Несостыковки логики: почему Клод казнил дочь?

      Как говорится… Oh shit. Here we go again.       Больше полугода назад я отправила в свободное плаванье по просторам интернета свою первую статью, посвящённую «Однажды я стала принцессой». Если кто не в теме, то советую перейти по ссылочке, расположенной в шапке, и ознакомиться, потому что было довольно весело: мы провели интересную дискуссию в отзывах, поделились собственным мнением, кое-где оспорили некоторые аспекты. Многострадальную статью пересылали, продвигали, воровали, цитировали и даже уродовали, набивая процент оригинальности текста. Чего только мы с ней, беднягой, не пережили — и жопы поджигали, и по головке комментаторов гладили, — но на этом, как оказалось, остановиться я не могу. Ну хочется, хочется мне напичкать этот фэндом своими работами. Не всё же порнуху постить, правильно? Правильно. А я по «масти»-то, вообще, журналист, поэтому грех мне не окунуться в родную среду, сами понимаете.       Вот и сегодня я, натянув на своё раскабаневшее за карантин тело белый халат и смешную шапочку с красным крестиком, предлагаю провести расследование обсудить ещё одного персонажа.       Если в прошлый раз мы рассматривали и аргументировали случаи возникновения неприятных эмоций, которые у нас непроизвольно вызывает безобидная (ну, на первый взгляд) Дженнет, то теперь мы прогуляемся в самую глубь нашей родной дурки. Внутри, дойдя до тронного зала, откуда санитары недавно выгнали и накормили таблетками очередного Наполеона, замечаем, что нас уже ожидает следующий пациент, знаменитый император Клод де Эльджео Обелия.       К слову, если прошлой зимой мне требовалось по три раза уточнять правильность написания его имени, то ныне я называю его слёту. Прогресс, получается.       Но собрались мы здесь не для этого. Кричать имя императора — дело граждан, а мы с вами немного из других степей, так что уважаемый Клод обойдётся и без наших чистосердечных приветствий. Мы же сейчас сядем за стол и приступим к рассуждением над одним из самых неоднозначных вопросов: что же не так с ним, с этим Клодом?       Полистав комментарии под манхвой и прочитав несколько работ здешних творцов, я удивилась: да нашего папеньку-то, выходит, многие не любят не меньше всё той же Дженнет! Его и психопатом кличут, и смерти желают… В принципе, причина ясна: он вообще-то дочь свою безжалостно казнил. Напоминаю, это случилось уже на второй главе манхвы. А оскорбил Атанасию он ещё на первой. Значит, и своё звание мудака Клод, пусть и из «Прекрасной принцессы», заслужил уже с первой страницы нашего с ним знакомства. А это определённо наложило некоторый отпечаток на восприятие читателями персонажа.       Как мы уже обсуждали в предыдущей статье, читательское отношение к героям формируется под влиянием именно главного героя, через которого автор истории пропускает наиболее яркие эмоции. Эти эмоции от персонажа передаются нам, читателям. Поэтому Клод из романа, линчевавший Атанасию из романа, ни за что не заслужил бы нашего прощения, если бы главной героиней была милая и беззащитная оригинальная Атанасия, и читали мы историю о ней, а не о нашей перерожденке.       Чтобы не расписывать по тысяче раз одно и то же и не делить героев на «наших» и «не наших», будто мы на войне, предлагаю обозвать Клода и Атанасию из «Прекрасной принцессы» past!Клодом и past!Атанасией соответственно. Вероятно, логичнее было бы использовать приписочку original, раз уж мы имеем дело с перерождением, но тогда встанет вопрос: а с какого это перепугу «нашему» Клоду не быть original, раз он не перерождался? Да и вообще… Как мы узнали из последних глав манхвы, Атанасия не в другой мир прыгнула, а обернула время вспять. Потому я нахожу немного более уместным использовать здесь именно приставку past.       На том и порешаем. Продолжим.       Реабилитация Клода в наших глазах проходит быстро — быстрее, чем можно представить. Сначала мы, начитавшись воспоминаний Атанасии о «Прекрасной принцессе», брызжем в него ядом, а после, столкнувшись с ним лицом к лицу, умиляемся его неумелой, но искренней заботе. На нас накатывает осознание: не так всё-таки страшен чёрт, как его малюют. Полагаю, по этой причине для большинства Клод, как я упоминала выше, в один момент просто взял — и поделился на «нашего» Клода и на Клода из «Прекрасной принцессы». Ведь не может же Клод, наш неаккуратный и по-неопытному холодный, но любящий папенька, быть тем самым гадом, который затянул на шее Атанасии петлю?       Как же так вышло, что один из них жертвовал собственной жизнью ради дочери, а второй без каких-либо раздумий отправил её на тот свет?       Как же так вышло, что одного из них мы (ну, большинство из нас) простили и полюбили, а второго и по сей день мечтаем четвертовать, если оба этих товарища — одно и то же лицо с одним и тем же детством, с одними и теми же убеждениями, а значит, с одной и той же степенью двинутости?       