Lovely

      Кровь капает на замызганный грязный пол, пачкая бетон еще больше. Откуда капает? Джексон не знает. Его лицо сейчас — одно сплошное кровавое месиво, от которого не осталось, кажется, живого места. Даже усмехаться больно.       Отделали его, конечно, бойцы Лидера, что Бог черепаху. Наверное, не такой красавчик, как прежде. Но Джексону откровенно похую. И на красоту, и на изуродованное смазливое личико, и на прошлое. На все похую. Не смертнику сожалеть о том, что было, да сплыло. Тем более, что впереди тем более ничего хорошего не ждет. Только расстрельный список, серая стена в подвалах и пуля, что прошибет череп навылет.       Наверное, должно быть страшно. Но страха нет. Одна лишь дурацкая новокаиновая заморозка безразличия. Джексон устал бояться — слишком долго жил, опасаясь. Облав, режима, разоблачения, Исина…       Уголок рта дергается, отзываясь болью в разбитых губах и занывшем сердце. Исин. Суровый Снежный Король этих каземат (как за спиной его зовут подчиненные), начальник тайной полиции на службе у Верховного Лидера Аюнги, тот, кого Джексон водил за нос почти полгода, кого полюбил. Придет ли увидеться в последний раз? Простит ли? Поймет? Джексон не знает. Лишь опускает голову ниже, позволяя крови капать на пол. Черт, как же болят эти сраные гематомы! (но не так сильно, как болит сердце)       Щелкает дверной замок, скрипят плохо смазанные петли. Джексон лениво думает, глядя бездумно под собственные ноги, испачканные каплями крови, зачем к нему пришли на этот раз. Надеются все же выбить признание? Так черта с два он сдаст Юньлуна. Пусть тот и оказался подлой крысой, променявшей друзей и свободу на теплую постель нового Лидера гордого Китая, выстоявшего на руинах уничтоженного атомными взрывами мира. Джексон не Юньлун, своих не сдаст. И, как знать, быть может, Юньлун все же довершит дело, на которое его послали. Или же… За ним пришли, чтобы провести по эшафоту?       Дверь закрывается. По камере раздаются знакомые шаги, мягкую и легкую поступь которых Джексон узнает из тысячи. От этого почему-то больнее. Наверное, потому что он не хотел бы, чтобы Исин его видел — запомнил — таким.       Джексон так и не поднимает головы, упорно смотрит из-под налитых кровью век в пол. Не хочет видеть холод на родном лице, презрение в глазах. Это было бы худшей пыткой. Хуже тех, что мог ему устроить любой палач. Боль физическая не идет ни в какое сравнение с той болью, болью душевной, которую может причинить Джексону Исин.       Шуршат полы чужого плаща, пока человек садится на корточки. Джексон почти с нежностью, странной для это ситуации, думает о дурацкой привычке Исина ходить везде в черном плаще. Как-то даже, в порыве озорства, позволил себе наглость, назвав своего начальника тайной полиции Бэтменом. Что, в сущности, недалеко от истины. Жаль, что вывернуто наизнанку, как в кривом зеркале. Исин тогда смеялся. У него красивый смех. Который Джексону уже никогда не суждено услышать. — Баобэй, — голос Исина, кажется, хрипит. — Что ты натворил?       Прохладные пальцы касаются горящей, ноющей от побоев щеки. Джексон почти стонет от облегчения. Оказывается, это приятно — ощущать его пальцы на своей коже. Даже сейчас. — То, что должен был, — Джексон все же поднимает взгляд. — Ты же знаешь.       В глазах Исина нет презрения и привычного льда. Одна лишь боль. Так непривычно… Прежде, до их отношений, Джексон видел в нем само олицетворение нового режима, жёсткий карающий кулак, человека, не способного на добрые эмоции. А после, после их первой ночи… Понял, как ошибался и что таится в самом сердце Снежного Короля. Каким нежным, ласковым и добрым может быть Исин с теми, кому доверится. Жаль только открыл своё сердце не тому. — Дурак.       У Исина кривится лицо. Трещит его вечная маска напускного спокойствия, обнажая истинную сущность. Джексон закрывает глаза. Слишком больно видеть Исина таким: разбитым, покалеченным, раненым. И знать, что причинил ему это боль сам Джексон. — Ты должен был сбежать, пока была возможность. — Я не трус, — упрямится Джексон. — А мне теперь смотреть на твою смерть…       Слова Исина звучат горько. Так горько, что, кажется, Джексон может ощутить их на корне языка. Или это желчь? — Так мне вынесли приговор?       Он старается бодриться, даже усмехается. Но усмешка отдается новой болью. Даже не в избитом лице или разбитом сердце — в глазах Исина. — Да, — тяжело падает камнем согласие. — Я ничего не смог бы сделать.       Джексону кажется, будто Исин оправдывается. Так горько — слышать этот тон. Но еще горше признавать свое поражение и принять смерть от рук тех, кого Джексон ненавидит всем сердцем. — Ты можешь сам убить меня, — наверное, это кажется выходом.       Исин отнимает ладонь от больной щеки. И, кажется, точно она начинает пылать еще сильнее. От этого почему-то становится еще больнее. — Как ты можешь просить меня о таком?! — голос Исина предательски срывается.       Джексон усмехается, находя странную иронию. Снежный Король никогда не чурался убийств, поднявшись от простого оперативника до главы секретной службы в том числе за боевые заслуги. Да и после сколько раз самолично приводил приговор в исполнение своей нежной, но твердой рукой? А тут… Боится отнять жизнь предателя. Наверное, потому что оба знают, что этот предатель ему дорог. Возможно, дороже самого режима. — Только тебя о таком и могу просить, — Джексон поднимает заплывший взгляд. — Раз уж суждено умереть, то умереть я хочу от руки того, кого люблю, а не от автоматной очереди безликих крыс на службе Верховного Лидера.       Исин кривится, будто бы Джексон отвесил ему затрещину или пырнул ножом. Наверное, будто это так, это было бы менее болезненно для них обоих. И оба же знают, что Джексон никогда бы не посмел поднять руку на Исина. Даже в тренировочном спарринге на татами. — Твоё последнее желание? — Мое последнее желание…       Молчание, густое, пахнущее остро кровью, болью и обидой, повисает в камере. Последнее желание приговоренного — закон. Единственная милость режима Верховного Лидера Аюнги. Которой Джексон нагло пользуется. — Слишком изощренная месть.       Голос Исина полон боли, уже даже не скрытой. Джексон знает, как ранит его. И принимает, это как данность. Все равно Исину придется жить с его смертью много-много лет. Так пусть уж сделает все своей рукой. Убьет того, кто заставил его так страдать, кто обманул доверие и чувства. Может, так ему станет легче?       Горячие губы касаются разбитого рта в последнем отчаянном поцелуе, пальцы зарываются в волосы на затылке. Джексону плевать на боль — он отвечает так, как может в данный момент. И на секунду кажется, будто к соли крови мешается соль слез. Своих или чужих? — Ван Цзяэр, — Исин выпрямляется, вытаскивая из кобуры за поясом табельное оружие. — Ты приговариваешься к расстрелу за противоправительственную деятельности и участие в заговоре с целью убийства Верховного Лидера Аюнги. В соответствии с твоим последним желанием привожу приговор в исполнение лично и немедленно.       Холодный ствол упирается в лоб. И Джексон вдруг искренне улыбается. — Спасибо. Люблю тебя.       Последнее, что Джексон видит, — полные слез и боли глаза Исина и его перепачканное кровью лицо. Выстрела Джексон уже не слышит.