Семейка Уайт

— Джеки! Ты опять морковку стащила?! — Кэлл, не рассчитав силу, чуть не выломал дверь, всё же сложно контролировать силу на эмоциях — В чашке специально для тебя лежат, чего их то не берешь? Обязательно надо таскать те, которые для блюда?       Уолт устало потер переносицу, видя, что его гневные высказывания должного эффекта на девушку не произвели. И та повернулась к нему, со скучающим видом поедая овощ. — Там не было, — она пожала плечами и вернула свое внимание компьютеру.       Кэлл был готов поспорить, что у него дернулся глаз. Поняв, что раскаяния от сводной старшей сестры он не дождется, Уолт вернулся на кухню. Его сестра могла и сама о себе прекрасно позаботиться, когда не занималась взломами, нет, она не крала деньги, все что ей было нужно, это информация. Что она с ней делала, Кэлл предпочитал не знать, да и у него своей работы хватало, а подкинутая сестрой информация, была порой очень полезной. Единственное, что раздражало, так это, пожалуй, её наглость и то, что за ней надо порой носится как с маленьким ребенком. Особенно это происходило во время долгой работы и бессонных ночей, после чего сестра становилась невыносимой. С отцом они не раз пытались сосватать её с кем-нибудь, но Джеки скорей выйдет замуж за любимый компьютер, чем за человека, а внуками отцу будут созданные ею программы. Сам он тоже искал пару, но всё это было лишь короткими романами, заканчивающимися одинаково, а носится по городу, ловя хоть маленький отголосок пары, он не хотел. У самого же отца была та же песня, дамы приходили, какое то время жили в доме, а потом всё, бежали сверкая пятками или на тот свет. От некоторых привычек и пристрастиях отца у нормальных людей психика махала рукой и бежала прочь.       Самой выносливой оказалась Сьюзи, она продержалась больше месяца и даже как-то пыталась свыкнуться со странностями отца и всей их семейки. И, наверное, она бы жила и дальше здесь, и возможно даже стала им мачехой, но, как говорится, не судьба, милочка, не судьба. Девушка помешалась на их исправлении и наставлении на «путь истинный», чтобы они свернули с кривой дорожки и жили обычной жизнью добросовестного гражданина, прекрасного межрассового города Алитта, в котором проживало множество существ на любой вкус и цвет.       Глаз от таких лекций начинал дергаться. Как только ее рот открывался, просыпалось желание как следует огреть женщину, но воспитание заставляло проявлять уважение к стараниям Сьюзи и ее терпению. Во время лекции вся семья как мантру твердила про себя, что стоит потерпеть и она сама отступит, но напор девушки становился сильнее, а терпение и выдержка медленно покидала всех, злорадно хихикая и махая им ручкой. Последней каплей стали её, как она выразилась, «вынужденные капитальные меры», ибо мирные способы не действуют на них. Она полностью подчистила компьютер Джеки, тем самым убив ее работу. Узнав это, сестра хотела придушить пассию отца, но Кэлл ее удержал и поразился, что в таком маленьком девичьем теле столько силы, что даже ему, оборотню, приходилось напрячься, чтобы не выпустить разгневанную авиолу на Сьюзи, и крылья, между прочим, больно били его, желая свободы.        Но на Джеки девушка не остановилась. Следующей жертвой дамы стал сам Кэлл, и на этот раз держали не Джеки, а его еще и отец подключился, хотя, тот тоже был не прочь как следует встряхнуть женщину, просто держался лучше. После этого Кэлл долго восстанавливал свои приборы и лабораторию, которую Сьюзи без зазрения совести уничтожила, оставив лишь пустую комнату. После этого отец рассорился со своей пассией, о чём свидетельствовали крики Сьюзи и битьё посуды всю ночь. На утро они вроде как помирились, девушка даже попросила прощения у Джеки с Кэллом, и те, скрипя сердце, ее простили. Но, как оказалось, девушка останавливаться не собиралась и на этот раз покусилась на коллекцию глаз отца, которой Филипп дорожил почти так же, как и детьми. Сохранить глаза в их первоначальном виде было очень трудно, нужно было потратить уйму времени на это и Сьюзи, по сути, убила все старания отца и Кэлла. Узнав об этом, обычно более сдержанный отец устроил скандал, который, кажется, слышали на другом конце их района. Девушка умудрилась настолько вывести Филиппа из себя, что тот схватил ее за шкирку и утащил из дома. Больше девушку никто не видел.       