Как же так вышло, что наш Клод по приятной неожиданности оказался сладкой булочкой со своей трагедий, а past!Клод, имея всё то же самое, утонул в море крови?       И самый главный вопрос: почему past!Клод, вообще, казнил past!Атанасию?       В истории всё было идеально продумано — и вывернуто так, чтобы вопросов у нас не осталось. Ведь, на первый взгляд, всё предельно просто: жестокий император, не терпящий беспорядков, отомстил коварной интриганке за отравление любимой дочери. Но лично я считаю, что всё было совершенно иначе.       Чтобы разобраться в целой горе вопросов, нам, как и в прошлый раз, придётся провести небольшие анализы «Прекрасной принцессы» и того изменённого мира, какой мы имеем сейчас. Однако теперь «Прекрасную принцессу», с которой мы когда-то начинали, оставим на десерт.       О Клоде и влиянии на него Атанасии в «нашей» истории.       Итак, приступим.       Толика рассуждений выше — звук далеко не пустой, а оттого прошу обратить внимание на важный факт: past!Клод и «наш» Клод — один и тот же персонаж. Соответственно, факторы, повлиявшие на становление личности и закаления характера, они оба пережили одинаковые: оба были лишены любви и заботы, оба познали предательства, оба потеряли мать, оба учинили кровавую революцию и… оба встретили Диану.       Всё это так ужасно, так несправедливо. Но вспомните главы с Дианой, вспомните Клода, его взволнованные глаза, трогательное лицо и его душераздирающие слова мольбы. Выглядит, как прекрасная, но трагичная история любви.       Кто же знал, что в обоих мирах их отношения — всего-то отправная точка?       Наталкивает на данную мысль то, что «базовые» события обрываются после рождения Атанасии. Ей даже встречаться с Клодом не пришлось — она начала подстраивать мир под себя задолго до их официального знакомства.       Первым весомым шагом принцессы с мгновения, когда речевой аппарат понемногу начал позволять ей разговаривать, стала логичная цель — завоевывание любви прислуги. Пусть Ати этой любовью пользовалась лишь для того, чтобы тырить шоколад, всё же союзники при дворе, даже обычные слуги, — штука так-то полезная, ведь, как мы знаем, past!Ати отъехала как раз из-за того, что во всём дворце не нашлось никого, кроме Лилиан, кто питал бы к ней тёплых чувств. А слуги, в том числе и горничные, — союзники, между прочим, довольно полезные. Кто ещё может стать для запертой в золотой клетке принцессы лучшими глазами и ушами, чем те, кто по этому дворцу обязан слоняться день и ночь? Кому ещё можно поручить организовать покушение или же, напротив, сорвать оное?..       То, что никто не сорвал устроенное леди Розалией покушение на Дженнет, лишь доказывает: у past!Атанасии никаких «глаз» не было. Как, впрочем, и у Лилиан, которая из-за общения с нелюбимой дочерью императора, видимо, растеряла весь свой авторитет, о котором нам рассказывали в начале манхвы. Поэтому, переродившись, Атанасия пошла по верному пути. Возможно, неосознанно, но она смекнула, что милый ребёнок — слабость многих взрослых, и принялась этих самых взрослых с помощью положительных эмоций привязывать к себе едва ли не с младенчества.       Именно из-за этой способности Атанасии-перерожденки (хотя это вовсе не способность, а обычный ум) в нашем фэндомном народе бытует мнение, будто Клод изменился под влиянием «перевоспитавшей» его дочери.       Позвольте мне вставить сюда своё «фу» — и не согласиться.       Одной из самых больших ошибок во многих токсичных отношениях является то, что условная личность то ли из лучших побуждений, то ли просто сдуру пытается «перевоспитать» свою пару. И внезапно обнаруживает, что взрослый человек — удивительно! — не поддаётся воспитанию, не впитывает, как ребёнок, все слова и замечания. Потому что это дети податливые, как пластилин, а вот взять и перекрутить состоявшуюся личность на триста шестьдесят градусов — дело, я извиняюсь, совершенно иное и к воспитанию никак не относится.       Клод — взрослый человек с определённым набором ценностей, со шлейфом потерь из прошлого, с особым взглядами на мир и на самого себя. Чтобы человек, проживший многие годы по каким-то своим правилам, резко переменил мнение на противоположное, он должен пережить вполне-таки ощутимое потрясение — некий пинок, который заставил бы его поставить под сомнение то, во что он столь долгое время верил. Если же у самого индивида не возникает намерения переосмыслить что-то, то попытки перевоспитания кончатся плохо. Причем, кстати, для самого воспитателя.       Пинком, конечно же, не обязательно должно быть что-то отрицательное — положительные эмоции тоже могут спровоцировать некоторые последствия. За этот пинок многие и принимают Атанасию.       В некотором смысле, несомненно, так и есть, но это не совсем точная формулировка.       Дабы проанализировать глубину и противоречивость отношений Клода и Атанасии, нам нужно детально рассмотреть несколько эпизодов, в том числе и эпизод их знакомства. Но начать я предлагаю с более позднего момента.       