Один виток дороги

Слышишь ли? Видишь? — снова бесконечные браслеты околдованной зимы обвили запястья, спрятанные в черном плаще ночных дорог, стылые ледяные, с изморозью перстни и кольца украсили пальцы, легла на грудь кроличья лапка прочерченного пунктира лесных следов, нанизанная на витой шнур черной тоски. У этой дороги есть начало, конца только нет. И выбираем ее не мы: дорога выбирает нас, один раз и навечно. До Коромысла было около двух дней пути. Томми шел по лесной дороге, медленно, разглядывая застывшие от холода стволы деревьев, прихваченные ночными заморозками гроздья алых ягод, яркими брызгами расцветивших сумрак негустого бора. От ходьбы он не уставал, справедливо полагая, что лошадь будет ограничивать его свободу перемещений: ведь всяк знает, там, где не проедет конный всадник, там легко проскользнет пеший. Когда дорога — твой дом, волей-неволей привыкаешь разговаривать сам с собой. Томми в этом плане несказанно повезло: у него был Фар. — И что? — продолжил Томми начатую с фамильяром беседу. — Люди же без нас совершенно беспомощны! Они даже банальную лихорадку вылечить сами не могут, что уж толковать про новые способы лечения рака или бесплодия? Фар высунул маленькую мордочку из томминого просторного капюшона и тихонько свистнул. — Думаешь? — с изрядной долей сомнения спросил Томми. — А мне кажется, что в нас, ведающих, еще долго нужда будет. Да и настоящих целителей-знахарей среди нас не так уж и много — а вот шарлатанов да мошенников, хоть пруд пруди! Фамильяр прижмурил один синий глаз и глянул на небо. Снова мелодичный свист прорезал зимний воздух. — Тоже верно, правда твоя, — Томми согласно наклонил голову — длинная платиново-переливчатая челка упала на щеку. — Всякая шелупонь называет себя ведающими, а ругают да пинают нас скопом, всех под одну гребенку! Томми помолчал, повздыхал. Все-таки, когда долго в дороге один… Лес становился гуще, взбираясь на пригорок. Дорога резко взяла вправо и впереди оказался сухостой с редкими вкраплениями лапчато-раскидистых елей в махровых иголках. Томми запихнул Фара под свой низко надвинутый капюшон, чтобы защитить того от поднявшейся легкой метелицы, подкидывающей под ноги снежные маленькие вихорьки. Обогнув бурелом, который преграждал путь черной, ощерившейся голыми, как обглоданные кости, сухими ветками, массой, Томми вышел на взгорок и увидел Адама. — Как кстати! — Ламберт сидел на поваленном стволе синей ели, насмешливо взирая на Томми своими невероятными прозрачными глазами-льдинками. А Томми как раз некстати, невпопад, подумал про лед на замерзшей реке — он точь-в-точь напоминал мягкое, искристое мерцание адамовых глаз. — Очень вовремя мне сейчас ведун-лекарь попался! Давненько не пересекались, не правда ли? Томми вздохнул. Встреча с Адамом, любая их встреча за то время, что они узнали друг друга, а тому уже больше лет, чем болоту в низине, — так вот, встреча с Ламбертом всегда была похожа одна на другую, неся в себе сладость горного меда и горечь полынного стебля. Сразу, одновременно и навсегда. Фар высунулся из томминого капюшона и одобрительно цокнул. — Привет и тебе, милый фамильяр нашего мага-колдуна! — Ламберт протянул руку к голове Томми. Фар подмигнул ему правым глазом и вскочил на ветку ближайшего дерева. — У меня тут небольшая проблемка. — Я тебе сто раз повторял, Адам, — ведун делал вид, что ему не очень и много радости от этой нечаянной встречи на лесной дороге, а сердечко его так и прыгало. — Я не колдун! — Да, да, — поддакнул Ламберт. — Ты не колдун, а всего лишь странствующий врачеватель. И я не защитник людей, а охотник за головами. — Что за проблемка? — Томми благоразумно пропустил мимо ушей продолжение эпичной саги о противостоянии Воина и Целителя. Он прекрасно знал, чем все это заканчивается. В дороге он, конечно, давно, но… — А