Память о вас — вечна

      Руки Му Дань дрожат, и она крепче сжимает стебель розы, протягивая цветок к изящной табличке. Она замирает, подавляет вздох и даже не прикрывает глаз, так что по прямой фигуре стоящей на коленях женщины никто не сказал бы, как тяжёло ей даётся сдерживать подступающие слёзы.       — Никто не может жить вечно. Но наша память о вас — вечна.       Она повторяет эти слова вновь и вновь, каждый раз проговаривая их сначала мысленно, и только затем — вслух, убедившись, что её голос не дрогнет. За все эти сотни, тысячи лет Церемония поклонения так и не стала формальностью, и каждый раз в груди щемит, а в горле встаёт ком, стоит коленям коснуться маленькой круглой подушечки у успевшего стать древним мемориала.       Пока Старшая Владычица произносит привычную хвалу усопшей, её сёстры не сводят с неё глаз — только Му Дань может из года в год повторять эту короткую церемониальную речь так, что её слова ноющей болью отзываются в каждом сердце, заставляя вздрагивать от болезненных воспоминаний.       Му Дань чувствует на себе эти взгляды, но не подаёт виду, только задерживаясь перед табличкой дольше положенного, пока в голове ещё звучат сказанные недавно слова:       «Никто не может жить вечно. Но наша память о вас — вечна».       «…наша память о вас — вечна».       Всё в этом маленьком запечатанном в капле воды мирке напоминает о Ней. Парящие в воздухе нежные лепестки. Широкие листья разросшихся лотосов. Главный зал дворца Повелительницы Цветов, всё ещё сохранённый — с молчаливого согласия остальных — точно таким, каким оставила его Цзы Фэнь.       Всё было таким, словно Повелительница Цветов только покинула своё Царство, чтобы, как это было когда-то, прогуляться по небесному пруду и вернуться в свои владения. Витые колонны всё так же устремлялись к прозрачному куполу, будто только-только её нежная рука скользила по холодному камню, а лепестки персика и жакаранды кружили в воздухе, словно в тот самый миг, когда их сладкий запах смешался с последним вдохом Повелительницы Цветов. Глядя на эти стены, на окна, сквозь которые Цзы Фэнь любила бросать взгляды на голубое безоблачное небо Водного Зеркала, на оплетённый лозами вьющейся розы золотой трон, так и оставшийся пустовать на многие тысячи лет — глядя на всё великолепие Дворца Цветочного Царства, её сёстры чувствовали лёгкую грусть по ушедшим дням, тогда как сердце Му Дань неизменно сжималось, стоило маленькому лепестку яблони упасть на золотой подлокотник, заставив взглянуть, заставив прикоснуться.       Заставив краем глаза заметить тонкую занавеску, отделяющую зал от личных покоев, куда, как и прежде, могла входить одна лишь Му Дань. Чтобы поддерживать покои Повелительницы Цветов в чистоте, иногда она, тяжело сглотнув, переступала порог и ещё долго стояла, почти чувствуя в воздухе лёгкое дыхание Цзы Фэнь. Здесь, отделённая от других невесомой газовой тканью, её Госпожа позволяла себе быть — совсем немного — слабее. Там, на людях, она снова и снова храбрилась, старалась быть сильной и мудрой правительницей, на плечах которой лежали судьбы целого Царства.       Му Дань была единственной, кто знал её другой. Не величественной Повелительницей Цветов, не бесстрашной правительницей, а несчастной женщиной, к которой судьба всегда была слишком жестока. Она видела её страдания, была молчаливой свидетельницей тех холодных вечеров, когда её прекрасная богиня часами стояла спиной к пышному убранству дворца, развернувшись к высокому серебряному зеркалу. Цзы Фэнь смотрела сквозь стекло, словно вглядываясь в темноту собственного будущего, как будто знала наверняка, что ждёт её там, по ту сторону зловещей тьмы неизвестности. Му Дань стояла за её спиной, всегда готовая приободрить, утешить — вот только даже в эти моменты она не позволяла себе принимать ничью помощь — даже помощь своей верной служительницы.       