Ещё не забыли арку дебюта принцессы? Если же кто подзабыл, то напоминаю.       Была там одна показательная сцена, когда после первого танца Ати заметила направленные на неё взгляды и спросила у отца, не растрепалась ли её причёска. Тот довольно просто, без излишних преувеличений (но зато при всех) наказал ей не париться, якобы она была красотка и выглядела столь же потрясно, как и до танца. Это для него было обычным делом. А что такого в том, чтобы честно ответить на вопрос именинницы-дочери? Ну и похвалить немного — раз в год-то можно. И для Ати, получившей (наверняка не впервые) искренний комплимент, это тоже было нормально, хотя при посторонних обмен милостями ей показался чуждым. Император же на посторонних не обращал внимания. Не обращал просто потому, что мог себе позволить.       В общем, тогда Ати обернулась и поняла, что гости не на неё таращились, а на Клода. «Они решили, что Клод сошёл с ума», — подумала она и, в принципе, была права, потому как для людей, знавших Клода исключительно с одной, строгой, стороны, подобное поведение послужило настоящим разрывом шаблона.       А читателей, не вдававшихся в подробности, вновь и вновь настигала та же участь.       Да, наверное, в такие моменты первым, что приходило в голову, был тот план, по которому Атанасия собиралась покорить сердце отца. Нам чудится, словно у неё получилось, словно она дала ему того самого «пинка» — и папенька великодушно растаял из-за примерного поведения дочурки.       Но это песня о Клоде, а не об Атанасии, а потому ныряем глубже.       С самого старта мы начинаем наш путь, уже относясь к императору с неприязнью. В первую нашу с ним встречу мы рассматриваем его не как нового для нас героя, а как давно знакомого — и по ошибке заведомо видим в нём жестокого ублюдка, каким его и считала испуганная Ати. Тогда нам кажется, что вот он — чёрт натуральный! А потом он сбрасывает с себя чешуйчатую шкуру, и мы прямо лбами бьёмся о следующее: вместо ожидаемой нами ненависти или жестокости к своей дочери мужик проявляет обычный, здоровый интерес, а к своему телохранителю, Феликсу, пусть их и сковывают рамки отношений господин-слуга, и вовсе относится с теплотой, с дружелюбием. Разве ж так себя ведут ублюдки?       Мы хмуримся, а Атанасия, позеленевшая от ужаса, который она обоснованно внушила себе сама, противоречий сразу не замечает. А раз их не замечает Атанасия, то не замечаем и мы. Так уж строятся истории: Ати — главная героиня, и мы воспринимаем сюжет с тех же углов, на какие натыкается она. Первым таким углом становится её отец.       Но ведь «Однажды я стала принцессой» не душераздирающая драма о тяжком выживании подле тирана, правда? У нас тут вообще-то ня-кавайная манхва, которая в будущем должна превратиться в гимн папско-дочских отношений, а оттого нельзя заставлять читателей ненавидеть второго по важности персонажа в этих самых отношениях.       Спун, осознав, что через призму восприятия главного героя читатели могут быть задушены отвращением к столь значимому лицу в этой истории, принимает верное решение — и на протяжении всей главы о первой встрече отчаянно давит на нас с помощью особого цветового решения и постановок кадра.       Нет, серьёзно. Я сейчас перечитала пару раз всю седьмую главу и была поражена тем, как невероятно художница играет с раскадровками. Вы можете посчитать, что раскадровки — ерунда незначительная, но я спешу заверить вас, что это не так. Мой преподаватель по дисциплине «Телевидение» также вёл что-то наподобие «Психологии личности» — и не спроста.       Современный человек обладает клиповым мышлением. Это то, что позволяет нам с вами быстро воспринимать информацию с экрана. Коль умели мы прыгать во времени, как Атанасия, то смогли б провести интересный эксперимент: как много информации успеет извлечь для себя наш с вами ровесник, рождённый в самом начале двадцатого века, просмотрев один раз типичный музыкальный клип? Длина кадра в них обычно короткая, по одной-две секунды, в то время как для стандартных репортажей или даже кино (ежели нет какой-то определённой задумки, естественно) стараются не менять планы чаще, чем раз в три секунды. Кино того времени же было крайне статичными. Как пример могу предложить глянуть на ютубе «Пиковую даму» 1910-го года; там кадры не меняются по полминуты, а то и по пятьдесят секунд, что делает просмотр для нас, современных людей, малоинформативным и даже скучным.       Первым фильмом принято считать «Прибытие поезда на вокзал», публично показанный братьями Люмьер. Сейчас нам с вами подобное зрелище показалось бы нудным до невозможности, однако люди, видевшие движущиеся картинки впервые, в ужасе разбегались, потому как верили: прямо сейчас, стуча колёсами по рельсам, на них едет поезд. А немного позже, когда камера уже добралась до человека и публика привыкла к такому явлению, как кино, произошёл ещё один громкий случай. Родственница режиссёра, прибывшая из глубинки, посетила один из показов его фильма и, увидев на экране человека, не влезшего целиком в кадр, впала в натуральную истерику; её долго не удавалось привести в чувства. Угадаете почему?       