Танцуй под мои слова

      «Зачем опять-то возвращаешься? Будешь болтаться в тридцать второй или шестнадцатой в лучшем случае?», — фраза матери, озвученная два месяца назад, бесконечно резонировала в мозгу. Хотелось зло рассмеяться, что нет, сейчас она в одной восьмой была — только в четверть не прошла. Правда с одной восьмой отборочные и начались.       Яну трясло. Настолько, что она не смогла даже в ванне просидеть хотя бы час — надежды, что горячая вода и лаванда расслабят, пошли прахом. Она вся была словно натянутая пружина с одной стороны и истеричная идиотка с другой.       Черная полоса, которая вроде бы превратилась в серую, на самом деле оставалась все такой же черной. И заканчиваться, похоже, не планировала. Ощущение, что все вокруг говорит не дурить и уйти, становилось крепче с каждым днем.       И Яна не понимала, что сделала не так в прошлой жизни, чтобы все летело к черту.       Или это такая проверка на спортивную выдержку, которой давно нет?       Все планы, которые они с Ромой построили, рухнули. Вернувшись в отель в шестом часу, они хотели взять билеты на семичасовой Сапсан вместо завтрашних на шесть утра. Но не нашли ничего, даже в бизнес-классе: только на девять. А в час ночи с чемоданом и портпледом гулять от такси до подъезда уже было перебором. В итоге, пришлось остаться в Питере, как планировали еще утром — все равно индивидуалку Алла Витальевна назначила на одиннадцать.       Вот только не было ни сил, ни настроения гулять по городу, как планировалось изначально. И у Ромы, похоже, тоже. Потому что он очень скомкано попрощался с ней у номера и отправился к себе. Задумчивый и напряженный.       И Яна едва ли выглядела лучше. По крайней мере, запотевшее зеркало намекало, что лишний раз в него лучше не смотреться: макияж сняла, тканевую маску и патчи одновременно налепила, и хватит крутиться рядом. Выбравшись из ванны, где минут пятнадцать размачивала корку из лака и геля бальзамом, а потом старательно снимала крупные камни с волос, прежде чем вымыть голову, Яна медленно поплелась к кровати, пытаясь понять, какие у нее шансы уснуть. По всему выходило, что нулевые. Организм несмотря на полный стресса день — или как раз «из-за»? — едва ли хотел лечь и расслабиться. Точнее, последнее было в числе его желаний, но не сон.       В голове крутилась абсолютно шаблонная, идиотская мысль поехать куда-нибудь или на Невский, или на Рубинштейна. Просто потому что пить в одиночку в номере — идея дерьмо. А там и люди, и атмосфера, и масса шансов отвлечься.       Да, это было клишировано. Да, это было глупо. Но девять часов вечера — не то время, когда есть шансы уснуть. И какого-либо вменяемого занятия себе Яна найти не могла. Честно перебрав варианты, которых в общем-то не было, она без особого энтузиазма вернулась в небольшую ванную. Еще раз промокнув мокрые волосы полотенцем, Яна включила найденный фен. Тот издал звук, который обещал сразу две вещи: очень долгую сушку и риск скорой поломки. По крайней мере, нормально работающая техника так странно не гудела. Почти молясь, чтобы копеечное нечто не взорвалось в ее руках, Яна перекинула всю массу волос на одно плечо.       Наверное, стоило все же выбрать отель самостоятельно, а не махнуть рукой и оставить это на откуп Алле Викторовне: та едва ли старалась устроить своих спортсменов в пять звезд.       К счастью, фен испытание длинными мокрыми волосами выдержал — хотя он был опасно близок к перегреву. И все же пятнадцать минут проработал, позволив высушить волосы более-менее сносно. С облегченным вздохом собрав их в гладкий высокий хвост едва ли не с таким же идеальным зализом, как недавно на пучок, Яна выкинула в урну маску, которая явно уже слишком долго пробыла на ее лице. И пошла искать консилер и какой-нибудь блеск. После суток с тяжелым макияжем краситься — последнее, чего хотелось, глаза до сих пор слезились от накладных ресниц, но даже поздним вечером выходить в таком виде было некомильфо.       Спустя еще минут десять Яна уже застегивала джинсы и думала, стоит ли накидывать на кашемировую водолазку жакет или она и так не замерзнет в плотном пальто.       Но барные планы прервались внезапным щелчком замка и цокотом каблуков. Озадаченно обернувшись к входу в номер, Яна увидела довольную Лику, вкатившую за собой маленький чемодан.       — Ты рановато, — прокомментировала она появление подруги, сверившись с часами на запястье: обычно финалы заканчивались позже.       Лика пожала плечами, стягивая ботильоны, и прошла в номер, чтобы прямо в пальто рухнуть на постель. И тут же поморщилась — видимо, не очень удачно приложилась пучком о не самый мягкий матрас.       — Так без Молодежи же. А ты чего так рано уехала? — Лика приподнялась на локтях и устремила на Яну, застывшую у зеркала, недовольный взгляд. — Вы как-то вообще незаметно испарились.       — Устала.       Подруга определенно не поверила: на ее лице настолько отчетливо читался скептицизм, что Яна даже пожалела о своей медлительности. Ушла б минут десять назад, не столкнулась бы с Ликой сейчас. Точнее, с ее вопросами.       — Оттанцевав всего один тур? Серьезно? Оставь сказки про трехлетний перерыв кому-нибудь другому. Не поверю, что тебя десять танцев вымотали. Я видела тебя на последних прогонах. И ты не зеленый новичок. Вряд ли забыла, что в первых отборочных можно не выкладываться, если рядом куча пар несколькими классами ниже.       Лика моментально все разложила по полочкам. Даже не прикопаться и не опровергнуть. Доказательства вранья налицо. Физически устать от одного тура, пусть и со сменой программ, было нереально после стольких лет в спорте. Зато морально Яна действительно была выжата.       — Ты же видела наши результаты, — Яна присела в кресло у письменного стола, догадываясь, что беседа не на две минуты, а стоять сил уже не было.       — Неа. Только то, что вы не прошли дальше. Кстати, почему?       — Паршиво подготовились.       — Да ну? — подруга наконец нормально села на постели и принялась стягивать пальто, чтобы кинуть его рядом, на самый край. — И поэтому вас обошли какие-то D-шки?       Анализируя происходящее, Яна все больше убеждалась, что проблема все же была не в том, насколько сырые программы они приехали показывать и насколько вообще станцевались или не станцевались. Да, до идеальной пары им с Ромой было далеко. Хотя взаимодействовать с ним было явно комфортнее, чем с Глебом. Но дело точно не в этом. И не в ее трехлетнем перерыве: она достаточно пахала все четыре месяца, чтобы не проигрывать тем самым D-шкам и C-шкам. Да черт возьми, она вообще не могла проиграть кому-то ниже А класса. Потому что иначе возникнет вопрос, не за красивые ли ноги ей М выдали.       Яна могла найти тысячу и одну ошибку в своем сегодняшнем танцевании. Могла рассказать, как запорола полностью медленный вальс (относительно прочих танцев), как сбилась в квикстепе и несколько раз теряла объем в европейской программе в целом. Могла сказать, что у нее была каша в ногах на ча-ча-ча, что наверняка руки в пасодобле оказались далеки от идеальных. И так легко разложить каждый танец из десяти. Причем, даже не имея пока видео.       Но все это в совокупности не приводило к тому результату, который они получили.       И если б не появление бывшего жениха в зале, Яна бы может на сотую долю процента задумалась, что для нее все и вправду потеряно и она зря вернулась. Но нет. Игорь точно не от большого интереса и желания поддержать приехал.       — Нас слили. Кажется, Игорь оказался очень мстительным козлом, — наконец сформулировала мысль Яна, закончив все анализировать в десятый раз за вечер.       — Будь это в каком-нибудь сериале, я б сказала, что так начинаются очень интересные истории про бывших, которые в итоге сходятся вновь, — протянула Лика, скрестив ноги перед собой и опершись ладонями в колени. — Но в реальности что-то ни разу не романтично. И твоего воссоединения с Игорем я точно не хочу.       — А уж как я-то не хочу, — пробормотала Яна, совсем не вдохновленная обрисованным сценарием. — Куда больше я хочу понять, как его выкинуть из своей жизни.       — Вообще конечно талантливо, — продолжила рассуждать Лика. — Разбираться в Федерации никто не будет, потому что ты вернулась не с самым звездным партнером и вообще твое имя не сильно полоскали в соцсетях после ухода. Громкого и триумфального возвращения нет. В то же время в череде твоих соревнований появился настоящий провал, потому что Кубок России и такие результаты с учетом всех пар в категории.       — Не уверена, что он так детально все продумал.       Подруга снова ничего не ответила на ее фразу, все так же озвучивая все, что приходило ей в голову относительно этой ситуации.       — Знаешь, выйди ты все же с Глебом, было бы лучше.       Яна озадаченно моргнула. И уточнила прежде, чем дошла до ответа сама:       — Чем это?       — Вас бы активно обсуждали. А после такого неприкрытого слива на судейство бы слили бочку хейта. Общественный негатив, знаешь ли, вещь иногда полезная.       — То-то я смотрю у нас все федерации так прислушиваются к народу, — фыркнула Яна, сложив руки на коленях. — Очень внимательно прислушивались, делая закрытое судейство. И правила идиотские добавляя с костюмами.       Зерно истины в словах подруги, конечно, было. О возможном пересмотре результатов речь, конечно же, не шла. Но если бы про их очевидный слив вещали из каждого утюга, Игорь бы не смог бесконечно гробить ее результаты. Махинации стали бы слишком явными. И даже помогай ему сам президент Федерации, долго бы продолжать не вышло. А сейчас результаты давно забытой спортсменки едва ли кого-то волнуют кроме нее самой и тренерского состава.       Впрочем, сейчас становилось более любопытным другое — как и с кем Игорь договорился? Насколько далеки друг от друга хоккей с бальными танцами, и говорить нет смысла. Поэтому было неясно, как Игорь получил чьи-то контакты в Федерации — а копать стоило явно именно туда. Чтобы так пролететь, требовалось не получить кресты от большинства судей.       Но больше всего в этой ситуации Яну выводило из себя то, что страдала не одна она. Черт с ним, если бы Игорь топил только ее. Но из-за какого-то мстительного козла страдал Рома, который вообще ни сном, ни духом. Он наверняка тоже догадался, что дело отнюдь не в паршивом танцевании, но едва ли у него появятся зацепки и понимание, в каком направлении копать. И, возможно, после одного раза он даже сильно разбираться не будет.       Но вряд ли Игорь остановится на этом.       За шесть лет отношений, которые, в сущности, были вполне нормальными в первые три года (и летящими в ад во вторые), Яна успела оценить настойчивость Игоря. Когда-то ей это нравилось. Мужчина, который действительно готов добиваться своего. Который не упадет на диван после первого провала и не будет заливать горе водкой. Который многого добился именно благодаря упрямству и упорству. В том числе и в спорте, хотя первые года четыре он был абсолютным лузером. И все ему в один голос твердили, что из него ничего не выйдет. Однако сейчас он метил в НХЛ и имел все шансы.       Впервые за шесть лет Яна жалела, что бывший жених так настойчив. Потому что она не понимала, как ему объяснить, что все кончено. Точка. Не запятая. И как остановить эти попытки отомстить ей.       Ведь все ясно как белый день — Игорь хочет доказать ей, что она никто. Что она зря вернулась. Чтобы она разочаровалась в себе и в спорте. Чтобы вернулась к нему. Чтобы рядом с ним была просто женщина — не спортсменка.       И в этом всем Яне было неясно лишь одно: почему он не мог переключиться на кого-то другого.       — Как Рома? — ворвался в мысли голос Лики, заставляя Яну перевести замерший взгляд со стены на подругу.       И еще с минуту осознавать простой вопрос из двух слов. Потому что в голове резонировали совершенно другие фразы.       Забравшись уже с ногами в кресло и подтянув колени к груди, чтобы обхватить их руками и положить на них подбородок, Яна задумчиво протянула:       — Нормально. В смысле, результаты принял нормально.       — Все еще Дашу вспоминает?       Катастрофическая проницательность, пожалуй, была какой-то супер-способностью Лики. Потому что иногда она очень точно била словами и выдвигала слишком правдивые догадки. Порой это помогало. Порой — вредило. Сейчас она озвучивала собственные мысли Яны и заодно добавляла той на плечи еще одну плиту весом в несколько тонн.       Яна все еще ощущала себя виноватой за то предложение встать в пару. Фактически, она ведь воспользовалась нестабильным состоянием парня. Его эмоциями на пике.       — Он переживает, — облизнув сухие губы, Яна сцепила холодные пальцы; пожалуй, она даже понимала Рому. Когда-то. — Хотя для меня это дико. Она же фактически предала его. То ли вернулась к бывшему, то ли просто в какие-то игры с ним играет. А Рома… еще ее любит?       