, что с каждой новой каплей света каждого нового дня они будут становиться счастливей и найдут в себе силы держать собственные обещания, — заговорил эльф снова, обходя стол, — это правда — я не люблю Йуле. Но причина вовсе не в том, в чем ты думаешь или о чем я говорил раньше. Просто для меня этот праздник не имеет никакого смысла. Моя долгая ночь закончилась в тот миг, когда я встретил тебя. Роше не двигался с места — его глаза привыкли к темноте, и он четко различал теперь очертания фигуры Иорвета. Тот поднял со стола коробок спичек и теперь немного нервно крутил его в пальцах. — Ты — мой свет, — продолжал он тихо, — моя надежда, моя главная клятва. Пока я с тобой, тьма мне не будет страшна. Где бы ты ни был, что бы нас ни разлучало, я найду тебя — и выйду на свет даже из самой долгой ночи. — Иорвет, — Вернон почувствовал, как непрошенный ком подкатил к горлу, и он трудно сглотнул, понимая, что не сможет подобрать ответных слов — всеобъемлющее, невыразимо прекрасное чувство, живущее в его сердце, не имело словесных форм, и все определения для него оказывались слишком бедными. — Но я хочу зажечь с тобой эту свечу, — продолжал эльф, словно вовсе его не слышал, — чтобы и у тебя был свет — в эту ночь и в любую другую. Вернон подошел к столу и встал напротив Иорвета. Тот неторопливо чиркнул спичкой, и маленькое золотое пламя перетекло, казалось, с его пальцев на фитиль большой белой свечи. Все так же неспешно эльф двинулся вдоль стен, теперь перенося капли этого света по всей кухне — только сейчас человек заметил, что Иорвет расставил свечи на всех доступных поверхностях. И чем светлее становилось в комнате, тем лучше проступали вокруг связанные и сплетенные между собой еловые ветви, пучки яркого остролиста, которыми эльф в его отсутствие убрал, похоже, весь дом. Наконец закончив со свечами, Иорвет взял одну из них, подошел к Роше и встал перед ним. Пляшущее маленькое пламя отбрасывало золотистый отблеск на его умиротворенное лицо, показавшееся человеку вдруг таким незнакомо прекрасным, словно, пройдя сквозь тьму и пронеся через нее свет, эльф сбросил шелуху прошлого и предстал перед ним обновленным. Вернон подставил руки, и Иорвет передал ему свечу, обхватив своими пальцами его ладони — теперь огонь мерцал между ними, а человек смотрел на эльфа во все глаза, боясь лишний раз вздохнуть и нарушить торжественную тишину момента. Роше понимал, что мог бы простоять так хоть до самой весны, как дерево, пустившее корни, но Иорвет вдруг, глядя ему в глаза, широко улыбнулся. — Пахнет колбасой, — сообщил он и покосился на забытую на полу сумку. Праздничный ужин вышел на славу, хоть на этот раз Вернон ничего специально и не готовил — они обошлись тем, что он накупил днем. Когда с едой было покончено, супруги устроились у разожженного камина, и Иорвет вытащил флейту, покрутил ее в руках. — Без Иана — совсем не то, — сказал он тихо, и впервые с момента отъезда сына в Нильфгаард по-настоящему печально, словно вдруг решил дать себе волю и признаться в своей слабости. — Он вернется, — ответил Вернон, протянул руку, — Иди ко мне, обойдемся сегодня без музыки. Иорвет, отложив инструмент, скользнул к нему на колени, обвил шею руками и прижался всем телом, замер, прильнув щекой к щеке. Для того, чтобы почувствовать близость, ощутить полное, неразделимое родство, им сегодня не нужно было больше ничего — только сидеть, прильнув друг к другу, слушая звучащее в унисон дыхание, и Роше не знал, сколько времени прошло до того, как Иорвет, снова встрепенувшись, медленно отстранился, взял в ладони его лицо и поцеловал человека — неторопливо и глубоко, вмешивая в умиротворенное тепло острые ноты возбуждения. Эльф отпустил его и поднялся на ноги. — Идем, — сказал он, протянув человеку руку, — у меня есть для тебя подарок. И, хоть было совершенно понятно, что подарок эльфа не нуждался в упаковке, Вернон вдруг вспомнил, что и сам кое-что купил для него. — Чуть не забыл, — улыбнулся он и встал с кресла, пересек комнату и вытащил из почти опустевшей сумки книгу, купленную в странной лавке. — Я знаю, что никогда не угадываю с такими подарками, — сказал он эльфу, — но я пытался. Иорвет, посмеиваясь, принял том из рук человека. — Если бы ты меня получше слушал или прочитал хоть одну из моих…- он осекся, глядя на обложку, и по лицу его промелькнула смутная тень беспокойства, — как странно, — эльф поднял глаз на Роше, — где ты ее достал? Вернон пожал плечами, тоже чувствуя неприятный глухой всполох тревоги. — В какой-то лавке недалеко от Торговой площади, — сказал он, — что-то не так? Иорвет неуверенно покачал головой и через секунду снова улыбался. — Профессор Шинце показывал мне свою рукопись и говорил, что собирается назвать ее именно так, — сказал он, вертя книгу в руках, — я запомнил, потому что хотел узнать, кто такой этот Заратустра на самом деле. Но эту книгу написал кто-то другой. Имя похоже, но… Роше решительно шагнул к нему и забрал том у него из рук. — Ты сам говорил, — заметил он, снова сжимая эльфа в объятиях, — идеи витают в воздухе. Может быть, сам Шинце у кого-то украл свою. Иорвет скептически поднял бровь. — Мой глупый человек, — вздохнул он, и это был его единственный аргумент.