***
Главная площадь, куча народа, шум, крики, смех и резкая гробовая тишина. Коннор на всю свою жизнь возненавидел это место. Расталкивая всех, он бежит прямо в цент шумного «собрания», где и был Ричард... с петлёй... на шее... — Ричард Андерсон… — Пустите, пожалуйста, пропустите меня. — кричит на всех кареглазый расталкивая надоевших людей — За убийство Эмилии Агнест… — Ричард! — выкрикивает парень в паре метрах от заключённого — Приговаривается к повешенью. Брюнет совсем не обращает внимание на стражу, которая рванула сразу за ним, совсем не слышит возмущенные крики людей. Он падает в объятья Ричарда и громко рыдает, совсем никого не стыдясь. Он крепко прижимает к себе своего голубоглазого близнеца, который так же позволяет себе разрыдаться. — Зачем?! — это и все, что получается Коннору выдавить из себя, задыхаясь в слезах. — Я обещал, что никому не дам тебя в обиду... — Ричард приглаживает волос рыдающего Коннора и притягивает его к себе, нежно целуя в губы — И я исполнил свое обещание, Конни... В опухших, полных слез глазах старшего читается вся ненависть к этому миру и вся любовь к этой убийце, которую сейчас хотели повесить за убийство девушки, что сделала ему больно. Если это так, то пусть рядом с Ричардом, одевают и на его шею петлю. — Я люблю тебя, Ричи... — тихо тянет Коннор, смотря в глаза Ричарда, он осторожно гладит его по щеке и поджимает дрожащий губы — Пожалуйста, не оставляй меня... Ричи... Ричард, пожалуйста! Обещай мне это, что не оставишь меня одного... Останься со мной... Но по щекам голубоглазого только текут горячие, крупные слезы, нет, такого он не может обещать Коннору с петлёй на шее, поэтому он медленно опускает руку и кладет ладонь на сердце Коннора, от чего тот только громко воет в новом потоке слез. — Обещай мне, Ричи, пожалуйста! Пообещай мне это! — захлебываясь с слезах выпрашивает старший — Я здесь, Конни, я не оставляю тебя, я всегда рядом... Я всегда с тобой. Стражи молча стоят, смотря на этих двоих, ведь все знали, что никого больше у этих двоих нет кроме друг друга, знали и прекрасно понимали, что Коннору будет не легко, ведь парнишка, по сути, останется один. Как поздно они это поняли. А Ричард и Коннор бесстыдно целуются, обнимают друг друга и плачут. Плачут смеются и что-то глупо говорят друг другу, захлебываясь в собственных слезах. Их не спешат растащить, по крайней мере хранители порядка, потому что эти двое были давно на слуху у каждого и эти двое нужны друг другу больше, как никто другой. — Я люблю тебя, Конни… — тихо шепчет Ричард в самые губы брата и снова целует их — Люблю тебя. А Коннор только и может повторять за Ричардом и обнимать руки брата, держащие его лицо.***
Бледный Коннор сидит на полу в их холодном доме один. Бедняга забился в угол, весь в слезах, дрожа, он обнимал себя и совершенно не понимал, что теперь ему делать? Куда идти? Он чувствует себя никем. Нет больше Ричарда, нет его вечной поддержки, нет того, кто всегда будет рядом. Дверь медленно скрипит и открывается Коннор видит отца, ещё трезвого, спокойного, да и тот увидел его. Всего бледного, дрожащего и до ужаса трясущегося, на вид совсем не живого. Он часто и рвано дышал, будто взбешенный зверь, каждый вздох по звукам давался Коннору с большим трудом, да и по судорогам тела было понятно, что даже вздохнуть у парнишки толком не получается. — Коннор? — нахмурив брови, спрашивает Хенк, на что тот только воет и откидывает голову назад с громким глухим стуком ударяясь затылком о стену. Хенк метнулся к нему, но тут же остановился, пока Коннор жмурится, лишь сильнее сжимается и открывает рот в беззвучном крике, после чего шумно втягивает воздух и громко плачет. Андерсон впервые почувствовал себя мудаком, где-то в пятой точке, так поздно заиграло долбанное отцовство, и он быстро садится перед сыном на колени. — Коннор, что слу… — Они повесили его! Они убили его! Ричард... РИЧАРД… Папа… Папочка, его больше нет… Ричард… Хенк приходит в ужас от состояния Коннора, от того, в какой истерике он сейчас бился и громко рыдал. Для себя он понимал, что сам во всем виноват, ведь если бы не он... Когда вообще Коннор звал Хенка «папой» или «папочкой»? Верно, только в далёком детстве при живой матери и когда все шло слишком плохо, когда он нуждался в поддержке или помощи. Коннор так и не успокаивается, он теряет сознание не пойми от чего, а Хенк только и может, что крепко прижать к себе ослабевшее тело сына и заплакать. Зачем плакать сейчас, когда слезами уже ничего не изменить? Он потерял все, остался только Коннор. Если остался. Но ведь Коннор долго так не протянул, он не находил себе места, постоянно очень сильно нервничал и большую часть времени бился в истерике, прижимая к себе подушку любимого брата. В какой-то из дней его нервы все таки не выдержали. И он взял в руки нож. Медленно приставив лезвие к бледной коже руки, закрывает глаза и шумно выдыхает. — Я люблю тебя, Ричи... — тихо произносит кареглазый и садится на пол, пока по запястью течёт алая кровь, а вместе с ней вытекали и последние капли жизнь кареглазого, хотя... давно было ясно, что все закончится именно так. В тот момент, когда Хенк находит Коннора, он только и может, что напугано перетянуть его руки первой попавшейся тряпкой. А после, он выскакиваея на улицу, кидается на каждого прохожего, молчит о помощи и кричит, что его сын умирает. Только вот все обходили его стороной, думая, что лейтенант снова выпивший и в помощи не нуждается. Если не они, то кто-нибудь другие.