Ночью умерла твоя принцесса

      Ведьма ушла, оставив тыквы на столе, и мыши принялись готовиться к празднику.       Их план был прост. Перегрызть низ почерневшего гобелена, который и так держался на честном слове, выдернуть нитки из протершегося ковра, да отнести всё Мыши — их главе и предводительнице. Уже она заматывала неровные кусочки и вымачивала их в лужах воска, придавая им форму остроконечных шляп — навроде той, что носила сама ведьма. Им нравилось притворяться ей. Помешивать в тыквах сок, воображая, что это зелье в котле, попискивать белиберду на потеху товарищам, делать замысловатые пассы руками — в общем, заниматься всем, на что хватало их мышиного воображения.       А оно, стоит заметить, у них было далеко не скудное.       Надо сказать, эти мыши были на редкость смышлеными. Если бы ведьма могла, она бы побожилась, что они завелись у нее сами собой. Они никогда не портили ее книг, не гадили в еду и запугали черного ведьминого кота, чтобы тот не смел гонять их по замку. Во всем остальном они были абсолютно безвредны, и в итоге старая ведьма смирилась с их присутствием.       Разумеется, их праздники оставались для нее тайной, как и ее — для них. Когда она, уставшая и злая, возвращалась в замок, мыши разбегались по норам, прихватив с собой следы проказ. Особо прятался крохотный ведьмовской плащ, сделанный из отъеденного куска портьеры — символ любви к их главе и ее единственная регалия.       Ведьма не должна была узнать, кто ими руководит.       Свет бледно-желтых, потерявших форму от воска подсвечников выхватывал в темноте то связки вороньих лап, то укутанные паутиной стулья, то портреты людей в коронах, доспехах или сверкающих драгоценностях. Мышам — а особенно Мыши — не было дела до их печальных белых лиц и опущенных рук, сжимавших мечи и платки. Мыши рассаживались по тыквам в ожидании праздника, а Мышь водружала последнюю шляпу.       Как вдруг…       — А для меня такой не найдется? — шутливо спросил чей-то голос. Навострив уши, Мышь спрыгнула с места и спряталась в тыквенном рту. Насторожилась. Чужой голос. Мужской голос. Опасный голос. — Ну что же ты! Вылезай. Я тебя не обижу!       Мышь принюхалась и чуть высунула нос из тыквы. Этот голос разительно отличался от хриплого сипа ведьмы: такой теплый, дружелюбный и добрый. Через него будто говорило пламя, поддерживаемое чарами в камине. Решившись рискнуть, Мышь вылезла и с опаской посмотрела по сторонам.       Ни души. Остальные мыши скрылись, не оставив после себя ни ниточки; ведьма так и не вернулась; в огромном зале была лишь Мышь, окружённая портретами незнакомых людей, подсвечниками, ведьмиными припасами и пыльной мебелью.       И волшебными зеркалами на стенах.       Мышь принюхалась и в пару перебежек добралась до самого огромного из них. О, то была гордость старой ведьмы: напольное, широкое, с тяжёлой рамой, украшенной то ли каменной, то ли металлической лозой. По его поверхности всегда шла малозаметная золотистая рябь; Мышь нередко слышала, как ведьма квохчет вокруг него и любуется на свое отражение.       Но никогда прежде оно не говорило что-то в ответ.       Коснувшись лапкой нижнего угла рамы, Мышь пискнула, словно на пробу, и тут же отпрянула, стоило ей услышать тихий смех.       — До чего же ты занятная, мышка, — сказало зеркало, и рябь пошла по нему оранжевыми волнами. — Отчего бы тебе в меня не заглянуть? Я так соскучилось по новым лицам!       Мышь недоверчиво понюхала зеркальную поверхность и приподняла голову. Ее ждало разочарование: под таким углом она видела лишь отражение одного из портретов. Недовольно пискнув, она хотела было уйти, но зеркало задержало её:       — Постой! Постой-постой-постой. Кто же так смотрит? Выйди на середину, выпрямись; дай рассмотреть тебя как следует!       