С тех пор их отец не заводил отношений целый год, озабоченный восстановлением своей бесценной коллекции, но сегодня уже второй раз за месяц он приведет даму на знакомство. Что стало с первой женщиной отца, матерью Джеки, Кэлл не знал. На вопросы Джеки лишь пожимала плечами и говорила, что от той женщины, породившей её, в напоминание были лишь белоснежные волосы, кончики которых переходили в голубой оттенок, только это досталось ей от матери. Отец же говорил, что порой прошлое лучше оставить прошлым, извлечь из него опыт и двигаться дальше. Была ещё одна вещь, которая для Уолта оставалось загадкой. Дело в том, что жили они в одном криминальном районе, в который даже служители порядка предпочитали лишний раз не заезжать. Последний раз они видели полицейских три года назад у дома их соседки Жизель. Кажется, весь район тогда потешался над растрепанными полицейскими, которые с ужасом в глазах бежали от этой женщины. Жизель же в свою очередь с милой улыбкой провожала их и сказала, что будет рада вновь их видеть, но больше они к ней ни ногой. Впрочем, Жизель не особо расстроилась.       И то, как Филипп умудрялся приводить женщин, для Кэлла Уолта была большая загадка. Ах, да! Именно по причине прихода дамы отца, по традиции, Кэлл и Джеки готовили ужин. Но сестра с помощью не спешила, однако обещала, что подтянется, когда закончит с программой. Не особо ей поверив, Уолт лишь кивнул. На первый взгляд, отец мог показаться бесчувственным существом, которому на всех начхать с высокой колокольни. И, чего душой кривить, первые годы жизни в этом доме после усыновления Кэлл так и думал.       Он тогда только два года прожил в этом доме, но и этого хватило, чтобы привязаться к Джеки, как к родной сестре и чувствовать себя как дома среди Уайтов. За свое поведение в то время Кэлл ощущал невероятный стыд, ведь тогда он был тем ещё мелким бунтарем, который всем и каждому хотел что-то доказать. И именно с Джеки он тогда поделился мыслями насчёт Филиппа, но на эти слова сестра лишь рассмеялась, сказала не забивать голову лишним и, вообще, ему пора уроки делать. Кэлл тогда оскорбился, а уж делать домашку на лето в начале каникул тем более не собирался. Он решил всем доказать, а особенно сестре, что Филиппу Уайту на детей плевать, и он бесчувственный камушек, которого по-хорошему надо лишить родительских прав за один только род деятельности. Но с последним проблем не было, так как Филипп принимал и заказы властей, из-за чего на его работу смотрели сквозь пальцы, чем не особо были довольны родные его жертв, желая чтобы убийцу нашли и посадили, но в ответ им лишь разводили руками, мол, простите, ни чем не поможем.       На следующий день Кэлл сбежал из дома и целую неделю гулял по городу, ночуя у бомжей, которые с радостью принимали маленького бунтаря. Но однажды ночью маленький Кэлл сидел в одном из дворов, погруженный в тяжёлые думы. Поначалу он ликовал, так как оказался прав, но это чувство быстро заменило другое, печаль и детская обида, что он и правда не нужен. Кто бы мог подумать, что два года ему хватит, чтобы привязаться к Филиппу и Джеки, он скучал по своей вредной сестре, по сказкам, что читал им отец, если попросить и не отставать, пока мужчина не сдастся. И так маленький бунтарь погрузился в свои думы, что не заметил шайку «Плохишей», что шли прямо к нему, злорадно смеясь. Детдом научил Кэлла не показывать слабость, поэтому как только его окружили, малец старался не выдать свой страх.        Их было человек десять и все намного старше его. Что мог маленький десятилетний оборотень, который даже ещё не обратился, сделать против шайки взрослых парней? Верно, ничего. Хотя…разве что пуститься в бега, благо он мог убежать от них и не задохнуться от долгого бега, но это значило показать себя трусом, а гордость Кэллу этого не позволяла. Натешившись жалкими попытками мальца отбиться, они оторвались на нем по-взрослому. Кэлл уже терял сознание, как услышал недовольные крики их главаря, обращенных к какой-то «чертовой сове». Удары прекратились, и ещё через какое то время он почувствовал чьи-то теплые руки, что прижали маленького бунтаря к такому же тёплому телу, от которого исходил знакомый запах металла и пороха. И, улыбнувшись сквозь боль, он сильнее прижался к отцу, после чего провалился в темноту.       Очнулся он уже в своей комнате. У кровати сидела Джеки, чуть ли не плача, а когда увидела что брат очнулся, заключила в объятьях и сквозь слезы стала отчитывать. И так стало стыдно ему за свое поведение, что на глаза навернулись слезы и он искренне просил прощения. В глаза отцу и вовсе стыдно было смотреть, он ожидал что его накажут или, отчитают, но все, что Филипп сделал, так это обнял и попросил больше так не делать. И он больше не делал. Конечно, мелкие бунтарства не прекращались ещё долгое время, но серьезно он никогда не буянил, а скорей лишь для вида.       