Горькие воды

      Наткнувшись на знакомый туманный зал в Элизиуме, Загрей вздохнул с облегчением. Здесь не было возвеличенных теней, так жаждущих его убить, и он мог позволить себе небольшую передышку, так нужную ему после свирепой атаки колесниц в прошлой комнате; те оставили на память о себе тяжёлую рану в боку.       К своему удивлению, он не услышал знакомого бормотания. На секунду он засомневался, не перепутал ли его с другим точно таким же увитым зеленью залом в бесконечно меняющемся лабиринте. Но нет, как только Загрей, прихрамывая, миновал кованые ворота и каменный мост, то заметил впереди Патрокла. Он не сидел на берегу и не расхаживал взад-вперед, как обычно, а неподвижно стоял в туманных волнах Леты, повернувшись к богу спиной.       — Приветствую, — пропыхтел Загрей.       Патрокл обернулся. Он промок насквозь после купания в реке. Его волосы отяжелели от воды и обрамляли лицо толстыми прядями. Несмотря на всю влагу, он был облачён в какие-то старинные, богато украшенные золотые доспехи, которых Загрей никогда раньше не видел. Взгляд тени смягчился при виде принца.       — Выглядишь неважно, незнакомец. Отдохни, пока не свалился с ног, — сказал он.       Загрею и правда казалось, что он вот-вот упадёт. Он медленно опустился на траву. Патрокл вышел из реки и опустился рядом с ним на колени.       — Не будь так безрассуден на поле боя, — произнёс он, поднеся флягу к губам Загрея.       Принц с благодарностью выпил живительный напиток, в то время как Патрокл аккуратно приспустил на нём хитон, чтобы осмотреть рану. Алая ткань потемнела от крови. Загрей поперхнулся и поморщился от резкой боли в ребрах. Рана быстро затягивалась, и напиток помог ему отсрочить смерть, но он был явно не в той форме, чтобы сражаться с чемпионами Элизиума.       — В этот раз мне далеко не продвинуться, — признался он.       — Значит, пора тебе отдохнуть. Ты сражался с честью. — Голос Патрокла звучал медленно и размеренно, достаточно необычно, чтобы Загрей поднял на него удивлённый взгляд. Лицо Патрокла отчасти скрывали шлем и густые волосы, и всё, что видел Загрей, — это нейтральная маска, за которой сложно было разглядеть настоящие эмоции.       Загрей смутно припоминал, что такая рана была бы фатальной для простого смертного. У людей было странное отношение к смерти, и как бог он не совсем его понимал. Наверное, Патрокл забыл, что Загрей вовсе не смертный. Он слабо рассмеялся:       — Не волнуйся, она выглядит хуже, чем на самом деле.       — Побереги силы для богов, незнакомец. — Патрокл настойчивым движением прикрыл ему веки. Непривычная мягкость в его голосе и прикосновениях насторожили Загрея. Он снова упрямо открыл глаза.       — Так далеко я в этот раз точно не зайду. Я рад, что хоть сюда добрался. У меня для тебя послание от Ахиллеса.       — Что ж, говори, — смиренно вздохнул Патрокл.       — Он хотел, чтобы у тебя всё было лучше. Ему больно думать о тебе… таком. Он знает, что ты достаточно силен духом, чтобы превозмочь, и был бы очень рад снова получить от тебя весточку, — Загрей изо всех сил старался вспомнить точные слова. Его неуклюжий пересказ не мог должным образом передать всю глубину заботы и любви Ахиллеса. Самое малое, что Загрей мог для него сделать, — это как можно точнее передать его послание, и он надеялся, что ему это удалось.       Патрокл медленно кивнул.       — Я уважу его слова. Я вижу, для тебя это многое значит, раз ты прошёл весь этот путь сюда. А теперь, прошу тебя, покойся с миром.       Загрей нахмурил брови. Ему нужно было добиться хоть какой-то реакции от безмятежной тени.       — Ты ничего не хочешь ему передать? — спросил он.       — Будь покоен, — повторил Патрокл ровным тоном, однако голос его звучал сдавленно.       — Разве ты его не помнишь? — продолжал настаивать Загрей. Он оттолкнул руку Патрокла. — Ты помнишь, кто я такой? Как меня зовут?       Патрокл резко отвернулся, зажмурившись так, словно взгляд его упал на жуткий труп, лежащий на траве.       — Я не знаю. Для меня ты незнакомец, — сказал он после долгого молчания. — Но твоё лицо мне знакомо.       Он поднял голову и огляделся, медленно моргая, будто наконец заметив, что его окружало: гигантские золотые колонны, сочная зелень, мягкий свет, льющийся откуда-то из-за тумана, яркий, как солнце, но лишённый тепла.       — Это не Троя, и ты не простой мирмидонец. Будь это так, тебе… было бы здесь не место.       Что-то промелькнуло на его частично скрытом лице. Что-то похожее на… неуверенность? Страх? Страх был обычным явлением в Тартаре, но здесь, в Элизиуме, он был совершенно чужд. Загрей положил руку на плечо тени.       — Патрокл…       Патрокл осмотрел себя с ног до головы.       — Это не мои доспехи, — пробормотал он и стянул с головы шлем. Мокрые тёмные кудри рассыпались по плечам. Дрожащими руками он расстегнул пряжки нагрудника. Загрей помог ему ослабить ремни, сочувственно морщась при виде красных полос, оставшихся на его коже.       — Должно быть, они были на мне, когда я… — Патрокл глубоко вздохнул и начал снова: — когда я умер. — Он выглядел несчастным: промокший насквозь и полуобнажённый, он зябко прижимал к груди нагрудник. У Загрея была с собой шаль Никты. Он достал её и накинул на плечи Патрокла. Он не боялся её потерять; его имущество в конечном счёте всегда к нему возвращалось.       — Ты не должен был видеть меня таким, — произнёс Патрокл.       Этот отстранённый, слегка резковатый тон наконец-то был чем-то знакомым Загрею. Обычно он воспринимал это как намёк, что пора оставить Патрокла наедине с собой, но в этот раз он не мог заставить себя уйти.       — Я всё равно уже здесь. — Загрей отчаянно искал слова, которые помогли бы всё исправить, но на ум ничего не приходило. — Как твоя память?       — Теперь я припоминаю, что нахожусь в Элизиуме, а также те пустяки, которые здесь выдают за заслуживающие внимания новости. Но вот воспоминания из моей прежней жизни всё ещё от меня ускользают. Наверное, я хотел что-то забыть и выпил из Леты. Думаю, через несколько часов я вспомню, почему.       С каждым словом его голос крепчал. Загрей хотел поддержать разговор, поэтому просто спросил первое, что пришло в голову:       — Так вот почему ты всегда называешь меня незнакомцем?       — Отчасти да, — ответил Патрокл усталым голосом. — Сколько раз наши пути уже пересекались?       — Как минимум дюжину. — Загрей попытался вспомнить, замечал ли он когда-нибудь, чтобы глаза Патрокла были затуманены или чтобы он был погружен в себя больше, чем обычно. — И сколько раз ты меня не узнавал?       — Трудно вспомнить, но нечасто. Большую часть времени мне удается сопротивляться зову Леты. — Патрокл опустил взгляд и задумчиво провёл пальцем по деталям нагрудника. — Но эти доспехи я помню хорошо. Элизиум порой не видит разницы между реальностью и воспоминаниями умерших. — Резко размахнувшись, он с неожиданной яростью швырнул доспех в реку. Загрей вздрогнул, с трудом удержавшись от того, чтобы не броситься за ним. Вместе они наблюдали, как он исчез в клубящемся тумане.       Патрокл утёр рукой лоб.       — Рассказать тебе кое-что о Лете?       — Что?       — Говорят, её воды утоляют все печали, но, по моему опыту, они лишь прикрывают их ложью. Воспоминания о выдуманной жизни, которую она мне подарила, просты и незатейливы. Полагаю, это лучшая жизнь, на какую только может надеяться солдат. И всё-таки она кажется мне неполной. Я смутно чувствую очертания того, чего не хватает, но никак не могу вспомнить, чего.       — Это был… — Загрей остановил себя, чтобы не произнести его имя снова, опасаясь ещё больше разбередить старые раны. — Это был кто-то, кого ты любил. Очень сильно.       Патрокл рассмеялся.       — Любовь, ну конечно. Вещь более ужасная, чем война. Настолько, что я предпочёл бы забыть первое, а не второе.       «И всё же я боюсь, что во всём мире нет ничего ужаснее силы Афродиты». До боли знакомые слова эхом отдавались в голове Загрея.       — Разве любовь и всё, что с ней приходит, не лучше, чем не иметь её вовсе?       — Когда кто-то ранен, и ты предлагаешь облегчить ему боль, ты ведь не думаешь, что он откажется из чувства сентиментальности? — спросил Патрокл.       Загрей отвёл взгляд. Слова застряли у него в горле.       — Нет, не из сентиментальности, но, может, из-за чего-то другого.       — Хм, вот как этот Ахиллес. Послать ко мне бога через пол-Аида само по себе довольно сильный жест. Быть может, он думал, что это убедит меня в глубине его преданности.       — Не буду отрицать, он причинил тебе боль в прошлом, — признался Загрей.       Патрокл вопросительно на него посмотрел. Загрей вздохнул и попробовал снова:       — Я не знаю обо всём, что произошло между вами, поэтому не мне говорить, можешь ли ты его простить. И… — Он сглотнул. — Ахиллес, которого я знаю, не стал бы тебя принуждать. Если ты не хочешь ему отвечать, то… это твоё решение.       Патрокл задумчиво кивнул.       — Тогда не сейчас.       Загрей осторожно приподнялся и попытался сесть. На его лице промелькнула гримаса, что не укрылось от Патрокла.       — Тебе нужно ещё воды из Стикса? У меня осталась фляга.       — Не нужно, — заверил его Загрей. — Отдохну — и всё пройдёт. — Рана в боку всё ещё отдавалась болью, но к этому моменту она зажила настолько, насколько это было возможно, по крайней мере, до тех пор, пока преисподняя снова не разорвёт его на части и не соберёт воедино.       — Тогда останься ненадолго, незнакомец, если ты никуда не торопишься.       Загрей всегда куда-то торопился. Он помнил времена, когда в этом не было нужды; ему казалось, то было целую вечность назад. Несмотря на это, он снова опустился на траву.       — Почему бы и нет. У меня есть всё время мира.