вот, — Адам кивнул куда-то себе за плечо. — Ехал я, никого не трогал. И вдруг, — сидит себе на обочине барышня. И просит меня ей помочь. Подняться помочь, а то она ужас как устала пешком идти. Я и помог. — Ведьме? — усмехнулся Томми, а Фар перекрутился вокруг ветки и снова забился в глубину капюшона томминого теплого плаща. — Откуда же я знал, что она ведьма? — возмутился Адам. — На ней не написано, а в магии мне отказано еще до моего рождения! Не то, что некоторым! Ну, то есть, это я уже после понял, что ведьма, как она превратилась из смазливой девицы в мрачную нежить. — Она тебя цапанула? — кивнул на расцарапанную щеку Ламберта Томми, снова ловко обходя подводные камни их давней дискуссии. — Надо обработать. — Сделай милость, — Адам подвинулся, Томми присел рядом на эту сухую елку. — Нам, солдатам, конечно, к ранам не привыкать, но сейчас, действительно, было обидно. Я ей помочь, а она как кинется, да сразу в глаза метя когтями своими. Если бы не отшатнулся, могло бы быть… — Да, могло бы быть гораздо хуже, — Томми достал из заплечного мешка свой знаменитый «пластырь» — липкую ленточку, которая одновременно и стягивала края небольших ранок, и убивала всякую заразу, которая могла привести к заражению крови. — Но, в твое оправдание могу сказать, сильная тебе ведьма попалась! Сказала что-нибудь? — Не успела, — хмуро проговорил Адам. — Ведьма — ведьмой, а против моего … то есть, твоего меча не устояла. Томми промолчал, невесомыми прикосновениями ощупывая челюсть и скулу Ламберта. Оставшись довольным осмотром, кивнул. — Я пойду взгляну на то, что от нее осталось после твоего меча. — Я с тобой! — Адам поднялся вслед за ведуном. — Не из слабонервных! Да, уж в стальных нервах Ламберту отказать было трудно. В этом Томми убедился в очередной раз, едва только завидев бездыханный труп ведьмы, с черепом, разрубленным аккурат пополам. Недрогнувшей рукой защитника всего человечества. Томми склонился пониже, рассматривая то, что напоминало свежесваренное повидло, а не, бывшую когда-то вполне себе целой, голову ведьмы. — Странно, — пробормотал он словно самому себе, а Фар, уже давно выбравшийся из его плаща и умостившийся на плече хозяина, тревожно зашебуршился, перебирая светлыми пушистыми лапками. — Очень странно… — Что ты думаешь? — Ламберт стоял за спиной Томми, как его верный страж. — Что странного? Хотя, да, я тоже подумал, странно и совершенно лишено здравого смысла. Убить бы она меня не убила, а чары навести… Ради чего? — Ты тоже в Коромысло направлялся? — разгибаясь, спросил ведун. — Тоже? — Адам развернулся и пошел назад, свистом подзывая свою лошадь, которая не уходила далеко от него, держась чуть поодаль, в редком подлеске. — Чему я удивляюсь, — продолжил он, не оборачиваясь, — мы же с тобой как нитка с иголкой. Деревушка с незатейливым названием Коромысло была отгорожена от излишнего людского внимания не только косматой густотой нетронутого ельника, но и Сороками — речонкой узенькой, своенравной, втиснутой в крутые каменные берега. Дальше по-над ней простиралась совсем уже диковинная чаща, а над всем этим могуществом природы возвышались и вовсе уже неприступные горы. Вся эта дикая неповторимость разгула природы растворяла даже человеческие мысли, а с ними проходила и душевная боль. Оставался только долг и честь. Томми и Адам. — Красота! Но такая глушь, — Томми смахнул капюшон плаща назад. В его светлых прядях волос затанцевали искорки низкого зимнего солнца. — В наше время в глуши безопаснее, чем в крупном городе, — Адам пощекотал пальцем Фара, одним ловким прыжком оказавшегося в гриве адамовой лошади и лукаво оттуда выглядывающего. Точно таким же лукавым взглядом сверкнул и Томми, стоявший по другой бок лошади. — А ты ведь в это Коромысло не просто так направляешься, а? Ламберт вскинул