Кэлл и не заметил как к нему подключилась сестра и то, что до прихода гостьи оставалось два часа, несомненно, радовало. Они уже закончили с ужином и убедившись, что ничего не остынет и все на своих местах, и нигде не валяется шкурка от какого-нибудь овоща, с чистой душой отправились по своим делам. Время за книгой пролетело очень быстро и из прекрасного мира истории вырвали голоса из прихожей. Один был хриплый и принадлежал отцу, второй был женским и приятным на слух. Убрав книгу обратно на полку и убедившись, что рубашка немятая, и выглядит он прилично, пошел встречать гостей.       Когда Кэлл увидел гостью, впал в лёгкий шок, он ожидал увидеть около отца привычную глазу очередную красотку с формами (на которые Джеки с завистью косилась) в облегающем вечернем платье, но то ли отец захотел разнообразия, то ли резко сменил свои вкусы. Иначе нахождение этой женщины рядом с ним он объяснить не мог. На вид ей было где то лет тридцать, платиновые волосы были распущены, а её яркие-зелёные глаза смотрели на них с любопытством. Вместо привычного глазу платья. На ней была белая рубашка, рукава которой были украшены вышитыми разноцветными узорами, черные брюки и кожаные полу-сапожки По сравнению с отцом и другими его дамами она была ниже всех на целую голову и без особых кхм…форм. От разглядывания гостьи прервало покашливание отца, видимо молчание затянулось. Кэлл и Джеки выровнялись как по команде и хором произнесли: — Здравствуйте! Рады вас видеть — от такого гостья опешила и с небольшим укором глянула на Филиппа, тот лишь улыбнулся и развёл руками, мол, я тут ни причем, не смотри на меня так. — Джеки, Кэлл, это Агата, надеюсь, вы по-дружитесь — приобнимая Агату крылом, произнес отец и та от такого движения немного расслабилась, видно нервничала. — Ваш отец так много о вас рассказывал — улыбка Агаты была искренней, а Джеки позволила себе смешок в сторону. Отец рассказывал некоторые вещи только, если спросить, и они входили в эту категорию, а это означало, что Агата сама проявила интерес к ним. — Что ж, раз вы познакомились, давайте ужинать, — предложение Филипа встретили согласием и они отправились на кухню.       Агата, и правда, проявляла к ним интерес, расспрашивая их и уточняя некоторые вещи, что поведал ей Филипп. Оба проявляли ответный интерес к Агате. Она оказалась художницей по профессии и знакома с их отцом больше года. Все началось с, как она выразилась, «странного заказа» от Филиппа, но, что за картина и зачем, не поведала. Да и сам факт того, что отец заказывал картину удивлял. В доме картин сроду не водилось, только фотографии на стенах. — Что-то не так, Джеки? — Филипп оторвался от своей тарелки и вопросительно посмотрел на дочь, которая прожигала его взглядом. — Где нос разбил? — вопрос сестры заставил Кэлла оторваться от мяса и посмотреть на отца, у которого в носу были ватки. И как не заметил? — Это я ему… случайно — отведя взгляд в сторону и нервно перебирая салфетку, произнесла Агата, опередив Филиппа. — Серьезно? — с нескрываемым смехом произнесла Джеки, гляда на отца — это как же так вышло? — Кое-кто просто ворочается во сне, а я умудрился угодить под раздачу — улыбка отца была нежной, что раньше за ним не наблюдалось. — Я уже извинилась, да и не специально я! — вмиг выпалила Агата, стыдливо опустив глаза, а, заметив смех в глазах отца, нахмурилась, — пусть я и ворочаюсь, зато не пускаю слюни хотя бы.       Отец поперхнулся чаем, а дети прыснули со смеху. Агата же от души стучала Филиппу по спине. И было в этой ситуации что то домашнее, что на губах невольно застыла улыбка, а в груди разлилось тепло. Волосы угольного цвета растрепались, а голубые глаза Филиппа обиженно смотрели на Агату. Но та, спокойно продолжила свою трапезу.       Джеки наклонилась к брату и тихо на ухо прошептала: — Она мне нравится — и Кэлл согласно кивнул.        Агата не строила из себя невесть что, была простой и веселой. Вместе с ней в дом как-будто пришел уют и тепло, она не требовала их исправиться, хотя прекрасно знала, чем они занимаются, не пыталась строить из себя криминальную женщину. Ей было это неважно. После ужина, когда Агата вышла позвонить по работе, на вопросительный и полный надежды взгляд детей, Филипп улыбнулся и произнес тихо: — Истинная — и было в этом слове столько теплоты, что и Джеки и Кэлла тоже тронули улыбки.       Жаль, что это очередной спектакль и обман.