Осколки

Они вместе вошли в опустевший дом, хлопком двери развеяв застывшую в воздухе удушающую тишину. В этом доме всегда было тихо. Никогда в нем не проносился птицей смех ребенка, не лаяла собака. Изредка на памяти Ён Хуна звучала музыка. В лучшие дни Нам Син уходил наверх, где под самой крышей в просторном и хорошо освященной через панорамные окна комнате стоял рояль. Син никогда не играл для председателя. Любовь к музыке оказался единственной крупицей того, что тот разрешил оставить внуку. Может быть, музыка напоминала председателю о погибшем сыне. Если этот человек был способен на привязанность. Любые шаги, предпринятые им, оказывались напитаны холодным рационализмом, суровой практичностью и безжалостой игрой чужими сердцами. Ён Хун так и не смог понять, испытывал ли председатель хоть каплю любви к единственному внуку. Син не похож на председателя, как похожа тётя. Две противоположности, с самого начала из-за холодного равнодушия ставшие врагами. Порой Ён Хун радовался, что избежал участи родиться в этой семье. И жалел, нет, сострадал Сину. Видь в жалости нуждаются слабые, таковым его друг не был. Ён Хун слышал шаги вверх по лестнице, как переставлялись предметы и скрежетали тяжёлые ножки мебели. Ждал и боялся услышать звон стекла и разрушенных шкафов. И не слышал. Син устал разрушать. Возможно, не находил более успокоения. Ён Хуну хотелось верить, что долгие путешествия из одного края мира в другой изменили взгляды Сина. Не полностью, ведь так просто раны не исцелить, но боль со временем притупляется. Ён Хуну стало легче, станет и Сину. А пока он вышел на улицу, захватив в собой упаковку банок с пивом. Закутался плотнее в толстую ткань пальто, сел на ступеньки и стал смотреть на глянцевую поверхность бассейна, переливающуюся в мягкой подсветке. Помнится, один его знакомый мог зажигать её взглядом. Нам Син lll, кажется, нашел цель, смысл своего существования. Кто мог подумать, что андроид способен обрести самосознание. Забавно, ведь Син любил в детстве рассказы Азимова. Больше этих книг в комнатах Ён Хун не видел. Оно и к лучшему, читать ведь стоит о том, чего в реальности никогда не встретишь. А раз сюжеты романов воплощаются в реальность, едва ли захочется их перечитывать. Куда известному писателю до фантазии реальности. Ён Хун потёр лоб, разгоняя зарождающуюся головную боль. Единоличное управление огромной корпорацией давало о себе знать, но он не жаловался. Им сейчас гораздо лучше, чем когда-либо прежде. — Ты из-за дома так расстроился? Ён Хун почувствовал на своем лице внимательный, изучающий взгляд. И глубоко вздохнул, отпивая из банки. — Хочешь, оставлю его тебе? Место, насквозь пропитанное ненавистью и одиночеством для одного, немыслимым образом ставшее домом для другого. Иронично. — Ты разве захочешь возвращаться сюда? Нам Син хмыкнул и край тонких губ исказила усмешка. — И вспоминать все светлые моменты, которыми меня одарила жизнь. Затем парень устало вздохнул, потирая костяшкой висок. — В конце концов, это просто стены. Вытрясу всю мебель, затею ремонт. В комнатах деда поставлю бильярдный стол, а у тёти устрою клодовку. Ён Хун усмехнулся, представляя, как Син может развернуться по полной благодаря издевательскому юмору, доставшимуся вкупе с ударами судьбы. — Не нужно, если хочешь продать — продавай. Сам сказал, просто стены. — Отчего тогда мне кажется, что ты расстроен? Пауза, и на пол тона тише: — Остались только мы вдвоем. Как и прежде, но безвозвратно изменившиеся. — Не обращай внимание, Син-а. Это пройдет. Он не станет облекать в слова те чувства, что калейдоскопом вертелись в сознании. Должно быть всё дело в том, что ему не с чем сравнивать. Единственное место после интерната автоматически и без его ведома приобрело статус дома. Он посмотрел на Сина, рассеянно перебирающего в пальцах открывашку, и ощутил нерушимую уверенность, что всё будет хорошо. Они оба как никто заслужили покой. Теплый ветер качал листья на поверхности воды, пахло прохладой. Настроение Ён Хуна передалось Сину. Холодную решительность краской покрыли неясные тени тоски. Ён Хун с тихим хлопком поставил банку на ступени, развернулся и одной рукой за шею притянул Сина в объятие. Тот охнул, открывашка выскользнула из пальцев и со звоном скатилась в воду. Придя в себя, Нам Син закинул свободную руку на плечо Ён Хуна. Так они и сидели, встречая последний рассвет, а позади них замер пустой дом с темными глазницами окон. Сейчас, в матовых лучах восходящего солнца, он перестал казаться жутким камнем, прижатым к земле гигантским сапогом. И тени прошлого исчезли вместе с ночью, перестав тянуть свои узловатые пальцы к молодым людям, согревающим друг друга. Когда лучи коснулись бледной кожи Нам Сина, Ён Хун прервал молчание, с теплой улыбкой произнёс: — Всё собрал? Син сжал крепче руку на плече друга. — Да я только за Чудо-женщиной приходил. Ён Хун рассмеялся. — А сидим мы здесь тогда всю ночь зачем? — Ну, тебе же нравится пить пиво возле воды. Последний раз я составлял тебе компанию вечность назад, грех пропадать моменту. Тепло живой кожи на плече Ён Хуна казалось наваждением, в которое он постепенно начинал верить. Верить в то, что Син вернулся. Да, их теперь двое, но только одного из них он мог назвать братом. Сидящего рядом, с морщинками усталости вокруг молодых глаз. С лёгкой улыбкой на губах, редкой и искренней. Не проекция умелого робототехника, сумевшая убедить создателя и самого себя в собственном существовании. А просто живой человек. Усталый и потрёпанный непростой жизнью, живой человек. Капелька влаги скатилась по щеке Ён Хуна, и он как от солнца отвёл взгляд в сторону. Всё хорошо, но к хорошему тоже нужно привыкнуть. Лишь немного времени, дружеское присутствие и они поверят в жизнь. Жизнь без страданий и каждодневного мучительного выбора. Как лучи на воде, она отразится на них. Напитает светом и согреет, даря надежду. Единственное, что не под силу воссоздать машине.