Предательство в понимании Яны всегда было чем-то страшным. Какой-то точкой невозврата. И хотя она ничерта не понимала в том, что происходит у Даши с Костиком — кроме того, что это нечто очень бурное, — она предполагала, что если есть факт измены, это точка. Но Рома, кажется, все еще считал Дашу своей невестой. И совсем не желал думать о других вариантах.       — Он ее любит, — Лика вздохнула, но не разочарованно и не обреченно, а как-то спокойно, вызывая недоумение.       — Хочешь сказать, что любовь предполагает прощение абсолютно всего?       Подруга потянулась к зеркальцу, лежащему на дешевой белой тумбе у кровати, и раскрыв его, принялась снимать огромные накладные ресницы: кажется, терпеть тонну макияжа ей надоело. Как и просто спокойно сидеть — даже во время разговора ей всегда надо было что-то делать. Эта ее суета порой раздражала Яну.       Особенно когда в итоге Лика увлекалась так, что теряла нить диалога.       И Яне пришлось продолжить мысль:       — Если следовать этой логике, я должна была простить Игоря за его отношение ко мне и все же сказать ему «да» в загсе. И жить долго и счастливо — правда, в том варианте этого определения, которое лежит в его голове.       — У вас разные ситуации, — не согласилась Лика, стянув через голову огромную худи и оставшись в тонкой черной футболке, по краю горловины впитавшей в себя автозагар. — Игорь чихал на твое психологическое состояние и косвенно стал причиной твоих попыток самоубиться. Даша же… ты знаешь, она натура странная. Ее шатает туда-сюда. Но она любит Рому.       — Поэтому он должен прощать ее внезапно вновь возникшие интрижки с Костиком?       — Скорее поэтому он должен дать ей возможность самостоятельно поставить точку в прежних отношениях, прежде чем жениться на ней.       У Яны не было огромного опыта отношений, где бы приходилось испытывать чувства к бывшим. И на ее глазах такого тоже еще не происходило. Но ей казалось, если человек возвращается в прошлое, значит, не так уж дорожит настоящим. И тогда это история совсем не про «любовь» к настоящему.       Хотя, возможно, она просто ничерта не понимала в настоящей любви.       — Почему мы вообще об этом заговорили? — сбросив с себя меланхолию, которой определенно не хватало в коктейле разочарования, злости и усталости, поинтересовалась Яна, спуская ноги с кресла и вытягиваясь руками вверх; позвонки где-то в пояснице громко хрустнули.       — Потому что тема идеально подходит для субботнего вечера, — усмехнулась Лика. — Но вообще ты права. У нас всего один свободный вечер в Питере и нет смысла его терять за обсуждениями чужой личной жизни. Лучше заняться своей.       Она энергично спрыгнула с постели и бодрыми лок-степами направилась в ванную, напевая себе под нос какую-то песенку. Словно не натанцевалась за весь день.       — Ты это к чему? — с подозрением уточнила Яна.       В ванной зашумела вода. Зашуршала пленка. Щелкнула крышка. Похоже, Лика вытащила из упаковки ватные диски и решила снять часть макияжа. Или весь.       — Пойдем гулять! — она попыталась перекричать шум воды. — Я только перекрашусь!       Яна хотела было уточнить, зачем пугать петербуржцев и гостей города видом, который хорош был только на паркете. Когда судья тебя видит метров этак с пяти хотя бы, а то и дальше. А зрители и вовсе с трибун. Вблизи же танцевальный макияж, как и любой сценический, был довольно специфичен. Хотя в отличие от, например, макияжа гимнасток все же выглядел более профессиональным.       Но вопрос завис на языке и скатился обратно в глотку, стоило вспомнить, что подруга, в общем-то, сегодня серьезно поэкспериментировала и накрасилась так, что едва ли на ее лице можно было найти что-то кроме тех самых огромных ресниц. И красных губ. Выделилась, называется.       Вздохнув, Яна подошла к зеркалу и обновила бледно-вишневый блеск, который почти съела за время недолгого разговора.       В ванной стихла вода. Вышедшая Лика, уже с широкими стрелками, которые идеально сочетались с низким хвостом с идеальным зеркальным зализом (кому-то не пришлось даже прическу менять), вытянула из узкого шкафа свободную рубашку и накинула поверх футболки. Завязав концы на животе, она кивнула.       — Идем. Бары ждут.

