цветки календулы

Он не успел. Не успел оттолкнуть его, словно ослепшего и не видящего, куда бежит, в сторону; не успел даже крикнуть что-нибудь, что могло бы помочь избежать... всего этого. Ему даже не хочется думать о том, чего он мог бы избежать, если бы был чуть быстрее. Зацветший. Беспечный шутник, словно навечно застрявший в детстве душой и телом. Один из разведчиков маленького племени, поселившегося где-то рядом с проклятой густой рощей, в которой постоянно появляются всё новые и новые пространственные аномалии, контакт с которыми несёт за собой неопределённые последствия. Зацветший. Глупец, который непонятно как вообще смог стать разведчиком при его наивности и неиссякаемом ребячестве. Котёнок, который даже во время работы готов продать душу за минуту веселья. Недотёпа, который не смог углядеть даже за самим собой, из-за чего и столкнулся с аномалией. Надо быть хоть немного внимательнее, гневно думает Черешня, когда Зацветший отскакивает от дыры в пространстве, словно от огня, коснувшись ее одним лишь носом. Он надеется, что этого было недостаточно для того, чтобы с ним что-то случилось. Контакт с такими вещами всегда заканчивался плохо. Он кричит на сотню раз извинившегося за своё поведение Зацветшего, в душе молясь, чтобы с ним всё было хорошо. А на следующий день что-то меняется. Он не может сказать, что именно идёт не так, но отчего-то сегодня все шутки этого ребёнка кажутся Черешне слишком мрачными. Будто бы их автор просто устал постоянно шутить и веселиться. Тогда он смотрит Зацветшему в глаза и замирает. У него ощущение, словно он сидит перед мертвецом. Зацветший пытается вести себя, как обычно, всего пару дней после того случая. А после — тишина во время завтрака, обеда и ужина, странная для него сосредоточенность на заданиях и едва слышное шипение при малейших царапинах, на которые он раньше не обратил бы и капли внимания. А ещё — короткие хмурые взгляды с толикой обречённости в сторону Черешни, и это совершенно сбивает того с толку. Почему он смотрит на него так сейчас, если раньше предпочитал лишь игнорировать? Он не уверен, что хочет знать это, пусть сердце и бьётся так, словно ему не всё равно на эти моменты. Зацветший не выходит из своей палатки уже пару дней, и Черешня постепенно устаёт сторожить его возле входа, ожидая, когда он, наконец, выйдет оттуда, не заставляя нарушать его личное пространство. И потому заходит сам, с явным намерением разобраться с тем, что с ним происходит в последнее время. А в следующий момент из головы у него напрочь выбивает все мысли, и он может лишь безмолвно смотреть на едва живое тело перед собой. А ещё — на цветы. На цветки календулы, яркой, как закат, с застывшей на лепестках кровью, — ими усыпана вся земля в этой крохотной палатке. А посреди всего этого безумия — один лишь маленький Зацветший, сквозь длинную шерсть которого едва проглядывают оранжевые бутоны. Черешня смотрит на него отчаянно, и в горле застывает плач, а в ответ ему — осуждение наравне с бесконечной усталостью и застоявшейся болью в покрасневших глазах. — Убирайся, — одновременно с кровавым кашлем шипит он, и из пасти его вырывается комок всё тех же ярких лепестков, а на нём самом, кажется, расцветает ещё дюжина таких же, и Черешня просто не может повиноваться чужому приказу. — Не дождёшься, — шепчет он и ложится рядом со слабеющим с каждой секундой телом. Зацветший с ним не спорит, отворачивается и знать не хочет, почему его вроде-как-враг решил пойти против самого себя и остаться с ним наедине в подобной обстановке. Его это совершенно не беспокоит. Ещё чего, всем бы перед смертью желать провести последние мгновения своей жизни под боком у злейшего врага, который, кажется, был бы совсем не против. — Если бы ты сказал, то мог бы не корчить из себя героя прямо сейчас. Я же вижу, что тебе больно, — хрипло говорит Черешня и все же позволяет себе заплакать, не осмеливаясь зарыться носом в чужую шерсть, боясь причинить ещё больше боли. — Если бы ты стоял на десять метров левее, то я бы не налетел на аномалию. Я налетел бы на тебя, потому что тебе не пришло бы в голову встать прямо за этой штукой, и мне бы не пришлось ничего скрывать, — едко шипят в ответ, и от этого ответа внутри всё замирает, и плакать хочется лишь больше, почти что впервые в жизни. — И кто тебя дёргал устраивать очередную перепалку прямо во время разведки?.. — он всё же не сдерживается и тыкается носом куда-то ему в бок, туда, где не нашёл видимых цветов, потому что у него просто больше нет сил держаться. На это действие Зацветший лишь рвано выдыхает, однако ничего не говорит. — Я не хотел ссориться. Я хотел объятий, — едва слышно бормочет он и вновь заливается кашлем, сплевывая лепестки куда-то в сторону, где Черешня их не увидел бы, будто заботясь о его уже раздробленной в крошку психике. Ему едва ли верят, потому что, скорее всего, сказанные им слова — лишь предсмертный бред, как бы ни хотелось иного. Лучше принимать действительное за желаемое, чем наоборот, думает Черешня и закрывает глаза. Из-под бока доносится приглушенное виноватое "прости", и Зацветший вздыхает, морщась и дёргаясь от резкой боли, к которой, как ему казалось, он уже привык. Ему осталось всего ничего, и от этой мысли впервые за всё время сквозит, как от холодного ветра в пустошах. Он не хочет умирать. — Надеюсь, я... не был тебе дорог. Это было бы нечестно по отношению к тебе, — почти обессиленно шепчет, закрывая глаза, и уже даже не слышит панических криков и всхлипываний вскочившего на лапы совсем отчаявшегося Черешни, который пытается отыскать хоть кого-то, кто мог бы помочь вытащить умирающего с того света. В ушах отдаётся гулкое умоляющее "пожалуйста, продержись ещё немного". А после — тьма. Черешня чувствует себя мёртвым, когда видит заросшее цветами календулы тело, освещённое закатом.