подбородок. — Да уж, не на грязевые ванны в эти Сороки решил заехать! И вот знаешь, хорошо, что я тебя встретил. — Это почему? — Томми украдкой посматривал на чеканный профиль Ламберта — прямой нос, густые, красиво очерченные брови, капризный рисунок губ. Он весь был словно облит солнечным светом, зайчики так и плясали в густых каштановых волосах, искусно заплетенными в косички, и свободными концами спускающимися на плечи. — Потому, — в своей обычной манере ответил Ламберт. — Ведьма какая-то левая… Теперь засядешь тут в деревне, понос да золотуху лечить… — Кто-то же должен лечить, — уже слегка потускневшим голосом отозвался Томми. Обычные ламбертовские подколы, зачем, почему, а что больше некому? Сколько лет уже этому их спору, да и не спор уже давно, так, привычное жонглирование словами, а смысл? — Пусть это буду я. Но на этот раз Адам непривычно промолчал, раздувая ноздри и словно принюхиваясь к воздуху вокруг них обоих. В деревне на Томми, действительно, свалилось очень много работы. Он занял свободную избенку на окраине, и тут же к нему потянулась вереница местных женщин, с детьми и без, позднее подтянулись и мужчины. Больные зубы, газы, вздутые животы, ветрянка и еще добрый десяток недугов, которые Томми брался лечить, не раздумывая. Фар помогал как мог. Смешивал микстуры, разбирал пучки сухих лечебных трав, раскладывал на деревянном столе бинты и мази. До поздней ночи прокрутился Томми, словно белка в колесе. Потом, отпустив двух своих добровольных помощниц из местных девушек, вышел на воздух и присел на крыльцо дома. Чуть поодаль стояла деревенская кузня, оттуда слышался лязг железа и ветер доносил запахи раскаленного металла и удары молота о наковальню. Возле открытых дверей кузни стоял Адам и разговаривал с мужчиной огромного роста и в кожаном фартуке. — Может, уже хватит темнить? — напрямик спросил Томми, едва только Адам вернулся от кузни и уселся рядом с ним на пороге дома, в котором временно обосновался ведун. — Ты о чем? — попытался потянуть время Адам. — Я ничего и не скрываю. — Адам, ты как ребенок, — Томми протянул руку и фамильяр, будто по мостику пробежался по его рукаву и ловко взобрался на невысокую ограду. — У меня сегодня побывала чуть ли не вся деревня. Что за мухобойка засела там, на перевале?.. — Это что за ягоды? — кивнул Адам на берестяной туесок на столе. — Красные, как капельки крови. — Агбаюн, — Томми подбросил хвороста в пылающий очаг. — Волшебные, между прочим. — У тебя все волшебное, — Ламберт аккуратно взял одну ягоду, она лаково блестела в неверном свете очага. — Попробовать-то хоть можно? Томми обернулся, медленно расшнуровывая рубашку. — У этих ягод есть одно интересное свойство: сами они безвкусные, но вот тот, кто съест одну такую ягодку на время получает возможность чувствовать измененный вкус всего, чтобы он не съел после. Проще говоря, сгрызешь целую репу, а на вкус она тебе покажется райским персиком! — Вот так да! — покачал головой Адам, завороженно следя глазами за шелковым шнурком, дающим свободу томминой шее и вдохновляя Ламберта так, что последние томмины слова он почти не услышал. То есть, услышал, но не понял смысла. — Томми… Перина была брошена на пол прямо перед очагом, в котором пламя так и плясало свой огненный танец. Адам лег рядом с Томми, тот смотрел в его лицо так, словно пил воду из родника и никак не мог напиться-насмотреться. И снова вздохнул шепотом Ламберт. — Томми… Томмины губы пахли горячим солнцем и поцелуй его был пронзителен, словно прозрачная речная волна, а в его светлых волосах запутался юный ветер. Как всегда, он был подобен внезапному жаркому лету посреди снежной зимы. Свет огня в очаге обрисовал тени на противоположной стене: сплетенные два обнаженных тела, слившиеся в единое целое. Поцелуи Томми всегда отражали его настроение, сейчас