Ах, этих красок колдовство...

      Люди — берегите карму! Ибо это чревато. Не знаю, уж, чем я не угодила высшим силам, но реинкарнировала я довольно оригинально. В портрет. Да-да, в обыкновенную писаную маслом картину в богато украшенной золочёной раме. У меня даже имени не было, именовалось сие произведение мило и незатейливо «Девочка с цветами». На холсте была запечатлена златокудрая девчушка-ангелок лет пятнадцати. С букетиком садовых роз, в кружевной шляпке-чепце и в белом кисейном платьице по моде несравненной Элизабет Беннет. Отроковица обычно мечтательно кружилась в пределах своей картины, тихо напевая незамысловатую детскую песенку. Обо всём этом я узнала потом. От любопытных и падких на любые сплетни соседских портретов.       Попала я как-то неожиданно. Помнится, вечером пришла домой, совершенно измученная и разбитая. Выпила таблетку от головы и улеглась спать в надежде, что за выходные здоровье одумается и придёт в норму. Но надежда, как известно, помирает последней… Так что очнулась я уже тут. Неизвестно где, совершенно одна, вокруг ничегошеньки нет, кроме странного коричневато-розоватого фона. Ни двери, ни окон, ни распоследней табуретки. Наглядевшись вволю на однообразную обстановку, я решила перевести исследования поближе. На себя любимую.       И сразу же укололась. Черт! Я отшвырнула подлючую флору, до поры прикидывавшуюся безобидным букетиком. Широкая кружевная лента нисколько не спасала от здоровенных шипов. Я сунула в рот пострадавшие пальцы и тут ошалело замерла снова. Эти дивные нежные ручки никак не могли принадлежать мне. Я уж и забыла, когда моя кожа выглядела столь свежей, гладкой и белой. Дальше больше. Тоненькие запястья, воздушное платьице в пол, миленькое декольте, отделанное вышивкой. Старинного вида атласные туфельки на маленьких ножках. Белые, крест-накрест оплетающие щиколотки ленты, завязанные на аккуратный бантик… О, господи, полцарства за зеркало! Но, увы, смотреться здесь было не во что. Пришлось продолжать изыскания на ощупь. Волосы оказались длинными, шелковистыми и кудрявыми, чудесного золотисто-пшеничного цвета, а на волосах архаичная шляпка, больше похожая на чепец. Это я на съёмках что ли где-то? Я в гриме? Мои бедные мозги силились найти хоть какое-то пристойное объяснение творящемуся безумию. Ведь если не найдёшь, то и двинуться недолго.       Кстати, когда я сильно нервничаю, то обычно начинаю злиться и желать окружающим ощутить стократ то, в чем меня, бедолажку, ущемили. Не хочу хвастаться, но я порой считала себя, если не демиургом, то его «дурным», но любимым чадом. Растяпистым, забывчивым, но зато с богатым воображением. Ибо стоило мне по-настоящему посетовать на отсутствие чего-либо нужного и «это» в жизни появлялось. Нет не в моей, но из разряда «мечт» переходило в суровую и дорогостоящую действительность. Помнится, в далёком пионерском детстве так вот исполнилось моё желание о мягких контактных линзах, потом были наручные «часы-телевизор», чтобы смотреть любимые фильмы в дороге. Затем я мечтала о самодвижущемся венике, обучающих голограммах и прочей полезной в быту лабуде. Вот из последнего, например, я всё ждала, когда придумают антигравы, чтобы я не скакала бешеным сайгаком между лужами, а величественно скользила над слякотной сезонной грязью. Ну и без помех могла обирать околоподъездную яблоню. А то паршивка, вымахала метров на пять, а во мне метр с кепкой. Я даже до нижних веток не допрыгиваю. А пироги и компоты, особенно из бесплатного сырья очень даже уважаю.       Так вот, стоило мне чуток порыдать и погрозить небесам неведомыми карами, как табуретку мне выдали. Ещё раз обойдя свои владения, я обнаружила сей скромный предмет обстановки в самом дальнем и тёмном углу. Как и длинный-предлинный, теряющийся в клубящемся тумане коридор. Ну я и пошла туда. Подхватила трёхногий стульчик и рванула в неизведанное. А чего теряться? Тут ни света, ни удобств. Шла я, шла и добралась до двери. Потянула на себя ручку, а та и отворилась. Без каких-либо зловещих спецэффектов.       Комната как комната, только прекрасно меблированная в этаком псевдо-восточном стиле. За столом двое забавных дядек азартно сражаются в шахматы. Оба в остроконечных шляпах, старинного кроя бархатных сюртуках и бриджах. На диване и в кресле ещё двое господ. Я подошла поближе, примостилась на своей табуретке. Сижу, гляжу. Камин весело потрескивает, обволакивая мои озябшие руки теплом. На столе блюдо с пирогом и ваза с фруктами. Пузатая бутыль, несколько хрустальных кубков. А я голодная как не знаю кто. Дядечки на меня ноль внимания. Решила, ладно, пусть убивают, но потом, когда брюхо себе набью. Взяла пирог, набулькала в кубок чего-то приятно-алкогольного, утянула из вазы гроздь винограда. Ем и жмурюсь от удовольствия. Вкуснотища!       Надо было видеть глаза этих почтенных господ, когда моё присутствие было наконец-то замечено. Вот они-то мне и рассказали, что, во-первых, я не живая, а нарисованная, во-вторых, портреты не ощущают перепады температур и лишены возможности наслаждаться вкусом потребляемых яств. В-третьих, до сих пор никто из портретов не мог явиться в гости незваным. На попрании то ли десятого, то ли двенадцатого непреложного правила я пригрелась, наелась и уснула.       Утром или днём, я наконец-то поверила во всю поведанную мне сэром Уриком небылицу. Мол, я, мисс-с-цветами, один из портретов замка Хогвартс, а все виденные мною господа (и сам сэр Урик Оупли, и сэр Подрик Пилс, и сэр Тобиас Стамп, и сэр Малдун Крэгг) — в прошлом деканы славного дома Гриффиндор. В настоящий момент мы (вернее наши портреты) находимся в факультетской гостиной, что и подтверждается шныряющими туда-сюда детишками в странных одеяниях. Живые, как правило, не обращают на нас никакого внимания. Висит себе картина и висит, и ещё сто лет никуда отсюда не денется — чего на неё смотреть? Мои феноменальные способности, равно как и свобода передвижения вызвали у мэтров неописуемый ажиотаж. Сэр Подрик умчался куда-то за кромку картины, возбуждённо потирая руки. А сэр Крэгг, усадив меня рядом с собой, устроил форменный допрос. Впрочем, обрадовать мне их было нечем. О жизни местной «пастушки» я ничегошеньки не знала и не помнила, даже её дурацкую песенку, а рассказывать о себе боялась. Вдруг, это всё-таки жестокий психологический реалити-эксперимент и меня сейчас наблюдает на своих телеэкранах полстраны, а потом ещё и по сети разойдётся. Вот так наговоришь лишнего — вовек не отмоешься.       Мал-помалу выяснилось следующее… На дворе у нас январь 1989 года. Магической Британией правит Миллисента Багнольд, школой заправляет Альбус Дамблдор, а за факультет храбрецов отвечает Минерва Макгонагалл. Самыми яркими представителями Дома являются братья Уизли. Старший, Уильям, явно настроен завоевать звание «Лучшего Ученика», на Чарльза вместе со значком старосты, наконец-то, снизошла толика мудрости и ответственности, а юный Персиваль уже с младых ногтей мечтает о министерском кресле. А так дети как дети, шебутные, резвые да весёлые. Шуток и шалостей у ало-золотых на все четыре факультета хватит, за что с них частенько слетают баллы и кабы не это, Кубок школы всегда доставался бы только благороднейшему Дому Годрика.       Такая неприкрытая гордость за свой факультет умиляла. А то, что в школе пока ещё не учатся оторвы Форджи это большущий плюс. И я намеревалась им воспользоваться по полной. Если смогу, конечно.