И всё же по сравнению с другими, у неё было преимущество — она могла молча смотреть, как одинокая слезинка скатывается по упрямо сомкнутой челюсти и дальше, вдоль изящной белой шеи, кожа которой была мягкой и шелковистой, словно бутон розы.       Такой была её Повелительница Цветов.       Для всех — прекрасный лепесток лотоса, отражение божественного сияния Будды, по ошибке залетевшее в их недостойный мир.       Для неё — добрые глаза и мягкие руки. И улыбка — такая тёплая, что заставляла распускаться цветы.       Цзы Фэнь была величественной и сильной. А Му Дань — всегда была рядом. Следовала тенью, безмолвно и безропотно наблюдая за тем, как прекрасный цветок медленно увядает, сражённый бурями судьбы и засухой злых сердец. Её Госпожа не умела ненавидеть — поэтому Му Дань стала ненавидеть за неё, снова и снова проклиная Небесное Царство и всех, кто однажды заставил её страдать.       «Никто не может жить вечно. Но наша память о вас — вечна».       С последней Церемонии поклонения погребальных табличек здесь вновь стало больше. Уже не три, а четыре. Выстроенные в ряд, оплетённые плющём и виноградом. Она отводит глаза, стараясь сосредоточиться лишь на первой, самой древней, табличке, но взгляд всё равно соскальзывает вправо, туда, где только недавно вырезанные иероглифы будто смотрят на неё с укором.       Не уберегла.       Она должна была сохранить жизнь этого хрупкого ледяного цветка, должна была охранять её всеми силами.       Единственное, о чём просила Цзы Фэнь.       Единственное, с чем она не справилась.       Цзинь Ми была так похожа на мать… И при этом — совершенно другая. Она не была ни величественной, ни властной, не была даже Повелительницей Цветов. Но кроме прекрасной внешности от матери ей достались доброе сердце и та почти детская наивность, которая обернулась проклятием, стоило выйти за границы их маленького Царства и встретиться лицом к лицу с дождями и метелями. Му Дань чувствовала, как её сердце сжималось всякий раз, как её достигали дурные вести, всякий раз, когда она представляла эти всегда живые глаза, так похожие на глаза её матери и так же искажённые страданием. Хотелось защитить её всеми силами, пожертвовать собственной душой, если придётся — лишь для того, чтобы она была счастлива. И ради этого иллюзорного счастья, ради возможности увидеть улыбку на этом совсем ещё детском лице она не давила, позволив сбежать, скрываться. А когда Цзинь Ми вернулась сама, когда пришла к ней в поисках защиты — было уже слишком поздно что-либо исправлять.       Готовая отдать всё ради спасения Цзинь Ми, она всё равно облажалась — старалась недостаточно, была слишком доверчивой, слишком слабой! Надо было сражаться — если не за счастье её маленькой глупой воспитанницы, то хотя бы — хотя бы! — за её жизнь. И пусть бы она злилась, пусть бы пришлось запереть её в Водном Зеркале ещё на сто тысяч лет — ничего, Му Дань стерпела бы, перенесла бы все озлобленные взгляды и невысказанные слова обиды. Нужно было действовать, быть решительной — такой, как была Цзы Фэнь, когда лишила свою дочь возможности полюбить.       Чем больше Му Дань думала об этом, тем сильнее убеждалась, что Повелительница Цветов была права — если что и может отравить, ослепить любого, обрекая на вечные страдания — так это любовь, это ноющее, зудящее под кожей чувство, отдающееся тупой болью в груди.       Болью, всё ещё разрывающей сердце на части — даже спустя тысячи лет.       «Но наша память о вас — вечна».       Му Дань поднимается с колен, когда вокруг уже никого нет. Она протягивает руку, чтобы коснуться мемориала, но тут же отдёргивает её, так и не проведя кончиками пальцев по светлому дереву. Меньше всех в Царстве Цветов она достойна касаться её. Касаться её прекрасной богини, которую она вновь подвела.