Да-да, всё верно. Она подумала, что ради съёмок актёра порезали на части.       Сейчас, даже несмотря на полную приобщённость человека к экрану, изменилось далеко не всё, и изображения на нас по-прежнему влияют. Но для того, чтобы заставить зрителя с помощью определённой последовательности кадров или спецэффектов испытать те или иные чувства, нужно понимать, как работает человеческая психика. Именно так когда-то появились спецэффекты, благодаря которым мы и по сей день в фильмах имеем возможность взглянуть на мир «глазами» шизофреников.       Наша манхвака, Спун, работает по той же схеме, но уже на бумаге. К примеру, чтобы подчеркнуть страх Атанасии, она приближает Клода к нам, пускает на его лицо тень и ярко-ярко раскрашивает топазы в его глазах. Следующий же фрейм она рисует сверхкрупным планом и ещё активнее выделяет оттенок радужки Клода. Она говорит нам: Атанасии сейчас страшно, и боится она того, какой её отец есть на самом деле; она боится того «жестокого императора», о котором прочла в скучном романе.       Через пару страниц автор делает гениальный, на мой взгляд, ход: она буквально даёт нам, запутавшимся читателям, понять, что бояться нечего. Она пускает ряд фреймов с деталями, в которых последовательно преподносит нам сначала топазовую радужку Клода, а после — Атанасии, такую же топазовую, такую же яркую. Она напоминает: то, что пугает Атанасию в Клоде, есть и в ней самой. Она не может сказать это Ати, потому как для той всё выглядит иначе, но она говорит нам: Клод — отец Атанасии, и эта история будет именно о нём и о ней.       Что самое интересное, после этого наша Ати, хоть и от перепуга, впервые называет Клода папой. Это усиливает эффект, который мы неосознанно улавливаем, но на котором, конечно же, не зацикливаемся, а преспокойно продолжаем чтение.       Лично в моей голове после прочтения этого эпизода уже мелькнул звоночек о том, что пахана, кажется, оклеветали. А при повторном прочтении я окончательно в этом убедилась.       Вот за что люблю перечитывать уже знакомые вещи — так это за детальки, какие раньше из-за незнания, к несчастью, проскальзывали сквозь пальцы. Всё в той же сцене Спун делает ещё один явный намёк, который мы опять-таки заметить при первом прочтении не можем, зато при перечитывании не обратить на него внимания становится достаточно сложно.       Все же помнят о запрещённой магии?       Чтобы было понятнее, нужно, верно, сначала разобраться в самом феномене тёмной магии. Ведь «принцесса» не единственная вселенная, где фигурирует данная тема.       Википедия даёт нам такое определение: «Чёрная магия традиционно ссылается на использование сверхъестественных сил или магии для злых и эгоистичных целей. Что касается дихотомии левого пути и правого пути, чёрная магия является злым левым аналогом белой магии».       В целом, тут и поспорить не с чем. Тёмная магия обычно помогает совершить нечто запретное (убийство и прочие страстные страсти) или же нарушить устойчивые законы условного мира и так далее. Так у нас, допустим, Анастасий пытался сотворить чудо-дитя из Дженнет, но обос… не преуспел.       В нашем фэндоме, я бы сказала, запретное колдовство не настолько ужасно, как в тех же сказках или даже в других фэндомах. Пока в остальных вселенных чёрная магия иной раз мгновенно убивает того, на кого пала, у нас всё обостоит много мягче. Если вспомнить новеллу, то там Дженнет, являющуюся носителем подобной магии с рождения, легко и просто удалось спасти. Если же отталкиваться исключительно от манхвы, — а она, на мой взгляд, более глубокая по содержанию, нежели новелла, — то у нас есть интересные пояснения Лукаса: проклятия, как он рассказывал, вполне могут отойти со временем, развеяться.       Так и случилось с Клодом. Заклятие, насланное им на самого же себя, почти растворилось. Оно стало настолько безобидным, что Лукас решил ничего не предпринимать. Он считал, что ещё чуть-чуть — и остатки проклятия сами отвалятся от императора.       Но не тут-то было.       Подаренная Дженнет ленточка спровоцировала всплеск маны Атанасии, который, в свою очередь, повлиял уже на Клода — время его обратилось вспять, и проклятие поглотило его вновь. Здравствуй, амнезия, родненькая, давно не виделись.       Чтобы уяснить наиболее глубокие моменты, нам тоже следует вернуться в прошлое. Но не в наше, естественно, а в прошлое Клода.       После смерти Дианы Клод изляпался в черни, которая в будущем, как оказалось, припомнила ему должок и теперь пытается убить. В минуты колдовства император потребовал у чёрной магии одно: избавить его от боли потери Дианы. Вследствие этого у него, как в последних главах объяснял наш Лукас, должно было отшибить память.       Так оно и произошло.       