Мотылек в объятиях пламени

Брэндон знал, что все решения, принятые им после десяти часов вечера и под действием виски, стоило обдумать как минимум дважды утром на трезвую голову, но именно это он решил не откладывать в долгий ящик. Злость, ярость и гнев внутри него уже давно требовали выхода, и бывший танцор нашёл им как нельзя более изящное применение. Выплеснуть на того, кто этого по-настоящему заслуживал. А почему бы и нет? После сцены, произошедшей на свадьбе Джозефа и Кристиана, все были на нервах, но на Мишель смотреть было больнее всего: она буквально была раздавлена. Их с Молли разговор был коротким, но отнюдь не обнадёживающим. Всего пара колких слов от младшей в ответ, торжествующая улыбка Тони – и с лёгкой руки этого мелкого сукиного сына сёстры вновь по разные стороны баррикад, и в этот раз уже надолго. Тони уводит Молли: цепко берёт за руку и что-то ласково шепчет девушке на ухо, уходя вместе с ней в тень беседки. Она не видит его лица, но в адрес Мишель и неслышно подошедшего к ней сзади Брэндона тот отчётливо кидает усмешку, полную злорадства и надменного презрения. Он вновь победил. Только вот с проигрышем на конкурсе рано или поздно Мишель смирилась бы: она приняла бы этот факт как данность, как часть прошлого, которую уже не изменить. А вот потерю родной сестры, причём по собственной вине, по собственной недальновидности и глупости она себе никогда не простит, и Брэндон это знает. Его крепкая и сильная рука надёжно обвивает талию девушки, прижимая к себе. Он знает, чего она сейчас хочет, и он знает, что, по сути, является единственным, кто может дать ей это. Утешение. – Иди сюда, Лапуля, – его хриплый голос обжигает шею хореографа, и та доверчиво льнёт к нему, обнимая за плечи. Мишель дрожит в его руках словно осиновый лист, и Брэндон понимает, что это отнюдь не из-за прохладной летней ночи. Просто ссора с Молли стала последней каплей в переполненной чаше поистине бесконечного терпения Мишель. Она устала бороться, устала чувствовать себя ненужной, использованной, будто пять лет её жизни были бесконечным, бессмысленным сном без начала и конца. И всё ради чего? Чтобы близкий ей родной человек ушёл, не оглядываясь, обесценив всё то, что стоило девушке немыслимых усилий? – Они не стоят твоих слёз, поверь мне. Не стоят. Мишель в его объятиях практически не двигается. Она замерла, прикрыв глаза, но, даже сквозь чёрную рубашку Брэндон чувствует, как её горячие и солёные слёзы впитываются в ткань и обжигают кожу плеча. Его ладонь мягко ложится на её шею, пальцы аккуратно касаются макушки: нежно и осторожно, чтобы не испортить прекрасной причёски. Девичья кожа под подушечками его пальцев непривычно горячая, и бывший танцор хмурится: Мишель и впрямь лихорадит, настолько силён сейчас ураган чувств в её душе. Ведь его Лапуля страдает: она бьётся в силках как подстреленная птица, и каждое её движение, каждый шаг сопровождается лишь очередным приступом боли и бессмысленных метаний, будто выхода из этой ловушки и впрямь нет. Будто, кажется, она и впрямь всё потеряет. Так или иначе. «Нет, это неправда! Меня она больше не потеряет, ни за что!» – блондин мотает головой, отгоняя прочь параноидальные мысли. Помимо воли его руки смыкаются в кольцо вокруг тонкой талии хореографа, а сам он зарывается лицом в изгиб её шеи. До дрожи знакомые и любимые запахи жасмина и апельсина опутывают с головы до ног, и Брэндон готов отдать всё, что угодно, любые богатства мира, лишь бы быть её пленником до конца своих дней; но в жизни так не бывает, а он слишком умудрён для своих лет, чтобы сомневаться в этой прописной истине. Молли с Тони ушли далеко вперёд, как и гости, которые мало-помалу решили вернуться в зал и позабыть неприятное происшествие, случившееся в беседке. Оглянувшись, Брэндон замечает лишь бывших сокомандников, стоящих неподалёку и ожидающих, пока их хореограф придёт в себя. – Она ушла, да? – глухо спрашивает Мишель, не решаясь оторваться от плеча мужчины и взглянуть кому-то в глаза. – Ушла вместе с ним и… – Да, Лапуля. Она ушла, – со вздохом подтверждает Брэндон. – Как и все остальные. Здесь остались только свои. Девушка открывает глаза и осторожно подаётся назад, разрывая объятия блондина, надежным коконом