***

       Что в восемнадцать, что в двадцать восемь под напряженным и очень часто недовольным взглядом отца Глеб ощущал себя пятилеткой, который вопреки всем наставлениям все же свалился в лужу в светлом костюме перед самым началом мероприятия. Даже если отец на самом деле не злился, его лицо сильно доброжелательнее не становилось. И любой разговор проще и легче не ощущался.       Каждую минуту, каждую секунду отец оценивал, насколько Глеб соответствует его ожиданиям и требованиям.       — Я договорился с финнами, — коротко и сухо продолжил отчитываться Глеб. — Они должны подписать контракт завтра.       — Двухлетний?       — Двухлетний.       Отец прокрутил в крепких пальцах ручку. Стукнул пару раз ее концом по идеально сложенной кипе бумаг перед собой.       — Что с турками? Мнутся?       — Продолжают кормить завтраками. Но согласились встретиться неформально в пятницу и обсудить уступки в договоре.       — Финансовые?       — Нет. Я помню, что мы не снижаем цену.       Чуть громче стукнув ручкой по бумагам — одобрительно, отец сплел пальцы в замок. Он был доволен. Явно не настолько, чтобы сказать что-то хорошее о работе Глеба (вот если бы тот на подписание контракта уломал, другое дело), но настолько, чтобы не демонстрировать презрение к непутевому сыну. И, в сущности, этого Глебу было достаточно. Он уже давно не ждал похвалу — по крайней мере, сознательно.       Подсознательно — не исключено.       — Можешь идти. Напомни там Кате, что через десять минут конференц-зал должен быть готов.       Молча кивнув, Глеб развернулся на каблуках и покинул вызывающий тошноту кабинет отца. Буквально ощущая, как отвратный комок в горле растворяется, когда закрываются за спиной стеклянные двери. И это он еще приезжал в компанию раза три в неделю, а не каждый день с утра до вечера, как того хотел отец. Так выглядел компромисс: Глеб постепенно входит в дела.       В которые глубоко нырять, собственно, не собирался. Но отцу это знать не обязательно.       — Через пять минут конференц-зал должен быть готов, — кинул Глеб секретарше в примыкающей к кабинету приемной, нарочно уменьшая срок: слишком хорошо знал ее медлительность.       Та активно закивала, подтверждая, что все будет выполнено.       Кинув взгляд на часы в приемной, Глеб нервно оправил воротник темно-синей рубашки: надо было продержаться еще полтора часа. До окончания совещания и отъезда отца на встречу. Хорошо бы еще секретарша куда-нибудь сбежала, но тут, увы, все будет зависеть от приказов отца. А он может многое придумать.       Оставалось только сидеть в своем кабинете и ждать. Попутно перебирая скудный объем доступных внутренних документов. В поиске — яростном и лишь бы не пустом.       Допинг-скандалы в танцевальном спорте не были таким распространённым делом, как в циклических видах. Потому что и применение допинга как такового в танцевальном спорте практиковалось нечасто. Не было большого смысла.       Выносливость — да, штука важная. Ключевая даже. Попробуй оттанцуй даже одну программу (читать: пять танцев) условные пять туров подряд. А их может быть и семь — зависит от количества пар на соревновании. Тем более последний танец программы — самый тяжелый по темпу и технике. Да, профессионалы, топовые пары не участвуют в «массовых» отборочных и могут присоединиться к соревнованиям, например, в условной одной четвертой или восьмой. Но дойти до такого уровня тоже еще надо постараться.       А кроме выносливости существовала еще масса аспектов. И на них допингом не повлиять.       Правда в стремлении все же попасть в число олимпийских видов спорта танцы постепенно стали трансформироваться не в лучшую сторону. WADA и РУСАДА, долгое время практически игнорировавшие танцоров, стали присматриваться. К счастью, пока только к топовым парам: членам сборных, финалистах ЧР, ЧЕ и ЧМ. В середине нулевых бахнуло два громких допинг-скандала, в середине десятых — еще один. У Глеба были все шансы стать тем, кто подарит танцевальному миру новый скандал уже в середине двадцатых: чтобы статистику не нарушать.       