***
Робин в очередной раз ругается с родителями. Очередной раз стремиться сбежать из этой давящей атмосферы. Она в очередной раз вернется. Всегда возвращалась. Почему? Ей некуда больше идти. Только предстоящая встреча с Макс поднимала настроение, не до конца испорченное родителями. Она сидела на невысоком дереве «Ненавижу, — закричала она, ударяя кулаком дерево. — Ненавижу!» На двух костяшках стала алыми капельками появляться кровь. Девушка вздрогнула и поняла, что только что сделала. Канун Хэллоуина. Кровь. — Черт, черт, черт, — шептала Робин, лихорадочно роясь в сумке, пытаясь найти баночку со спиртом, единственное, что способно перебить запах свежей крови. Быстрее, быстрее. Это опасно. «Ну же, Роб!» Спирт оказался в руках, и Бакли, быстро открутив крышечку, налила его на разбитые костяшки, шипя от неприятных ощущений. Кусты зашевелились. «Черт, черт, черт», — подумала девушка, начиная от страха быстрое и опасное обращение. Через семь секунд вместо Робин на желтых влажных листьях стояла довольно крупная рыжая лиса. Она оскалила морду в злобной улыбке, но потом, втянув знакомый запах, довольно тявкнула и стала обращаться обратно в девушку. — Ты меня напугала, — посетовала Бакли, когда из кустов вышла небольшая палласова кошка. Взяв ее на руки, она погладила свою девушку, находящуюся сейчас в облике животного. — Солнце мое… Я скучала! После Робин поставила маленькое животное на землю, и через минуту перед ней оказалась рыжая бестия. — Привет, Роб, — улыбнулась Макс, притягивая девушку для поцелуя. Она случайно дотронулась до разбитых костяшек, и Бакли тихо застонала ей в губы. Мэйфилд отстранилась, и подняла руки своей девушки к глазам, осматривая и замечая засохшую кровь. — Ты чертова сумасшедшая! Опять поругалась с родителями? — Да… Ты слишком хорошо меня знаешь… Иногда меня это пугает, — печально хихикнула в ответ Робин и покачала головой.***
Они полусидят на небольшом пледе, расстеленном на увядших листьях. Одна из девушек оставляет легкие невесомые поцелуи на шее, ключицах, губах, щеках другой… Сон развеивается. Макс лежит на холодном каменном полу. Одеяло сползло во время сна, а подушка потерялась где-то в сене. Хочется пить… И увидеть Робин. Но ее нет. Ее не узнали. А вот Максин не повезло. Ее ждет смерть. Не просто смерть — смерть ведьмы, сожжение. Морально Мэйфилд к этому готова. Уже давно. С того момента, как влюбилась в свою первую девушку — Эл. Но у них ничего не сложилось. Зато Роб… О нет, она была другой, совсем не похожей на Эл. Бакли была той единственной, с которой Макс хотела бы связать свою жизнь, но это невозможно — в этой деревне, единственной в стране, где жили только те, кто не был просто человеком, гомосексуальные отношения караются смертью. Не через повешение или отрубание головы, не четвертование или голодная смерть. Сожжение. «Почему?» Ей оставалось жить считанные часы. Всего три, если быть точной. На рассвете разведут костер, в последний раз спросят, кем была вторая девушка. И Мэйфилд не ответит. Ни за что. Пусть она умрет, но Роб будет продолжать наслаждаться жизнью — найдет ей замену и будет стараться не попадаться больше. Может, они встретятся в следующей жизни. А может нет. Три часа быстро пролетели, плохие мысли съели все оставшееся время. В огромный подвал, который использовался вместо темницы, вошел высокий широкий мужчина, больше похожий на шкаф, он злобно улыбнулся и приказал вставать и идти. Максин не оставалось ничего, кроме как повиноваться. Она поднялась на трясущиеся от неизбежности ноги, поправила помявшуюся майку, вспомнила правило 'ССВ' во взгляде, которое мать когда-то давно вбила в голову — Совершенство, Спокойствие и Высокомерие. Быстро натянув эту маску на свое усыпанное веснушками личико, она последовала за мужчиной, уже успевшим выйти за пределам импровизированной тюрьмы. — Поторапливайся, — грубо произнес он, готовясь закрыть дверь. — Толпа может, не дождавшись тебя, придти сама… Тогда будет чуточку хуже, — грязная пошлая ухмылка захватила его рожу. Девушка вздрогнула и побыстрее вышла из сумрака влажного помещения на залитую ярким светом лампы лестницу. Там стояла ее мать. Она плакала. — Максин… — женщина быстро подошла к дочери и обняла, прерывисто дыша. Соленые дорожки слез пролегали от ярко-зеленых глаз до веснушчатого подбородка. — Мам, всю жизнь просила тебя не называть меня так… — грустно улыбнулась на это Мэйфилд, крепко обнимая свою мать в ответ. — А отец? С ним все в порядке? — Он чертовски зол на тебя, — покачала головой Эллен. — Но он плакал всю ночь, дорогая. Он очень расстроен… — Прости, но я ее правда люблю, — Макс изо всех сил держалась, чтобы не расплакаться, пока выходило нормально. — Кто она? — Я не скажу, прости, — девушка покачала головой и посмотрела в глаза женщины. — Хорошо, идем? — Да… Эл в последний раз обняла дочь. Макс в последний раз втянула запах волос своей матери. Осознание потери, осознание смерти так и витало в