О вампире, оборотне и Белле Свон

Тодороки Шото впервые празднует Хэллоуин. Бакуго понимает это сразу, как только видит его недоуменно приподнятые брови, когда гиперактивная Мина пихает ему в руки огромную тыкву неестественно оранжевого цвета. Она быстро ему что-то объясняет и убегает, а он смешно оглядывается по сторонам и совсем не знает что делать. Жалкое зрелище, думает Бакуго, полвечера подглядывающий за ним из своего убежища. В общей гостиной звонкий смех и предпраздничная суета, в центре цирка застрявший двумордый, а в темном углу притаившийся и влюбленный Бакуго. Тодороки сегодня вампир и выглядит слишком хорошо для их клоунады. Высокий, статный, с длинным плащом и белыми клыками, красиво поблескивающими каждый раз, как Шото открывает рот. Кацуки в этом году оборотень и думается ему, что им двоим только Беллы Свон из сумерек не хватает для полной картины. Хотя нет, какая к черту Белла им и вдвоем было бы заебись как неплохо. В любом случае, пока откуда-нибудь не появилась какая-нибудь Белла и не увела от него вампира Тодороки, Кацуки решается на серьезный шаг. – Идем, – бросает он тому, проходя мимо на кухню. Шото почему-то идет. Кацуки приказывает поставить тыкву на столе, Шото почему-то слушается. Ставит тыкву и, оперевшись бедром о столешницу, с интересом наблюдает за тем, как Бакуго ищет что-то в шкафчиках. – Ничего особенного от тебя не требуется, – бурчит тот, доставая нож, – просто вырезать рожу пострашнее и засунуть свечку внутрь. – Какую свечку? Бакуго втыкает нож в верхнюю часть несчастной тыквы. Прямо по рукоять. – Ректальную блять. Тодороки в недоумении склоняет голову к плечу. Инструкции от Бакуго должны были прояснить ситуацию, но почему-то создали ещё больше вопросов. – В моей семье не празднуют Хэллоуин, так что я правда не знаю что и зачем мне делать. На какую-то долю секунды становится его жалко, но Бакуго дает себе воображаемую оплеуху и запихивает эту жалость куда подальше. Наверстаем, думает он и чтобы чем-то занять руки вновь берется за нож. Трудное детство это не то с чем Кацуки думал связываться, влюбляясь в половинчатого. Он не думал связываться с Тодороки в принципе, но почему-то связался. Почему-то влюбился. – Просто веселись, – ворчит он, пытаясь вырезать плотную верхушку. Тодороки медленно кивает, а потом, поколебавшись чуть-чуть, кладет ладонь поверх его. – Я могу помочь, - говорит и вызывает табун мурашек по позвоночнику вкупе с инфарктом миокарда. Бакуго требуется пол минуты, чтобы собраться с мыслями и посмотреть половинчатому в глаза. – Иди морду тыкве рисуй. Половинчатый смотрит на него сверху вниз, но Бакуго не чувствует себя ущемленным. Он чувствует только как встаёт ком посреди горла, когда взгляд Тодороки перемещается по его лицу, останавливаясь и обжигая где-то в районе губ. Но Шото послушный мальчик и поэтому почти сразу идёт доставать маркер с верхней полки, куда его закинул Каминари. В общей гостинной Джиро уже включила музыку, однако образовавшееся между ними молчание оглушало похлеще чем ее панк-рок. Кацуки краем глаза поглядывает на Тодороки и видит его сосредоточенное лицо с чуть нахмуренными бровями. – Выдыхай, вечеринку закатили не для того, чтобы ты свои грустные рожи строил, – ворчит он снова, наконец отделяя макушку от тыквы. Когда-то давно (неделю назад после очередного спарринга с двумордым) Серо отметил, что Бакуго отвратительно флиртует. И только сегодня Бакуго в этом убедился. Захотелось даже извиниться перед Хантой за то, что чуть не лишил его зубов тогда. – Чем тебе не угодило мое лицо? – спрашивает Шото и, вау, улыбается. Красивый засранец. Кацуки хмурится в ответ и говорит первое пришедшее на ум: – Да наоборот, уж больно хорошенькое. А потом понимает, что ляпнул это вслух и жутко краснеет, пока красивый засранец Тодороки только глазками невинно хлопает. – Мне воспринимать это как комплимент? – Воспринимай как хочешь, – отрезает Бакуго, отворачиваясь, в поисках ложки. Ложек почти нет, все забрали на праздничный стол, а одна единственная стоит немытой в раковине, так что Бакуго приходится засучить рукава и снять мешающие цепи. – И вообще зачем посреди вечеринки вырезать еще одну тыкву? Нам своих не хватает? – Мина просила больше для фотозоны, – говорит Тодороки, рисуя маркером на оранжевой поверхности и периодически поворачиваясь в сторону Кацуки. – И чего енотиха не уймется. Недовольство Бакуго сменяется недоумением, стоит ему только выключить кран и повернуться к двумордому. – Ты ей мое лицо пририсовал, что ли? – Да? Хочется дать кому-то ложкой по голове. – Мне показалось, что у нас достаточно страшных тыкв, так что я решил нарисовать что-то красивое, – бормочет Шото с абсолютно беспристрастным лицом. Только уши покраснели немного. Бакуго думает, что он само очарование и передумывает бить его ложкой по хребту. – Неплохо, – хмыкает он, передавая орудие не случившегося убийства обрадовавшемуся Тодороки. Вырезать тыкву и не вымазаться в ее внутренностях оказалось сложнее, чем Шото думал. Соприкасаясь плечами и немного пихаясь они вместе избавляются от мякоти и Кацуки только сейчас понимает, как давно не слышал смех двумордого. В результате шуточной потасовки у Тодороки на щеке красуются оранжевые ошмётки, а Бакуго убирает их, задерживаясь ладонью на неприлично долгое мгновение. Тодороки, кажется, не против. Он поворачивается в его сторону и сам надолго засматривается в лицо напротив долгим немигающим взглядом. Бакуго видит в потемневших глазах свое отражение и понимает, что собственные зрачки затопили почти всю радужку. – Можно? – спрашивает Тодороки, накрывая его руку своей и пододвигаясь ближе. Сердце Бакуго, всегда такого грубого и агрессивного, екает от одного лишь понимания, к чему клонит половинчатый. – Хоть бы на свидание для начала позвал. – Мне кажется я пожалею, если не сделаю этого сейчас. – Черт с тобой, – шепчет он, приподнимаясь на носочки и касаясь бледных губ своими. Едва теплые руки обнимают его за талию, прижимая еще ближе, так, чтобы не осталось между ними ни сантиметра расстояния. Бакуго целует на удивление нежно. Запрокинув голову, оглаживает кончиками пальцев его щеку и заправляет прядь волос за ухо. Собственные ноги предательски подкашиваются и кажется, если Тодороки отпустит его, то не миновать встречи с кафельным полом. Ну а пока он находится в объятиях крепких рук, то мягко, но настойчиво раздвигает языком губы Тодороки и наконец проводит им по острым клыкам. Шото едва слышно стонет в поцелуй, который вскоре разрывает. – Как насчёт тыквенно-пряного завтра в обед? – шепчет он не отодвигаясь, так что при каждом слове их губы мимолетом соприкасаются. – Тыквенно-пряную гадость сам пить будешь, мне черный без сахара. – Хорошо. И снова целует.