И ему этого очень не хотелось.       Отец мог буквально все. И задним числом «нарисовать» допинг в пробах прошлых лет, тем самым обнулив громкие результаты, и обеспечить уже вполне реальный допинг в новых. Самый простой вариант, до которого даже трехлетка додумается — все личные вещи на соревнованиях остаются в раздевалках и у паркета. Открытые напитки в том числе. Подсыпать-подлить чего-нибудь можно элементарно, и едва ли кто-то заметит. Скандал и дисквалификация обеспечены. На год, а то и на четыре — черт знает, что там в новых правилах Федерации.       Да и, если говорить начистоту, Глеб понятия не имел, не было ли чего запрещенного в препаратах, которые он пил и колол сейчас в период восстановления. Он-то списки изучал, но некоторые вещества имели несколько наименований, и не всегда это было очевидно. И хотя он доверял врачу, с которым работал еще с юниорского возраста, даже в нем Глеб не был стопроцентно уверен.       Он ни в ком не был уверен.       И потому сейчас осторожно входил в приёмную, которую покинул полтора часа назад. К сожалению, не пустующую: Катя расслабленно что-то выстукивала по клавиатуре, уставившись в монитор пустым взглядом. Она определенно не хотела здесь находиться после окончания рабочего дня.       — Глеб Александрович? — повернувшись на звук шагов и опознав вошедшего, секретарша озадаченно моргнула. — А Александра Яковлевича нет. Он будет в восемь.       — Я в курсе. Мне нужно взять несколько документов для договора с турками. Отец в курсе, — слепил Глеб заготовленную не-совсем-ложь. — А ты-то чего тут делаешь в такое время?       — Александр Яковлевич просил внести изменения в смету к его возвращению.       Секретарша старалась выглядеть не слишком расстроенной — кто ж знает, вдруг Глеб донесет отцу, что она недовольна его поручениями. Но по ссутулившейся спине было ясно, что девушка не в восторге от этих задержек.       — Ладно, закончишь — занеси в кабинет.       Получив очередное «Поняла, Глеб Александрович», Глеб направился в кабинет отца. Приложив магнитную карту, он дождался щелчка замка и вдруг, прокрутив последние фразы в мыслях, обернулся:       — Хотя нет. Оставь на своем столе, не заноси.       Словив недоуменный взгляд и последовавший за этим кивок, Глеб вошел в кабинет.       Не то чтобы он четко понимал, что искать. Были лишь какие-то предположения, выстроившиеся из постепенного изучения документов и сделок в последние полгода его относительно активных попыток якобы войти в дела компании. В действительности — скорее понять, что здесь происходит и как это можно использовать. Но если еще летом Глеб это скорее предполагал как крайний вариант, сейчас, увы, он стал буквально единственно возможным.       Видимо, по-другому давление отца не остановить.        С полчаса ушло на то, чтобы просмотреть папки, находящиеся в двух узких стеллажах — по пять полок в каждом. Осмотр был беглым — просто с целью понять, что там находится и может ли быть полезным. Но эти сухие отчеты по каждому месяцу за последние два года едва ли реально чем-то помогли бы. Еще несколько папок со сделками последнего полугодия в столе были знакомы Глебу — их он уже видел и, кажется, даже читал. К чему-то сам приложил руку.       Еще в одном ящике лежали фактически планы. Любопытные, но безобидные и мало что, опять же, дающие.       Третий — верхний — ящик ожидаемо был закрыт. И несмотря на то, что замок был электронным, магнитная карта, которой отпирался кабинет, к нему не подходила. Значит, сейчас точно не вскрыть. Раздраженно стиснув зубы, Глеб вернулся к первому ящику с последними сделками.       Возможно, не помешает еще раз посмотреть это полугодие.       