***
Весь день старательно пытается отвлечься танцами, однако сконцентрироваться выходит плохо, потому устраивает себе водные процедуры и прихорашивается для важного вечера, настраивая себя на прежний — вредный и горделивый — лад. Не собирается повторять ошибки этого утра и позволять видеть свою заинтересованность. — Так просто не сдамся, — заявляет отражению в зеркале. — Как бы мне ни хотелось… сначала буду гнуть свою линию, — кивает сам себе и усаживается с чашкой чая за подоконник, замечая ярко-синюю макушку рядом с парнем, которого видел утром. «Словно тинейджер», — хмыкает себе под нос, вспоминая — снимать квартиру в этом доме можно только совершеннолетним. Жуёт мармеладку и рассматривает парочку, пока не слышит: — Меня ждёшь? — Ёнджо довольно улыбается, стоя под окном в бордовом костюме и привлекая внимание жильцов с третьего этажа. — Делать мне больше нечего, — вредничает и делает глоток тёплого напитка — срочно необходимо горло промочить, поскольку костюм сидит идеально настолько, что аж тяжело дышать. — Добрый вечер, — слышит приветствие в унисон и старается запомнить имена, пока соседи знакомятся. Ему не очень понятно — зачем, ведь за пять лет из жильцов только с Гонхаком-то и подружился, однако концентрация помогает отвлекаться от фантазий, в которых Ёнджо в костюме раскладывает его на рабочем столе. Мотает головой, всё-таки запоминая — Пак Сонхва и Ким Хонджун, — только не уверен, вспомнит ли завтра, учитывая скорый сеанс «психотерапии». — Сейчас спустишься? Мне надо принять душ, можем вместе, — Хванун краснеет и хочет кинуть в сексолога кружку, однако сдерживается — жалко. — Такой милый, когда злишься. Смех Ёнджо звучит как траурный марш по оставшимся нервным клеткам Ё. — Через час, — сухо проговаривает и снова ретируется подальше от окна. «Через час», — повторяет в голове и засекает время, чтобы точно не прийти заранее, ведь в таком случае покажет — очень ждал этой встречи.***
— О, на минуту раньше, — улыбается Ёнджо, открывая дверь в облегающих джинсах и футболке с коротким рукавом. — У тебя часы отстают, — хмыкает в ответ и одаривает недовольным взглядом, проходя и усаживаясь на диван, в глубине души ругаясь на себя, что не вытерпел целый час в мучительном ожидании. — Пойдём в спальню, — движется мимо, скрываясь в тёмной комнате, не включая свет. Хванун чует неладное, однако осознаёт — сам подписался на самое странное предложение в своей жизни. Был со всеми секс как секс, а тут — и ошейник с идущими от него на цепочке наручниками, и оковы на ноги, и повязка на глаза, и главный герой — хлыст с большим пушистым пером на одном конце и жесткой лопаточкой на другом. — Ну прям крут и пряник, — издаёт нервный смешок, оглядывая в свете трёх свечей комнату: полуторная кровать, застеленная тёмно-синим покрывалом, чёрные плотные шторы на окнах, однако обычные бежевые обои не дают совсем уж себя почувствовать в логове извращенца. — Хорошо подмечено, — играет бровями, присаживаясь на стул рядом с компьютерным столом и ожидая, когда гость разденется. — Пока ты одет, ничего не выйдет… Ё вздыхает и начинает стягивать с себя спортивный костюм под пристальным взглядом Кима, неожиданно смущаясь, пусть и тело его в хорошей форме, и в бани общественные ходит, и вообще — что естественно, то не без оргазма. И всё же, ему не по себе от изучающего взгляда и ощущения — у Ёнджо много опыта во всяких извращениях, раз так уверенно ведёт себя. — Располагайся на кровати на коленях ко мне спиной, — Хванун выполняет, покрываясь мурашками от интонации голоса вкупе со взглядом — властным и горячим, словно огоньки свеч на столе. Аккуратно застёгивает ошейник, прося самого гостя проверить, насколько туго, наручники и оковы. Хвануна радует — его требование об отсутствии телесного контакта выполняется. Ёнджо касается