Когда Клод встретил Ати, ей было около пяти лет. Значит, примерно столько минуло с тех пор, когда он наложил на себя злые чары.       Для дальнейшего анализа этот факт крайне важен, и я прошу запомнить его. Ведь теперь мы знаем:       Пяти лет для полного забвения и, соответственно, для отказа от чувств оказалось мало.       Ну, продолжим.       Когда Клод, притащив Атанасию в свой дворец, впервые произносит её имя целиком, Спун преподносит нам удивительный кадр: умиротворённый, облитый солнечными лучами для пущего эффекта, император подпирает подбородок и, прикрыв глаза, начинает вспоминать о прошлом. Фрейм изобилует мягкими светлыми тонами.       Для меня это исключительно значимый момент, поскольку Спун через него пытается сказать: впервые за долгое время Клод, отказавшись от тёмной магии, возвращается в свет — и вспоминает о Диане. Он начинает монолог о ней, и со стороны нам кажется, будто он рассказывает дочери о непутёвой матери, но мы-то с вами знаем, что рассказывает он это именно себе.       После многолетнего забвения он вновь окунается в прошлое и, чтобы подавить нахлынувшую боль, отзывается о Диане грубо. Острыми речами и оскорблениями он словно пытается обмануть себя. На Феликса (или на нас, прочитавших уже почти сотню глав) такие дешёвые приёмчики не действуют, а вот Атанасия, ещё не успевшая хорошо изучить отца, принимает всё на свой счёт и ведётся на его ложь.       Вместе с ней на этот же крючок попадаются и новые читатели.       Образ жестокого императора крепнет, как и противоречивое недоумение в наших головах.       После этой встречи Клод окончательно уходит от некогда желанного проклятия и нарекает Атанасию своей наследницей. Он понимает, что присутствие Атанасии будет напоминать ему о Диане, но всё равно совершает этот поступок. Полагаю, совершает пока не столько от чувств, которые, разумеется, после столь долгого затишья ещё не успели пробудиться, сколько ради империи. В конце концов, наследников у него больше не было, а о Клоде изначально заявляли как о правителе серьёзном, вдумчивом. Логично, что он, поставив под угрозу свои же раны, пошёл на такое.       Идею эту подкрепляет сцена, во время которой Ати выпадает из лодки. Клод протяжно наблюдает за ней и помогает только тогда, когда понимает, что сама она не справится. Делает он это с полным безразличием и уходит, потребовав Феликса научить Атанасию плавать, потому что «будет позорно, если наследник престола утонет в озере».       Тёмная магия в этот момент ещё в силе. Клод не ассоциирует Атанасию с Дианой, потому как про Диану толком и не вспоминает. Соответственно, тех самых жгучих чувств дочь у него пока не вызывает. Но всё меняется после выздоровления простудившейся Ати. С тех пор проходит некоторые время, с Атанасией часто занимаются и так же часто отводят на аудиенцию к императору. Она взрослеет, меняется. Пробуя вызнать черту своих возможностей, она наглеет и неоднократно начинает напоминать Клоду об умершей возлюбленной: Диана, как и Атанасия, не обращала внимания ни на его колкости, ни на холод. Даже тогда, когда он откровенно отталкивал её, она была с ним по-навязчивому мила, позволяла себе вольности и никогда не боялась его.       Если сначала Ати дрейфила и лишний раз опасалась и пикнуть, то теперь она набирается храбрости.       Совершенно случайно маленькая принцесса своими экспериментами добивается той же модели поведения. А ещё она добивает Клода, ведь ныне о Диане она напоминает ему не только поведением, но и одним своим присутствием: то ляпнет что-то из её фраз, то схожее выражение лица скорчит, а то и вовсе надавит на больное и вынудит делиться с ней воспоминаниями через сон. Она точно ковыряет старую рану ножом, и из-за этого Клода временами начинает ломать.       Пусть некоторые и ставят ему диагнозы а-ля «Диссоциальное расстройство личности» (читать: «У-у, батя — социопат!») или же «Психопатия», но у Клода, на самом деле, всё обстоит гораздо проще и поверхностей.       Наш папенька страдает от проблем с доверием.       Это же ни для кого не секрет? Очевидно, как день: чем сильнее отходят чёрные чары, тем больше Клод ощущает опасность.       В минуты осознания опасности у него, как и у тысячи других людей, включается защитный механизм, отчего Клода отчаянно терзает, раскидывает по обе стороны баррикад.       Товарищ Зигмунд Фрейд выделял несколько защитных механизмов, с многими из которых мы едва ли не ежедневно встречаемся и в нашей жизни, и в интернете, и в творчестве. Так вот, я не эксперт, но поступки Клода отчасти наталкивают меня на мысль, что ещё при беременности Дианы у него срабатывал защитный механизм под названием Проекция. То есть Клод, чтобы не ранить себя ещё сильнее (эту беременность Диане не ветром же надуло, правильно?), проецировал все свои неприятные эмоции от приближающейся потери Дианы на ещё даже не рождённую ею дочь, которая «убивала» её изнутри. И при этом он винил саму Диану за то, что она предпочла ему дитя, то есть в ход вступала ревность. Ну прямо целый набор!       