***

      Перво-наперво я решила сдать Северусу наследие шкодливой четвёрки. Путь в святая святых — личные покои декана Слизерина — я искала две недели. Но нашла. У Северуса была весьма оправданная паранойя и портретов он в своих покоях намеренно не держал. Однако я оказалась тем «ломом», против которого старые приёмы не действовали. Я пробралась на довольно унылую марину, что висела над каминной полкой. Мрачное свинцовое небо, льдисто-зелёные волны, лижущие песок, одиноко реющие над морем чайки... Ветрено, сыро и тиной воняет. Но, чего не сделаешь ради возможности подложить ближнему своему свинку пожирнее.       Мой профессор был мрачен и угрюм и долго не желал понимать, чего я позабыла в его личных комнатах. Бедный пейзаж принял на себя серию атакующих, потом проверяющих и наконец двойной шпион сдался. Я же, пользуясь случаем, поведала ему о распрекрасной возможности хорошо высыпаться без ущерба для ночного патрулирования. Пергамент у Филча изъяли тем же вечером, а верно произнесённый пароль заставил артефакт вести себя пристойно. Теперь Снейп смотрел на меня уже задумчиво и выжидающе. Слизеринец, чего с него взять. У них всё построено на принципе «услуга за услугу», вот и он, бедолага, всю голову себе и сломал, силясь понять, чего мне от него надо.       Дабы не мучить мужчинку попусту, озвучила желание вести с ним краткие беседы за рюмкой чая, а лучше всего заказать или купить для меня уютную картинку меблированного жилища. Северус задумчиво покивал. А я, дабы закрепить результат и упрочить доверительность отношений, посоветовала ему понаблюдать за спальней второкурсников-гриффиндорцев. Можно прямо сейчас. Ах как он взвился, узрев ненавистное имя! Я едва успела проорать ему в спину, что карта так обозначает людей и в их анимагической форме. Северус только глазами сверкнул, да полы мантии взвились тёмными крыльями.