Томми был нежен, но встревожен. Адам старался оттянуть время их объяснений, тем более, они оба знали продолжение их начатого разговора, точнее, его исход: один все равно пойдет в бой, а другой будет ждать его возвращения. Прикосновения к влажной от испарины коже только разжигали страсть их обоих все сильнее, достигая того пика, когда эти ласки стали уже больше болезненными, чем чувственными. Томми откинулся назад, насаживаясь на крепкий член Адама, коротко простонав, почувствовав на своих ягодицах руки Ламберта. Через несколько рваных резких толчков, Адам перевернул Томми под себя одним ловким движением и Томми … Так давно не целовавшийся Томми ощутил ламбертовские горячие губы на своих соскучившихся губах снова, как несколько минут назад. Обжигающие выдохи лились прямо в легкие — порывами, сносящими сознание, и Томми наконец-то, позволил себе полностью отключиться от всего накопившегося за время своего одинокого странствия по дорогам: от тревоги, от тоски, от печалей. Были только сладкие стоны-всхлипы и плавные скользящие движения там, глубоко внутри Томми. Адам склонился над ним, вывернутым в невероятно блаженной судороге, приподнимая Томми над периной и зажимая его в крепких тисках объятий, не давая упасть его совершенно обессиленному телу. Жар Адама растекся по всему Томми, покрывая его кожу снаружи, словно медом пополам с травяной настойкой, и разрывая вспышками толчков изнутри. Томми намертво впился своими длинными пальцами в предплечья Ламберта и уже ставшие беспорядочными вспышки превратились в мощнейший оргазм, причем один на двоих — Томми видел над собой проблеск каштановых волос, в один миг будто бы почерневшие голубые глаза и непроглядная оглушающая истома влилась в них, словно раскаленная смола… Пришлось пережидать, не расцепляя сплетенных в этой бешеной скачке рук, пока не вернется опять способность дышать и существовать в этом мире. — Ведьма, — внезапно сказал Томми, и Фар, до того деликатно дремавший на окне за занавесками, встрепенулся. — Не случайно оказалась там, на дороге. Адам не удивился, он прекрасно помнил эту водившуюся за Томми особенность: перетасовывать темы разговоров, начиная с давно оставленного хвостика и продолжать через недели и месяцы в их следующую встречу. — Она поставлена сторожить перевал, вместе с этим монстром-мухобойкой, — закончил свою фразу Томми. — «Матрац», прихлопывающий человека как мелкое насекомое, ее личная придумка! — Ты знаешь, кто за всем этим спектаклем стоит? — задумчиво крутя перстень на томмином пальце спросил Адам. — И ради чего все эти выкрутасы? — Предполагаю, — Томми лежал на спине и Ламберту можно было беспрепятственно любоваться его нежным профилем, освещенным пламенем очага. То, что очаг до сих пор не прогорел, несомненно тоже было следствием томминых чар. — Кое-кто возжелал провести научный эксперимент, глянуть, как люди смогут приспособиться к жизни рядом с ведьмой и ее порождением. На каком этапе люди воспротивятся этому симбиозу и сами укокошат ведьму. Или появится благородный воин и устранит эту проблему. — Ну вот, — Адам провел подушечкой пальца по пухло-зацелованной нижней губе Томми. — Благородный воин и устранил. — Осталось еще то чудище на перевале, — тусклым голосом ответил Томми, а его Фар испуганно пискнул. — Кузнец же рассказал, что оно же не просто не пропускает проезжающих мимо купцов, солдат или простых смертных. Вот тебе и задача: либо местным перебираться на новое место со всем скарбом, либо идти войной на чудище. Точнее, на того, кто за ним стоит. — А кто за ним стоит? — Не знаю, как назвать это, — Томми задумался. — Я ощущаю это словно вселенское зло. Ни разума, ни чувств, просто сгусток злобы, бесконтрольный и бессмысленный. Он полежал еще на спине и повернулся лицом к Адаму. — И ты собрался сражаться с этим Злом?