За пять лет пыл его, конечно же, поубавился. Но горечь, не дотёртая тёмной магией, никуда не делась.       Как-то так.       Что же после? А после, проведя с дочерью несколько дней, до Клода доходит ужасное: ему, кошмар какой, нравится находиться рядом с ней! Тогда у него весь мир переворачивается. Ему чудится, будто вот-вот, ещё чуть-чуть, самая малость — и он, словно вернувшись назад, снова привяжется к кому-то так же, как однажды привязался к Диане. А раз повторятся чувства, то повторится и боль. И тогда он будет уязвим.       Он знал: для того, чтобы оградить себя от повтора, оградить от «слабости», ему нужно сделать всего одно действие, — избавиться от раздражителя.       Как раз в двадцатой главе Клод признаётся, что сотни раз помышлял убить дочь; его страх вновь оказаться беспомощным толкал его на поступки, которых он совершить не мог. И не совершил.       Справедливости ради стоит отметить, что его опасения, действительно, были не напрасны. Как он и предполагал, когда проклятие принялось развеиваться; он не смог отречься от Дианы — и принял Атанасию. Но последствия, к счастью, были не так ужасны, как ему мнилось. Но речь уже не об этом.       Раз уж всё сложилось так, какой вывод мы можем сделать?       Это не Атанасия очаровала Клода, а Клод, освобождённый от оков магии, сдался — и открылся Атанасии.       Вот тут-то и разница. Исход мы, безусловно, имеем одинаковый, но суть совершенно разная. И играет она огромную роль, если уж мы хотим понять персонажа целиком и докопаться до мелочей, а не глядеть на проблему поверхностно.       Иначе говоря, Атанасия не меняла Клода. Это Клод позволил Атанасии открыть дверь в комнату, которую он слишком долго держал закрытой.       А теперь мы просто обязаны поговорить том, почему past!Клод не подпустил к этой двери, которая у него, получается, тоже имелась, past!Атанасию.       О чёрной магии, past!Клоде, past!Атанасии и мире «Прекрасной принцессы».       Вот мы и добрались до начинки.       О «Прекрасной принцессе» весь фэндом вспоминает с отвращением. И я тоже.       Не, ну вы вообще видели лицо past!Клода, когда ему сообщили о невиновности казнённой дочери? А то, что он ответил? «А, да? Ясн»? О, это просто невероятный ответ, достойный красноречивого политика, императора Обелии!       Чтобы провести более подробный анализ, мне бы хотелось знать, как именно past!Клод общался с Дженнет, потому как единственной информация, которой мы владеем об их отношениях, является то, что «император любил вторую принцессу, свою дочь Дженнет». Но мы-то с вами понимаем, что «любить» Клод из обоих историй может ой как необычно. А поскольку главной героиней книги была наивная Дженнет, то и трактовать поведение императора она могла по-своему, по-розовому и по-сахарному.       Что мы можем сказать точно, так это то, что внимания Дженнет явно получала больше своей сестры. Это доказывает, как минимум, её переезд в Изумрудный дворец, в то время как past!Атанасия, будучи первой, наследной, принцессой, кутила во дворце для наложниц. Да и жизнь у Дженнет была, мягко говоря, насыщенней. Как гардероб, раз уж на то пошло.       Дженнет — личность не то чтобы прям совсем пассивная, но и далеко не самая пробивная. Как в нашей истории она не предпринимала никаких активных действий, так и в «Прекрасной принцессе» её, вероятнее всего, проталкивали вперёд Альфиусы и Розалия. Возможно, даже за её спиной. Но Клод бы первый шаг делать не стал — он был унылым говном, это мы уже обсудили в комментариях под предыдущей статьёй.       Но как тогда мрачный и безынициативный past!Клод превратился в нашего саркастичного папеньку? Почему искренне заинтересовался дочерью? Почему жертвовал своей жизнью ради неё, в то время как past!Клод жертвовать собой, когда Дженнет металась в бреду, не стал?       Получается, past!Клод не всегда был таким скучным и неприятным экземпляром. Что же на него повлияло?       Что высосало из него всю «жизнь»?       Всё просто — та же тёмная магия, о какой мы уже говорили выше.       Так как «Прекрасная принцесса» — продукт, пропущенный через главную героиню, Дженнет, то мы также можем сделать кое-какие умозаключения.       Например, для меня ну крайне наглядным является то, что в «Прекрасной принцессе» ни коим образом не упоминается Диана. Если вспомнить начальные арки манхвы, там была одна глава, когда Ати уселась за рисование. Она захотела нарисовать мать, но поняла, что не знает ничего о том, как та выглядела. Знания о Диане, полученные Атанасией из книги, были подозрительно скудны: её мать являлась танцовщицей, а Клод «лишил ту невинности и бросил». Обо всём прочем Атанасии рассказала Лили, в том числе и о внешнем виде Дианы.       То есть во всей «Прекрасной принцессе» Диана не упоминается ровным счётом никак. Вся информация, которую главная героиня, Дженнет, получила о матери сестры, сводится к паре слов. И услышала она их явно от каких-нибудь горничных, а не от past!