Жить

      Здесь, в уютном, пряно пахнувшем тепле нутра горы, почти не было слышно завываний злой вьюги. Сырой воздух словно отсекался ярким огнем. Чуть поблескивал закопченный бок котла над костром, едва слышно позвякивала давно ненужная сбруя. Коней съели давно, за несколько недель до того, как нашли эту пещеру.       Калхун словно видел себя со стороны — неряшливую кучку грязного тряпья, притулившуюся у стены. Поврежденные легкие, которые туберкулез превратил в решето, со свистом пропускали воздух. Тряпье булькало и хрипело, заставляя человека, сидевшего на корточках у огня, морщиться и брезгливо отодвигаться подальше.       На вертеле медленно вращалась, прямо на глазах покрываясь хрустящей корочкой, довольно тощая нога.       Человеческая.       Еще полчаса-час назад этот человек — кажется, его звали Джон… Или Джек? — все прерывая себя идиотским хихиканием, рассказывал в сотый, наверное, раз тупую побасенку из жизни лондонского дворянства. Всего один удар, звонкий и сильный, оборвал анекдот на половине.       Сидящий у костра человек облизал нож, осторожно разложил мясо на камнях. Подсохнет, и можно будет сделать великолепную вяленину. В выдолбленной деревянной мисочке исходила паром пористая печень. На крюках, развешанных на стенах, медленно исходил черными каплями шанс прожить еще неделю. Или две, если экономить.       Лежащий у стены зашелся кашлем. Уже привычный привкус гнилого железа заполнил рот. Организм отторгал саму жизнь, заставляя тяжко отплевываться кровью. Ему осталось совсем недолго. Даже не дни. Часы. Он не чувствовал уже рук и ног. Тело сотрясал не только кашель, но и озноб, от которого не спасали ни шерстяные одеяла, ни огонь, ни горячее питье из каких-то сушеных травок, запасенных в пути.       И он смирился со своей смертью.       Смирился.       Еще немного, и он не будет…       жить.       Полковник Айвс медленно подошел к умирающему. Широко открытые карие глаза смотрели куда-то вверх, сквозь толщу камня, уже подернувшись предсмертной пленкой. Полковник задумчиво покачал на пальце тяжелый нож. Тихонько посвистел.       Калхун был интересным человеком. Умным, с хорошим чувством юмора, начитанным. Вот только что там есть-то? Одни кости. И запах. Тяжелый гнилой запах тяжело больного человека.       Когда-то давно полковник услышал от одного индейца историю про вендиго — существо, питающегося плотью и силой человека. Он попробовал — и понял, что сил, может быть, и не прибавилось, но вот вкус… Вкус человеческого мяса оказался самым прекрасным из того, что он пробовал в жизни! А ведь с его деньгами он попробовал все деликатесы мира. И в эту поездку он отправился на поиски новых вкусов.       Ну, и нашел.       Полковник задумчиво потыкал пальцем в хилую грудь Калхуна. Тот уже не реагировал на прикосновения, даже не моргнул.       — Да, дружок… Из тебя не выйдет даже приличного студня!       Калхун все так же смотрел вверх. Хрипы становились все тише и тише. Осталось совсем немного.       — А знаешь что?.. — полковник вдруг ухмыльнулся. — А мы с тобой поступим по-другому!       Отрезав небольшой кусок от еще теплой печени, Айвс осторожно вложил его в полураскрытые губы умирающего.       Вот так.       Если тот индеец все-таки был прав, то неделя, другая — и можно будет устроить для себя роскошный ужин.

***

      Метель все бушевала, и в только чуть посветлевшая серая хмарь указывала на то, что наступило утро. Полковник торопливо нагреб в помятый чайник снега для утреннего «чая» и, зябко кутаясь, метнулся обратно, в тепло пещеры. Насвистывая, он закрепил чайник над огнем, достал полотенце и подошел к умирающему…       Умирающему?       Полковник вздрогнул, наткнувшись на холодный взгляд. Калхун медленно сел, судорожно цепляясь за неровную стену. Сил у него еще не было, каждое движение давалось с явным трудом. Но больше не было свиста и хрипа, пропала смертельная синюшная бледность. Гниющая царапина на лбу, результат последнего падения, почти исчезла, оставив только тоненькую полоску коросты.       И глаза…       Это теперь были глаза человека, который хотел жить.       Жить — любой ценой.