воздухе. Страх. Нет, его почти не было. Только страх, что Робин последует за ней. Только не это! Все, что угодно, но пусть она живет! Шаг. Еще один. Еще. Шаги по ступенькам давались с большим трудом. Длинные дрожащие ноги так и грозились запутаться друг в друге. Колени почти не сгибались, поэтому девушка становилась похожей на цаплю. «Почему я не могу увидеть ее в последний раз, поцеловать ее, в миллиардный раз признаться в любви?» Того времени, что они провели вместе было катастрофически мало. Недостаточно. «Но лучше умру я, чем она». Ступенька за ступенькой. Наконец лестница кончилась, и Макс вздохнула. Ее мать и тот высокий мужчина о чем-то тихо переговаривались. Копна рыжих волос для удобства была заплетена в длинную толстую косу, выбившиеся прядки падают на лицо, прикрывая россыпь веснушек, едва касаясь уголков губ. Длинный холл заканчивался деревянной дверью. А за ней улица. За дверью смерть. Чертовы правила! Максин хотела расплакаться, но держалась. Держалась ради Робин. Только ради нее. Этого яркого пятна в ее довольно скучной жизни. «Не выходи… — пел голос Бакли в ее голове. — Из комнаты! Запрись со мной!» Красивое пение Роб Мэйфилд никогда не сможет забыть. Те песни, что были ей посвящены, вообще впечатались в корку мозга. Первое признание было максимально красивым. «Girl in Red» — всегда была любимой исполнительницей Макс, но песня-признание «I wanna be your girlfriend» из уст лисицы-оборотня звучала гораздо лучше оригинала. «I don't wanna be your friend, I wanna kiss your lips!» Песня, потом поцелуи почти до самого рассвета. Она помнит все это и понимает, как мало времени у них было. «Мир стал пустым без тебя…» Даже одна единственная ночь без нее сильно сказывалась. «Прости, я забыл, что тебя нет…» Макс дергает за ручку и открывает дверь. На нее дует свежий осенний ветер, она ежится от октябрьской прохлады, но смело делает шаг на улицу. «Остался шаг, всего лишь шаг, последний шаг…» Песня обретала для нее собственный смысл. У Мэйфилд оставалось всего несколько минут жизни. Болезненных минут.***
Максин медленно делает оставшийся шаг. Она встает спиной к длинному деревянному столбу. Разглядывая толпу, девушка натыкается взглядом на знакомую рыжую макушку. «Нет, нет, нет», — тихо-тихо шепчет. Надеется. Толстые веревки жестоко впивались в тонкие щиколотки и жгли едва терпимой болью запястья. «Мечтать о счастье — так смешно…» — У тебя есть последние слова? — грубо говорит мужчина, стоящий с факелом и пятилитровой канистрой с бензином. — Есть, — слабо кивает Мэйфилд, а потом продолжает громче: — Просто знай, я тебя люблю! Она не называет имени, но Робин понимает, что слова посвящены ей. И она все решила. Решила для себя. — Могу я тоже сказать? — крик из толпы. Люди оборачиваются, пытаясь разглядеть ту смелую девушку, что захотела высказаться. Обычно на таких собраниях молчали. — Кем бы ты не была — говори, — говорит мужчина. «Нет, нет, нет», — думает Макс, надеясь. Надеясь, что это не Роб. Зря. Из кучи людей, приближаясь к столбу, вышла Бакли. Толпа тихо выдохнула. «Нет, нет, пожалуйста, нет!» — We fell in love in October that's why I love fall looking at the stars admiring from a far, — чистым высоким голосом запела девушка, подходя все ближе и ближе к Макс. СВОЕЙ МАКС. — Думала, я дам тебе умереть просто так? Думаешь, я бы потом стала жить? Глупая… «Ну какая ты глупая!» Из глаз Максин текут солеными ручейками прозрачные слезы. Она не сдержала обещание, данное себе, не смогла, разревелась. Роб медленно сцеловывает почти упавшую с подбородка капельку и улыбается. В последний раз. Последний поцелуй в губы. Ну как поцелуй. Обычный звонкий чмок, наполненный лишь неподдельными эмоциями и чувствами. Любовь переполняет их. Мужчина хватает Робин сзади, приставляя ее с противоположной стороны столба, быстро сковывая движения жесткой веревкой, с первых мгновений впивающейся в белую кожу. Девушки держатся за руку, едва-едва дотягиваясь друг до друга кончиками пальцев. «Вот тебе чувства — в них и причина любого искусства!» — И никогда не доживем до пенсии, как Сид и Нэнси, Сид и Нэнси… — тихо шепчет Бакли. В последний раз. «Мы никогда не будем вместе, не будем вместе, не будем вместе…» Запахло бензином. «Ехала черная Волга, пахло бензином…» Стук жидкости об деревянный мосток, столб. Горючее попадает и на девушек. Факел, ярко полыхающий в руках мужчины-палача, падает. Все моментально загорается. «Но все равно гореть…» Пламя поглощает их. В последний раз. «Печальней истории вы не найдете, и нету баллады печальней на свете…» Они больше никогда не встретятся, ведь загробной жизни, как и следующей, не существует." — Такие истории у нас и рассказывают, — заканчивает свое повествование старая женщина. — Миссис Эллисон, — подбегает к ней один из мальчиков, что до этого с упоением слушал. — Ваша девичья фамилия — Мэйфилд, не так ли? — Да, — печально кивает старуха, по ее щекам текут слезы. — Мою старшую сестру сожгли.