***

      В марте Питера Петтигрю лишили ордена Мерлина и при полном составе Визенгамота подвергли «поцелую». Сириуса Блэка частично оправдали и запустили процедуру юридической реабилитации. Из Азкабана его перевели на принудительное лечение в Мунго. Компенсация древнему роду за поспешный и кое-как сляпанный приговор обещала быть фантастически щедрой. Малфои подсуетились и наняли какое-то светило с континента, у которого за всю его более чем полувековую практику не было ни единого проигранного дела.       На лето Северус забрал меня к себе в Паучий тупик. Да, я единственная из всего Хога, кто мог ходить там, где хотел. Была б картина. Мои коридоры становились всё длиннее и запутаннее. Я уже вовсю составляла карты, прокладывала маршруты и вешала таблички на перекрёстках. Помаленьку обрастала имуществом. Я могла читать абсолютно любые книги на нарисованных полках, любоваться видами, вдыхать ароматы цветов и морского бриза, слушать пение птиц. Я могла жить полной жизнью. Но только здесь — по другую сторону рамы.       В июле меня свозили в гости в Уилтшир. Малфой-манор был прекрасен. Всё как я люблю. Мрамор, хрусталь, дорогой наборный паркет, изящная мебель, венецианские зеркала… Старинные шпалеры, персидские ковры. Роскошь и уют по-настоящему старых денег.       Вконец расчувствовавшись, я сдала им Кричера. Нарцисса выхлебала бутылку «Элизиума», услышав, как и за что погиб кузен Регулус. Люциус и Северус мрачно переглядывались и глушили огневиски — стакан за стаканом. Крестраж уничтожили локальным «Адеско Файер». Асы, блин. Кричер плакал навзрыд, приникнув к коленям леди Малфой.       А мне в знак признательности перепал чудный триптих из гостиной, спальни и огромной террасы с видом на роскошный сад. Нарисованные шкафы ломились от одежды, в буфетах сиял веджвудский фарфор, сервированный стол поражал обилием изысканных блюд и напитков. Весенний сад был выполнен в четырёх вариациях: рассвет, закат, день и ночь. Я едва не пищала от такой заботливой предусмотрительности.