Клода или же Феликса, потому что Клод, утонувший в проклятии, разговаривать о Диане не стал бы, а Феликс, напротив, выдал всё, что знает.       О Феликсе, к слову, тоже ничего не сказано. Если наш Клод в скором времени поручил своему личному телохранителю следить за дочерью, то past!Клод к Дженнет Феликса почему-то не отправил. К past!Атанасии — тоже, потому что, отталкиваясь от прекрасного отношения Феликса к леди Диане, можем быть уверенными: у past!Ати тогда непременно появилось бы в союзниках ещё и одно лицо.       О причине, по которой past!Клод не стал делиться с past!Атанасией столь ценным человеком, и гадать не нужно. Но почему же его тогда не заботила безопасность любимой дочери, Дженнет?       И была ли то любовь?       Пока что вернёмся к теме проклятия.       Отчего же о леди Диане, настолько важном для Клода человеке, так мало было сказано в романе? Ведь в манхве император вспоминал о ней буквально каждую ночь. Даже вон с Феликсом пару раз побеседовал.       А оттого, что к моменту встречи Дженнет и past!Клода милая Диана была стёрта тёмной магией и из его сердца, и из памяти.       Атанасия же, которую он встретил через девять лет после наложения чар, уже была для него совершенно чужой, потому что пути назад не было. Никакой волшебной нейтрализирующей маны в теле past!Ати не развилось, а девяти лет оказалось достаточно для того, чтобы тёмная магия загубила в разуме past!Клода то, что ей не удалось сделать за пять лет в нашей истории.       Оттуда и холод. Если же в манхве Атанасия сталкивалась с жестокими сторонами отца из-за того, что она пробуждала в нём боль, то past!Атанасия, абсолютно безразличная отцу, была для него бельмом на глазу.       Чтоб было понятнее, разъясню. У всех же, наверное, был случай, когда какой-то определённый человек или, допустим, ситуация, к которым вы были равнодушны, внезапно набирали популярность и начинали лезть на вас изо всех щелей? Меня так стал выводить форс болезней Селены Гомез, к которой я изначально относилась крайне положительно. Но когда мне из каждого утюга начали по десять раз за день орать о том, как у Селены всё плохо, я заметила за собой неосознанное раздражение. У past!Клода, полагаю, произошло то же самое. Чувства к Диане остались в далёком прошлом, но past!Атанасия, живое напоминание о моментах, которые он ассоциировал с негативом, при излишне частом контакте выводила его из равновесия, ведь об их счастье с Дианой он позабыл давным-давно, следовательно, и ребёнка от этого «счастья» он не признавал.       Если у нашего Клода эмоции ездили по шкале от «люблю» до «ненавижу», то у past!Клода они ограничились отметками «плевать» и «бесит». А из-за того, что других наследников у него опять-таки не случилось, ему было выгоднее оставить дочь подальше, в Рубиновом дворце, чтобы ползунок хотя бы останавливался именно на строке «плевать».       А потом появилась Дженнет.       Дженнет, которая не мозолила своей внешностью глаза, которая сама таскалась за «отцом», как хвост, и которая чудесным образом влияла на его головную боль…       Если память мне не изменяет, то в скором времени после казни past!Атанасии past!Клод благополучно отправился в мир иной вслед за ней. Это означает лишь одно: без воздействия маны Ати тёмная магия, засевшая в Клоде достаточно глубоко, начала убивать его намного раньше.       Головные боли — это отвратительная вещь. У меня порой случаются недолгосрочные мигрени, не настолько уж сильные, если сравнивать с теми, какие настигают других, но даже от таких ничтожных мук я готова лезть на стену. Представить не могу, какого было past!Клоду, который с этой пульсирующей заразой жил годами. Они мешали ему спать, работать — жить. И в день дебюта past!Ати, когда ему представили Дженнет, он ухватился за неё, как за последнюю спасительную соломинку. Другого объяснения, почему он принял ребёнка предателя, я найти не могу.       В новелле, в последних главах, Клод заявил Дженнет, что с самого начала знал, кто она такая. Да и в манхве Спун показывала нам особенные способности магов, благодаря которым те умеют видеть в телах окружающих клубящуюся ману. Так Клод, впервые столкнувшись с дочерью после амнезии, увидел в её жилах свою ману и не мог догнать: а чё, как так вышло? Что это за махинации такие? Неужели кто-то посмел крутить в его доме интриги?.. Потому я с уверенностью собираюсь и дальше настаивать на том, что past!Клод с самого начала знал: Дженнет ему дочерью не приходится. Однако он, измученный постоянными страданиями, от безысходности позволил ей таскаться за ним, потому как только таким образом он мог чувствовать себя относительно нормально и продолжать вести свою деятельность.       Дженнет не вызывала у него чувства любви, как написано в «Прекрасной принцессе», но из-за того, что император не отталкивал её, как отталкивал ту же past!Ати, Дженнет принимала его подачки за ту самую любовь, о которой было столько криков. А окружающие считали, будто у past!