Будь его голос хоть каплю грубее, хоть самую малость противнее, Мышь убежала бы, не махнув на прощание хвостом. Но его любопытство подкупило ее, довело ее до места, на котором обычно стояла ведьма, и заставило привстать на задние лапки.       Однако в зеркале по-прежнему отражался портрет. Разве что Мышь никогда не смотрела на него с такой стороны: с пола всегда казалось, что человек на нем запечатлен лишь по грудь. Сейчас же она видела и талию, и юбку, и, надо понимать, ноги. Зеркало расхохоталось, сменив цвет ряби на ослепительно-желтый.       — Подумать только! Сколько лет поисков — а ты под боком… Ты чертовка, моя милая мышка, самая настоящая чертовка!       Растерянная Мышь подняла лапу — девушка в зеркале вздернула руку. Мышь отошла и вернулась на место — девушка в точности повторила ее шаги. Уцепившись за смелую догадку, Мышь сделала несколько пассов, которые они с мышами повторяли по праздникам, и увидела, как отражение произносит слова заклинания… но из ее горла вырвался лишь неразборчивый писк.       Смех зеркала резко оборвался. Оно участливо поцокало несуществующим языком и тяжко вздохнуло.       — Ох, беда-беда… Помнить, как вернуться, но суметь воспользоваться… Мне грустно смотреть на тебя, милая моя мышка!       Рябь на его поверхности закружилась спиралью и запульсировала живым сердцем, принимающим серьезное решение.       — Постой! — окликнуло зеркало вернувшуюся к тыквам Мышь. — Нужно ведь сказать определенные слова? Которые ты, к тому же, знаешь? — она неуверенно кивнула. — Так почему бы мне не стать твоим голосом?       Мыши, в общем-то, было нечего терять. Прибежав на прежнее место, она привстала на задних лапах и указала когтем сначала на рот, а потом — на зеркало. То весело хихикнуло.       — О, я и собиралось читать по губам. Ну давай, попробуй что-нибудь лёгкое!       Мышь пару раз беспомощно развела лапами, а потом подняла коготь к потолку и пискнула одно-единственное слово.       — Свети! — во всю глотку прогрохотало зеркало.       На миг замок вспыхнул, как маяк; лучи света полились из окон и бойниц, озаряя лес на многие мили вокруг.       Мышь испуганно замахал лапками, и зеркало покрылось виноватой малиновой рябью.       — Прости, не рассчитало, — призналось оно. — Но всё же получилось, верно? Теперь ты сможешь расколдовать и себя, и всех остальных!       Мышь сглотнула, собираясь с силами, и приступила к заклинанию. Слова, повторенные зеркалом, мало-помалу сгоняли серую шёрстку с ее тела, возвращали ей былые рост и стать. Ей более не хотелось бегать на четвереньках; длинные тонкие усы свалились на пол; упал и хвост. С человеческим обличьем воскресали и человеческие воспоминания; люди на портретах уже не казались Мыши чужими — нет, не Мыши, а…       — Аплодисменты принцессе Жофии! — крикнула с порога ведьма. Пот градом тек с ее лба и плаща; подобрав его полы, ведьма исказила пространство и в мгновение ока оказалась перед Жофией. — Решила провести меня, Магорово отродье? Думала, я тебя не найду?       — И не нашла бы! — гневно воскликнула принцесса. — Пойми я раньше, как пользоваться зеркалом, ты бы уже горела на костре!       Ведьма злобно расхохоталась, держась костлявыми руками за живот.       — Считаешь, зеркало тебя спасло? — прохрипела она между смешками. — Оно делает то, что велено. А я приказала ему во что бы то ни стало отыскать тебя!       — Но как?.. — опешив, принцесса повернулась к зеркалу, вновь покрытому золотой рябью. — Ты же видело меня много раз! Почему не раскрыло сразу? Зачем подманивало к себе?       Оно издало задумчивый стон.       — Я зеркало волшебное, а не правдивое, милая мышка, — по-прежнему весёлым и дружелюбным тоном ответило оно. — А в праздничную ночь так хочется веселиться…       Зеркало разразилось хохотом, за которым бедные, молчаливые придворные, навек превращенные в мышей, не слышали криков своей обманутой принцессы.