лишь волос совсем легко, повязывая чёрную ленту на глаза. — Она должна обострить остальные чувства, — шепчет на ухо и обдаёт шею и затылок дыханием, рассматривая теперь без зазрения совести. — Я, наверное, никогда не был таким терпеливым, как сейчас, — усмехается, понимая: пока что он в предвкушении, однако если в самое ближайшее время ничего не произойдёт, ему наскучит. Через секунду кончик пера бежит от затылка по позвоночнику вниз, вынуждая прогибаться, стараясь ускользнуть от одновременно странного, приятного и щекотящего чувства на коже. Перо скользит медленнее, уже по боку, сгибая плавно вправо изящное тело, однако убежать от пытки не получается. Ёнджо прикусывает нижнюю губу, наблюдая за красивыми движениями, в тёплом свете свечей, придающих особенный оттенок кожи, и не будь всех этих запретов, которые считает своим долгом вынести, то раскрасил бы её поцелуями в более яркие тона. Однако собирается с мыслями и продолжает, оказываясь сбоку и приподнимая подбородок твёрдой лопаточкой кнута, чтобы провести пером по шее, обвести ключицы и невесомо скользнуть к самому паху. Невозможно не постараться запомнить Хвануна таким: с запрокинутой шеей, обтянутой чёрной полоской кожи, открытым и привлекательным в своей утончённости, беззащитным в оковах и цепях. Хванун заметно напрягается в ожидании продолжения, которое следует немедленно — пером по внутренней стороне бедра, по груди, где замысловатые узоры в итоге переходят в намеренное щекотание твердеющих сосков. И Ё не может поверить, что подобное способно начать возбуждать. Перо внезапно проходится по боку, отчего привстаёт, и Ёнджо резко проводит прямо между ног, вынуждая свести их и выдохнуть с тихим стоном, звучащим неожиданно в стойкой пятиминутной тишине. Ким опускается и дует на головку немного окрепшего возбуждением члена, после быстрыми круговыми движениями пера по неё заставляя Хвануна ёрзать на месте от одновременно приятных и раздражающих ощущений. И всё же Ё терпит всё и не просит остановиться, даже не ругается, несмотря на вспыльчивость в последнее время. Неожиданностью становится аксессуар, который не был заметен сразу — объёмный и пушистый, — щекотящий параллельно перу по груди. Ёнджо заглядывается на то, как двигаются мышцы пресса, словно танцует ими, и отходит за спину, нарушая тишину шепотом на ухо: — Малыш, встань в колено-локтевую, — медленно проводит пёрышком по спине и даёт передышку от прикосновений. — Я — не малыш, — хмыкает недовольно и сразу ощущает на ягодице второй наконечник хлыста, слегка похлопывающий по коже. — Конечно, господин Ким, — с издёвкой в голосе выполняет приказ. — Обращайтесь ко мне, как пожелаете, — добавляет с сарказмом на свою беду. Ёнджо расплывается в улыбке, жалея лишь о трёх вещах: об узких джинсах, слишком сжимающих собственный член; отсутствии прикосновений, позволяющих ощутить бархат кожи; невозможности решить неудовлетворенность Хвануна нормальным сексом, чтобы и самому с ума не сходить от желания обладать им. — Что же, детка, раздвинь немного ноги, — хлыстом разводит, нажимая на бёдра и раздумывая, стоит ли ещё поиздеваться, приходя к выводу — конечно, да. — Ты явно днём времени не терял зря, — кончиком пера обводит ягодицы, — Подготовился явно к большему, нежели просто тиклинг… Хванун цыкает и прикусывает язык, чтобы на эмоциях не выпалить про сильное возбуждение после утренней встречи, из-за которого пришлось растягивать себя, представляя на месте своих пальцев член Ёнджо. — Мне кажется, ты слишком сдерживаешься, потому открой ротик, — Хванун, не успевая что-либо спросить, ощущает сразу круглый шарик кляпа между губ. Пёрышко скользит между половинок, и с этого момента Уну не сдержать тяжёлого дыхания ртом и глухого стона, ёрзая от шустрых движений пушистым аксессуаром по внутренней стороне