***

      В августе я намекнула Северусу, о давней истории с гибелью Риддлов из Дома-на-холме и семейной реликвией Гонтов в виде золотого кольца с необычной вставкой. Схематичный рисунок, мол, один в один, напоминает знак, столь почитаемый Геллертом Гриндевальдом. В Литтл-Хэнглтон меня не взяли, но «Адеско Файер» снова справился на «Превосходно». От очередного крестража осталась лишь кучка пепла.       Увы, в декабре из Азкабана пришло известие о кончине Лестрейнджей. Согласно последней воле Рудольфуса, распорядителем и охранителем имущества назначался Люциус Абраксас Малфой. Чашу с барсучком изъяли почти сразу, как я о ней рассказала. Впрочем, не только о ней. Василиск тоже мною не был забыт. В школу отправился специальный отряд по усмирению особо опасных тварей. Приглашённый змееуст из Амазонии открыл проходы, озвучив сообщённые мною пароли. Вялого змея опутали как «Докторскую» колбасу и упёрли куда-то в недра Отдела Тайн. В благодарность за сотрудничество Северусу нацедили пинту ценнейшего яда и отдали прошлогодний выползок. Дамблдору поставили на вид, что во вверенном ему детском образовательном учреждении столько лет таился опаснейший монстр.       Я тоже не сидела без дела и потихоньку начала осваивать магию. Подходящую палочку нашла случайно, на одной из картин. Вернее сказать, даже целый сундук разнообразных прибамбасов. Жезлы, палочки, браслеты, обручи, мантии-невидимки. И всё в рабочем состоянии. Во всяком случае, когда я накидывала на себя мантию, меня никто не видел. Ни обитатели картин, ни люди, в этот момент лицезревшие полотно. Учебники по магическим дисциплинам и вовсе не представляли никакой редкости. На наглядных пособиях и просто на картинах, особенно старинных, этого добра было полно. Забавная вещь, я эти книжки и читала, и картинки рассматривала, и даже порой воевала с чарами и паролями. А все остальные нарисованные особи видели вместо полезной информации лишь пустые страницы, или просто муляж книги. Северус даже опыт однажды провёл. Пригласил меня на картину с кипой книг. Все на разных языках. Ни одной раскрытой. Просто стопка богато изукрашенных толстенных гримуаров. Высотой примерно мне по грудь. От меня требовалось попробовать их прочесть. А я что? Я науку уважаю. Я прочла. И на иврите, и на древней латыни. И на греческом, и даже на шумерском вроде бы. Мой профессор был в экстазе. Опыт прошёл более чем успешно. Магия!       Шилопопые близнецы, не удовлетворившись навозными бомбами, по весне отправились пополнять запасы ингредиентов в Запретный лес и почти стали добычей вечно голодных деток Арагога. Снова прибыли бравые ребята из Министерства, и опасную чащобу зачистили на пять миль вглубь. Увы, вместе с колонией редких арахнидов. Хагрид не просыхал целый месяц, так как ему отказали от места, выкатили драконовский штраф и изъяли всех нежно лелеемых им соплохвостов. Форджей оставили на второй год из-за сильного магического истощения и нервного расстройства. Дамблдора повторно вызвали в министерство и недавно избранный министр Фадж его строго предупредил, что ещё одно такое ЧП и… директорское кресло займёт более ответственное и лояльное власти лицо.       Про дневничок и прицельную кругосветку Квиринуса я решила рассказать напоследок. И не прогадала. Впечатлительный Люциус снова надрался в хлам, а домовика Добби, отвечавшего за особую секцию библиотеки и оттого сильнее остальных пострадавшего от воздействия губительной ауры артефакта, подвергли ритуалу перерождения. Квиринуса невыразимцы прихватили на самой границе. Без шума и пыли, как говорится. Мятежного подселенца благополучно запечатали в «ловец душ» и до поры прибрали в Скупердяйский Сундук, изъятый ещё в XII веке у одного ушлого халдейского мага. Квиррелла поместили в отделение для душевнобольных. Психика бедного профессора была искорежена напрочь. Мысли о мировом господстве ради всеобщего блага свели его с ума.       Вишенкой на торте стала диадема. Изымать опасный артефакт снова явился вооружённый до зубов отряд. Выручайка распахнула двери туда где-всё-спрятано и погребла под грудами темномагического барахла репутацию не только Великого Чародея, но и Председателя МКМ. Плюс запрещённая литература в личных покоях, незаконное владение родовыми реликвиями. Причём мантия Поттеров была далеко не единственной в этом перечне. Отмазки, типа, «ради всеобщего блага» набили оскомину и больше не прокатывали.       После уничтожения наследия Ровены, напрочь испоганенного наипрезлейшей волшбой, невыразимцы с боем и матами выдрали из ответственного хранения у жмотного ларя последний осколок и в торжественной обстановке развеяли эфирные остатки Тёмного Лорда при полном собрании Визенгамота. А по окончании мероприятия высокие чины узнали, что хранителем Зала Пророчеств зарегистрировано самопроизвольное уничтожение шарика с откровениями Трелони, впрочем, уже к вечеру благая весть дошла и до УПСов, в одночасье лишившихся своих палёвных татушек.       Героический шрам Поттера упорствовал долее всего, но и он спасовал перед решимостью миссис Дурсль, таки свести со лба ненормального племянника необъяснимое с точки зрения современной медицины повреждение. По счастью, на сей раз раствор бриллиантовой зелени справился как надо — спустя сутки вместе с отслоившейся корочкой исчез и повод для неусыпного внимания к их добропорядочному семейству со стороны всевозможных соцслужб. В общем, август по обе стороны магического барьера выдался весьма насыщенным, высокопродуктивным и волнительным.       В пустующее директорское кресло спешно впихнули отчаянно отбивавшегося от этой чести Северуса. Но, Минерва совсем сдала, разочаровавшись в идеалах Света, и от должности наотрез отказалась. Флитвик лишь добродушно посмеивался и приговаривал, что «молодым — везде у нас дорога». Помона открещивалась от высоких должностей так, словно была истой христианкой, а не чистокровной ведьмой в -дцатом поколении.       Теперь я, вернее ростовая картина со мной, висит в изножье кровати Северуса Тобиасовича. И по ночам я тренируюсь в щекотании его бледных круглых пяток. Он забавно хмурится, вздыхает, смешно морщит породистый нос и уползает под одеяло. Но я упорная. От меня ему не уползти!