...
30 октября 2020 г. в 07:59
Примечания:
бечено.
Он привык. Лурьен знает, почему Херра и Мономона поддразнивают его, всегда знал. Но привык — не значит, что не больно.
Признаться честно, он никогда не желал, даже мысли не допускал, что всё обернётся вот так, но он рискнул — и его состояние, физическое и духовное, пошатнулось, и ему становилось хуже с каждым днём. Кажется, все знают. Все думают, что первыми заметили его поступок, и все думают, что раньше остальных узнали, почему он так поступил.
Он не хочет знать, не хочет чувствовать — но отчаянно хочет вернуться в те дни, когда скука сковывала его по рукам и ногам; он так, так устал от тоски по любви, от одиночества, раздражения и…!
Дыши. Он знает, как. Знает, как справиться с ненавистными эмоциями. Он Хранитель целое столетие и ещё немного, он видел первых заразившихся, видел, как они теряли рассудок. Видел, как отцы убивали своих детей; видел, как дети убивали своих родителей; видел, как возлюбленные убивали друг друга.
Он наблюдал и хранил, хранил и хранил так много информации, записывая всё, работая, будто часы, ведь это его единственная задача. Его работа — наблюдать, не более. Времени на эмоции нет, и они всё равно ему без надобности. Даже если иногда хотелось вырвать собственное сердце вместе с ощущением одиночества — он продолжит наблюдать.
Он — Хранитель.
Он Хранитель… и не важно, как сильно он любит короля — он не для этого работает всю жизнь; как и не важно то, что ему страсть как хочется заглянуть в вероятное совместное будущее. Его работа — наблюдать за городом, за его жителями и за собой.
Он знает — Херра попросила дитя. Он наблюдал, как ребенок растет в Глубинном Гнезде, как покидает его. Он знает о ней, но не хочет знать, каким образом она вообще получилась.
Мономона попросила новый гвоздь для своего помощника, потому что хотела быть уверенна, что он будет в безопасности. Лурьен видел их, вместе и по отдельности, и он знал — они заботятся друг о друге, и их любовь взаимна.
Жуки всегда его дразнят. Всегда сплетничают об одном и том же, но не интересуются напрямую. Лурьен не пытался ничего им объяснить, ведь это — разговоры, объяснения, убеждения — не его работа. Его работа — наблюдать, и он сосредоточился на своих обязанностях и работал без продыху, пока его глаз не закровоточил. Тогда он едва не потерял сознание, но пост у телескопа не оставил — просто не мог.
Это его обязанность — наблюдать.
Через… время, его навещает Король.
Он интересуется о состоянии Лурьена. Спрашивает о желании. Голос правителя безумно тихий, Лурьен едва ли его слышит. Он смотрит — внимательно смотрит на Короля своим единственным глазом.
Король устал. Чертовски устал физически и морально. Вместо спокойного прищура — чистое отчаяние на лице; его слегка качает, руки и ноги дрожат.
Лурьен знает — всегда знал, — что не имеет значения, как сильно он любит Короля — тот не ответит ему. Потому что Король любит свою жену, лелеет и боготворит ее. А Лурьен не эгоист.
Поэтому, со всем имеющейся у него смелостью, Лурьен произносит:
— С сего момента, пока вы полностью не отдохнете, спите в той кровати, что я никогда не использую. Это — мое желание. Если что-то случится, я разбужу вас, — и, едва закончив, он отворачивается о Короля, упустив его в последний раз. Просто наблюдай, это твоя работа.
Все слова, что говорит Король после, он не слышит. Лурьен различает тихую поступь своего дворецкого (чьего имени он уже не может вспомнить), ведущего потрясенного Короля в спальню, которая действительно не использовалась с тех пор, как началась инфекция, ведь у него не было времени. Он не был настолько эгоистичен, чтобы отдыхать, пока его город несчастен.
Медленно, инфекция поглощает город, но хуже не становится. Лурьен неподвижно наблюдает несколько часов, смотря иногда слишком долго, иногда — недостаточно. Его дворецкий уходит отдохнуть, но он — нет; дворецкий возвращается, а он всё так же наблюдает за любимым городом. Наблюдает и тогда, когда просыпается Король, всё ещё уставший, но, по крайней мере, не на грани срыва.
— Почему ты не попросил то же, что и Херра? Мы оба знаем, что у тебя есть на это полное право.
Лурьен его слышит — и кивает:
— Потому что я ваш Хранитель, и это всё, о чем я желал, и более никем не буду.
И позже, когда он ложится на холодный камень, окруженный печатями, которые, извиваясь и обвиваясь вокруг, запирают его тело, он все еще наблюдает, ведь это его работа.
В Грёзах, которые были слишком яркими, пустыми, сухими и слишком теплыми, он впервые за долгое время оглядывается назад, вспоминая дорогой сердцу город, пока Грёзы не искажаются настолько, что он не видит ничего, кроме него.
Только он, его Шпиль, его город и жуки, за которыми он должен был наблюдать.
Даже когда его тело горело.
Кровь закипала.
А глаза кровоточили.
Собственный плащ опалял.
А свет пытался пробиться сквозь темный плащ и яркую маску.
Несмотря на крики Мономоны, когда её вода кипела.
Или бушевания Херры, когда горела её паутина.
Он продолжал наблюдать.
Он отбрасывал тень, пока двое других не успокоились в тени его Шпиля.
Он видел, что стал ближе всех к солнцу, которое сосредоточило на нем всю свою ярость.
Он видел, как Полый Рыцарь возвышался над миром, стоя так прямо и неподвижно, будто статуя.
Он видел, как Херра сплела паутину, более тугую и толстую, более упругую под его Шпилем, и как Мономона собирает всю воду, что капает сверху на его город, чтобы уберечь себя и свои знания.
Он знал, сохраняя бдительность, что ему не до жалкой мести, чувств и мыслей.
Всё, что ему нужно было делать — это продолжать наблюдать.
Потому что он — Лурьен Хранитель, и большего он не желал.