бёдер. Жалеет лишь, что не запретил Ёнджо дышать, ведь тот дует внезапно на сфинктер — неожиданно приятно. — Мне нравится тебя слышать, но мы же не хотим привлечь внимание всех соседей, — чувствует усмешку в голосе, однако перестать глотать воздух, словно выброшенная на берег рыба, не может, особенно, когда кончик пера кружит по колечку мышц, вынуждая сжиматься и сходить с ума от странных ощущений, не испытываемых ранее. Кожа словно никогда прежде не была такой чувствительной, по-настоящему оголённой и возбуждаемой. И Хванун осознаёт — дело не только в ограниченности действий и зрения — его действительно заводит такое отношение. Скулит и нервно смеётся от щекотки стоп — внезапной, одновременно раздражающей и возбуждающей, словно затронуты сокровенные точки, которые ещё никто не смог найти на его теле, раздевая всё больше и больше. Перо вычерчивает мошонку, скользя по стволу и шаловливо щекотя живот, отчего смеётся, однако больше похоже на истерику, благодаря кляпу. Хванун забывается в не сочетаемых ощущениях, переворачиваясь на спину, елозя и сминая покрывало под собой. Он не слышит Ёнджо, ведь тот не возмущается чужому своеволию: осознаёт, как сложно контролировать себя, и сам же испытывает эстетическое наслаждение, наблюдая за тонким извивающимся от его манипуляций телом, на котором столь потрясающе смотрятся аксессуары. Поправляет ему разметавшиеся волосы, пробираясь ладонью под голову и расстёгивая кляп — нарушает правило, однако хочется увидеть вновь закусанные губы. Щекотит стопы и живот, переходя к головке члена, пока не слышит вскрик от переизбытка эмоций и чувств. Несмотря на повязку, Хванун замирает с раскрытыми глазами, его колотит всего от оргазма, до озноба и кажется — любое прикосновение к коже, даже одежды, принесёт новую волну возбуждения. Ёнджо аккуратно расстёгивает оковы и ошейник, позволяя Ё самому развязать ленту и осознать, что выступили слёзы. В голове не укладывается, что подобное издевательство может привести к столь яркой реакции. — Ты как? — осторожно уточняет Ёнджо, передавая салфетки, всё ещё лежащему и выравнивающему дыхание парню. — Странно… словно каждый миллиметр кожи взбунтовался… — И выплеснулся, — улыбается двусмысленности, получая в ответ хмурый взгляд. — Ну, вот какой из тебя психолог? — хмыкает, обтираясь и натягивая первым делом футболку. — Как так можно с клиентами общаться? — Ты же не думаешь, что у меня клиника BDSM? Сексологи, конечно, могут давать советы по интимным практикам, однако никого в тайную красную комнату не отводят на особенный сеанс. Более того, ты — не клиент, — пока говорит, включает свет, задувая свечи и убирая аксессуары в ящик. Хванун задумывается излишне долго о происходящем, а в особенности — о том, что его уж очень привлекает чужая непосредственность и умение смутить. Что ещё важнее — нежелание, получив оргазм, собираться почти сразу домой. — Раз не платишь, то это — безвозмездная помощь, — считает нужным уточнить, замечая погруженность в собственные мысли. — Почему? — вздыхает, рассматривая свои ноги и не веря, что те пережили такую пытку пером. — Ты мне нравишься, — Хванун резко переводит взгляд прямо в глаза собеседнику в немой просьбе пояснить. — У тебя забавные реакции и мимика, привлекательная внешность, потому мне приятно и хочется сделать что-то полезное. Хвануну нравится отсутствие глупой влюблённости спустя пару дней знакомства и не по душе такие комплименты, отчего хочется всё свести к общему знаменателю, находя его в предложении: — Тогда… можем ли мы… стать сексуальными партнёрами? Ты меня… заводишь, — закусывает нижнюю губу и сжимает кулаки, понимая — отказ отразится на его гордости, погрузив на эмоциональное дно. — Партнёры ведь не остаются в долгу? — хитро прищуривается, и переводит взгляд на свой пах. — Помощь без рук.