losing myself

Пьемонт всегда был одной из самых солнечных и живых провинций Италии, хоть даже и по размерам уж точно уступал многим другим. О его красоте знал каждый ребенок и рассказы о нем чаще всего ничуть не преувеличивали ту действительность, что была на самом деле. Чего только стоят его бесконечные зеленые луга, усыпанные крупными цветами ромашки, что наполняет всю округу своим душистым запахом; высокие и изящные холмы, возвышающиеся над пастбищами; а увитые девичьим виноградом* небольшие кирпичные домики с темной черепичной крышей создавали в целой картине ощущение волшебной и сказочной эпохи какой-нибудь давно затерянной цивилизации. Минхен всегда восхищался умением природы создавать такое невероятное великолепие, за которым бегают столько известных художников и писателей из самых дальних стран, чтобы передать всю ту полноту и дивную красоту их маленькой провинции в своих работах. Он никогда боле не видел и не читал ничего изящнее, чем записки и небольшие зарисовки из дневников тех самых известных деятелей, что побывали в Пьемонте. Минхен считал, что это точно должно остаться их наследием на века. Восхищение ценнее любой награды, а для любого итальянца в первую очередь важна репутация его родины, а только потом уже его самого. Но Минхен же считал немного иначе. «- Как можно переживать за то, что думают о твоем доме другие, когда ты сам не представляешь из себя ничего достойного? Что думают они о тебе? Если же ты сам не хочешь задумываться о своем укладе, взглядах и поступках, то как ты можешь зваться сыном, когда ты вошь в людском теле? Как можно называть себя человеком, когда душа твоя тебе не принадлежит?» — размышляет как-то юноша, сидя поздним вечером на крыльце отцовского дома. Отец Минхена и двух его младших братьев покинул этот мир ровно два лета назад и с тех самых пор между братьями идет разлад, где никто не собирается идти на поблажки. Джено — средний от Минхена — упрям и горделив, что никогда не даст ему уступить старшему брату ни в чем, даже в смешной мелочи. Он высок и статен, его профиль идеален и остр, а плечи широки и набиты, что создает его образ мужественным и серьезным. Точеные черты лица его чем-то напоминают Минхену отца и он бы даже назвал брата маленькой его копией, если бы не одно «но». Отец никогда не желал Минхену смерти. Старшего брата Джено если не ненавидел, то точно недолюбливал. Он дал понять это еще в детстве, когда будучи маленьким вечно отталкивал Минхена и просил не трогать его, на что тот реагировал обиженно и зло, но с каждым разом все больше и больше вырабатывалась привычка быть для собственного брата чужим, полностью закрепившаяся в сознании где-то в подростковом возрасте, когда от чахотки скончалась мать. Те времена стали для семьи особенно тяжелыми. Отец, закрывшись в себе, время на детей почти не тратил, а вторым домом для него стала работа. Без матери и деньги приносить домой стало труднее, поэтому подрабатывать стал Минхен, как самый старший из трех братьев. Натереть кому-нибудь до блеска обувь, простоять до заката на морозе, заштопать на скорую руку чью-нибудь штанину — всё стало обыденностью. Так пролетают два года. Затем умирает отец, как-то слишком внезапно и неожиданно. А причиной тому стало заражение крови, которое он совершенно случайно подцепил на рудниках, поцарапавшись об остриё камня. Теперь ответственность за содержание семьи ложится всем своим неподъемным и тяжким грузом на подростковые плечи Минхена, который к этому был совершенно не готов, а разлады между ним и двумя братьями совсем тянут его на дно. Ренджун — младший от Джено — безразличен и в своей обычной манере холоден ко всей окружающей его действительности, что зачастую отталкивает от него людей, которые уходят от него, почему-то, поджав хвосты. Внешне он очень сильно отличается от Джено и Минхена. Он более худощав и в росте ниже, а черты лица у него очень мягкие, чем он немного напоминает мать, но скулы его настолько острые, что ними можно спокойно резать хлеб, как думает однажды старший брат, засмотревшись на юношу. Ренджун никогда не был дружелюбен и гостеприимен, он просто не считал, что в его доме должен быть кто-то кроме него, даже собственных братьев иной раз видеть он не желал. В ругань между двумя старшими братьями он влезать не горел желанием и не видел в том необходимости, ведь если говорят не о нем, то зачем вмешиваться? — Место ваше на псарне, — подает как-то голос Ренджун после очередной чужой перепалки, — этот лай там точно будет не напрасен, — и уходит, горделиво вздернув подбородок, оставляя двух мечущих друг в друга невидимые огненные стрелы братьев наедине.