Шум в приемной заставил Глеба замереть, крепко вцепившись в папку. Понять, что именно говорила секретарша и что ей отвечал визитер, не было возможности — звукоизоляцию в офисе сделали неплохую. По той же причине Глеб не мог точно распознать голос: только то, что он был мужским. Медленно вернувшись в кресло, Глеб как можно тише сел и убрал папку под другие.       Как оказалось, он это сделал не зря.       Спустя секунд двадцать щелкнул замок, и в кабинет вошел высокий худощавый мужчина в строгом костюме. Руслан.       Несмотря на то, что он приходился Глебу дядей, так его Глеб никогда не называл. Отчасти, потому что между ними было всего пятнадцать лет разницы. Отчасти, потому что сам Руслан настоял, чтобы Глеб звал его по имени. И исключительно по полному.       — О, а ты тут что делаешь? — поинтересовался Руслан, закрывая за собой дверь и проходя вглубь кабинета, чтобы вальяжно устроиться в кресле напротив стола.       Похоже, он не на секунду заглянул. А с какой-то целью.       Глеб напрягся: Руслан редко появлялся в компании, предпочитая просто владеть акциями. Ну и посещать собрания, когда это было необходимо. Управлением занимался отец Глеба, мать контролировала отделы продаж и маркетинга. А Руслан особого интереса к делам никогда не проявлял.       — Работаю, — Глеб пожал плечами.       — Отец-таки припахал? — понятливо хмыкнул Руслан. — Как надеется на преемственность-то.       Фраза прозвучала едко, но это Глеба не удивляло. Он прекрасно знал, что Руслан не в восторге от того, что управление компанией в чужих, фактически, руках. Он никогда не признавал отца Глеба как родственника, и хотя открыто мужчины не враждовали, теплых отношений между ними не было. И, в сущности, Руслан, наверное, мог стать неплохим союзником.       Наверное.       — Зря надеется, — процедил Глеб. — Эта компания — последнее, чего я хочу.       — Разочаровываешь папеньку.       В ответ на саркастичный комментарий Глеб только пожал плечами. Ему не впервой. Да и с учетом того, как сам «папенька» его разочаровывал — вполне ожидаемая ответка.       — И давно он тебя пытается из тебя следующего гендира вырастить? — полюбопытствовал Руслан, сверля Глеба лукавым взглядом.       — Несколько лет. Последние полгода особенно старательно.       — И какую часть своей крайне важной работы он на тебя свалил?       — Новые сделки по экспорту, изменение условий со старыми партнерами, анализ рынков. И всякое по мелочи, — обрисовал Глеб в общих чертах, не желая пока что вдаваться в подробности.       Кажется, Руслан все это спрашивал не из праздного интереса. Что-то в его глазах, лице и позе намекало, что он не ведет светскую беседу, а собирает информацию. И следующий вопрос подтвердил нестройную и еще не сформировавшуюся нормально теорию.       — Ты случаем не изучал документы, касающиеся казахстанской «дочки» за последние два года?       Изобразив крайне задумчивый вид, Глеб пытался понять, что такого важного может быть в тех документах. Видеть-то что-то из них он видел. Другое дело — как много. И насколько это «много» ценное для него. Похоже, Руслан тоже копал в каком-то направлении, и вероятно, это могло помочь.       Вот только если сейчас Руслан первым докопается до того, что скрывается в этих бумагах (если и правда скрывается), у Глеба не будет рычага давления.       Нахмурившись, он покачал головой.       — Не припоминаю. Нужно что-то конкретное? Я могу тебе сообщить, если наткнусь.       Острый взгляд Руслана сказал Глебу, что здесь и правда что-то есть. Вот только что — придется выяснять самостоятельно.       — Ладно, забудь. — Руслан поднялся на ноги и помахал рукой. — До скорого.       Дверь за ним мягко закрылась, снова щелкнул замок. Глеб остался в полумраке кабинета один на один с новым ворохом мыслей и догадок, вихрем закручивающихся в мозгу.       Время безбожно утекало.