Клода и Дженнет и впрямь тёплые отношения, исключительно из-за того, что она везде крутилась рядом с ним.       Какой вывод? Обыграем ситуацию так: у хромого (извините за каламбур) императора было два стула: один — золотой, крепкий и стойкий трон, второй — деревянный, весь гнилой и проеденный табурет. В «нашей» истории Клод увидел золотой стул раньше деревянного. Нога у него в те времена ныла не столь сильно, поэтому присаживаться он на подозрительно идеальную штуку, которая ещё и слепила, не спешил. Но со временем сомнения отпали — Клод устроился на золотом троне, который нёс его тяжесть упорно до тех пор, пока нога у пациента не излечилась (нас и в манхве ждёт хеппи энд, я не сомневаюсь). В «Прекрасной принцессе» же Клода от одного вида золота воротило, а сам стул так-то и не навязывал свою помощь. Нога у пациента тогда была и вовсе цела, так что ему и стоялось-то неплохо. Когда же боль наступила, рядом оказался второй стул, деревянный. В отличие от золотого, он мало того, что сам за пациентом бегал, так ещё и глаза своим ярким свечением не слепил. К тому же и пах приятно, древесиной, успокаивающе так, вот пациент от большого ума и плюхнулся на него. Плюхнулся с размаху — и дырявый стул с грохотом рухнул, уронив и без того измученную задницу императора наземь. Печальный конец, печальный.       Ну хорошо. Допустим, past!Клод терпел рядом с собой Дженнет, потому что в её присутствии ему становилось легче переносить страдания. Зачем же тогда он казнил past!Атанасию, если уж Дженнет он вовсе не любил?       Ответ прост.       Беззащитная, замкнутая, скромная past!Атанасия трагически погибла в восемнадцать лет. То есть через четыре года после вливания Дженнет в семью.       Как мы знаем, мана Дженнет, может, и успокаивала мигрени Клода, однако она одновременно подпитывала проклятие, заставляла его прогрессировать. Клод, задолбанный бесконечными недосыпами и приступами боли, этого не осознавал, а потому даже в манхве продолжал периодически звать к себе Дженнет. Он с ней не разговаривал, даже не слушал толком — сидел, как овощ, бездумно смотрел в никуда и просто отдыхал от тех кошмарных ощущений, которые его уничтожали изнутри.       Просто представьте, что произойдёт с человеком, если он проведет в таком состоянии четыре года. Полагаю, когда past!Клоду донесли о том, что past!Ати отравила Дженнет, он уже был, как бы так сказать, не алё.       Стоит уточнить, что приказ о казни он отдал, не проводя никаких расследований и не имея доказательств. С учётом того, насколько Клод дотошный, я поверить не могу, что столь ответственный человек проигнорировал откровенный цирк, разведённый в его собственном дворце, прямо у него под носом. У нас нет никаких данных о событиях того времени, но я могу предположить, что приказ этот из него выудила гражданочка Розалия, которая и устроила всю заварушку. Вероятно, она прицепилась к императору, как банный лист к ягодицам, и тот, наполовину живой, наполовину мёртвый, согласился с ней, лишь бы она от него отстала.       Всё, конечно, же могло быть по-другому, но я на все сто процентов уверена: в те времена past!Клод уже был не в себе. Иначе его реакция на доказанную невиновность дочери не было бы столь картонной.       — Ваше Величество, как показало расследование, принцесса Атанасия была невиновна.       — Да?.. Понятно.       Что тебе понятно? Спроси хоть, кто виновен-то по итогу. Кто учинил беспорядок в императорском дворце? Кто посмел затевать интриги, задевающие династию и тебя самого?       Кто в конце концов, отравил твою ненаглядную Дженнет?       Но нет. Полудохлый past!Клод не задал больше никаких вопросов.       Так великий правитель, герой для народа, могущественный маг и, в принципе, просто неплохой человек превратился в жалкую марионетку. К несчастью, это его не оправдывает, поскольку виноват в этом он сам: коль не баловался бы past!Клод «запрещёнными» заклятиями, а попытался, как адекватный человек — как в конечном счёте поступил наш Клод, — найти в дочери от погибшей возлюбленной утешение, то ничего бы не случилось.       Конечно, у нас тут с вами есть ещё и товарищ Анастасий, который, судя по посмертным снам Атанасии из манхвы, в «Прекрасной принцессе» всё же был каким-то образом связан с Дженнет, и сама Дженнет, которая неосознанно — неосознанно ли? — ухудшила состояние дядьки, и леди Розалия, которую тоже положительным персонажем язык назвать не повернётся, но всё это другое, другое. Мы сейчас можем лишь радоваться тому, что нашу Атанасию по воле судьбы занесло во владения императора на четыре года раньше, и она, словно щит, сама того не ведая, оградила отца от огромных бед. Оживлённый (а не умерщвлённый, как в «Прекрасной принцессе») любовью дочери, Клод, в свою очередь, подарил ей всю его любовь — любовь настоящую, искреннюю и жертвенную.       Он подарил ей ту любовь, какая в «Прекрасной принцессе» не досталась ни отверженной Атанасии, ни пригретой на груди Дженнет.