укрывшие её от всего случившегося. Джозеф и Кристиан с сочувствием глядят на Мишель; уже было собрались обнять её, но та сама отходит назад, вновь упираясь спиной в грудь Брэндона. – Я испортила всем праздник. Я… Я… Я хочу уйти! – в её карих глазах блестят слёзы, а руки вновь дрожат, но Мишель в который раз одёргивает себя, резко утирая тыльной стороной ладони горящие от стыда мокрые щёки. – Я убью этого засранца! – горячо заявляет Джастин, хрустнув костяшками пальцев. – Начищу его смазливую мордашку, да так, что даже Молли не узнает! – А я помогу спрятать тело у себя в гетто. Там даже полиция ничего не найдёт, – мрачно поддерживает рядом стоящий Карлос, срывая своим заявлением с уст Мишель полный горечи смешок. – Ты не должна уходить, дорогая! – Джо подходит к Мишель, хватая её за руки, в то время как Крис гладит её по плечу. – Это просто был неприятный инцидент, но ты не должна покидать нас в такой вечер и… – Ты – наш друг и должна остаться! – подытоживает слова мужа Кристиан. – Тони – это последний человек, которого я бы хотел видеть на своей свадьбе, и это будет несправедливо, если он останется, а ты уйдёшь. Мишель в ответ на эти просьбы лишь упрямо взмахивает ладонью, умоляя друзей остановиться: – Нет, я перетянула всё внимание на себя и не в лучшую сторону, – её голос дрожит, но она старается держать себя в руках и даже вымученно улыбается. – Я… Я не могу остаться, простите меня. Танцоры тревожно замолкают, и на несколько секунд вокруг повисает неуютная тишина, лишь нарушаемая пением цикад и шумом музыки, доносящейся из ресторана. – Я отвезу её, – отвечает на немой вопрос присутствующих Брэндон. Его ладонь ложится в руку Мишель, а тёплые губы ласкают продрогшую кожу костяшек ладони девушки. Он не отрывает от неё внимательного взгляда, и под таким напором его спутница сдаётся, лишь устало кивая головой в ответ. – Позволь мне позаботиться о тебе, как и всегда. После сдержанного прощания с друзьями Мишель садится на переднее сиденье его «Мercedes» и хранит молчание вплоть до самого окончания их поездки. Брэндон не везёт её домой – он хочет, чтобы в эту ночь она была рядом с ним, чтобы он мог охранять её сон и согревать, сцеловывая слёзы с лица своей любимой. Мысль о том, что она будет страдать одна, лёжа без сна в холодной постели своего дома, а потом слушать, как Молли возвращается домой, не говоря старшей сестре ни единого слова, для Брэндона просто невыносима. Наверное, поэтому он привозит хореографа в отель, где остановился сам. Молча отдаёт ключи от машины парковщику у входа и берёт Мишель на руки так легко, будто та ничего не весит. Она не против; она не говорит ни единого слова упрёка, даже когда мужчина укрывает её озябшие плечи своим пиджаком, и они заходят в лифт, который ведёт прямиком в его номер люкс. Лишь её ладони прижимаются к его шее так сильно, словно боятся отпустить, словно, если это произойдёт, то Брэндон растворится, оказавшись очередным полуночным миражом. – Не оставляй меня! – шепчет в ночную темноту Мишель так отчаянно и жалобно, что у мужчины в груди на мгновение сжимается сердце. До встречи с ней он считал себя холодным и безжалостным ублюдком, беспринципным эгоистом, которого нисколько не трогают чужие проблемы и несчастья. Но прошло столько лет, и вот он здесь: у ног Мишель, гладит её спутанные каштановые волосы, облачив её в одну из своих старых футболок, и девушка судорожно прижимает его ладонь к своему лицу, покрывает поцелуями с солёным привкусом слёз. – Все уходят из моей жизни, и если ты опять уйдёшь, то я… Брэндон даже не желает слышать окончание фразы: вместо этого одним порывистым движением он накрывает лоб девушки своими губами, оставляя на коже трепетный поцелуй. Мишель ловит его, закрыв глаза, будто стала незрячей, но зачем ей видеть его, если образ любимого давным-давно отпечатался на изнанке её век, выжжен на подкорке сознания во всех мельчайших подробностях? Бывший танцор отстраняется назад, но девушка всё равно упрямо тянется к нему, приподнявшись на локтях, и он понимает, что в этот раз не в силах устоять перед искушением. Брэндон никогда не был святым, но, пожалуй, Мишель – это его единственный грех, за который он готов добровольно спуститься в Преисподнюю и оказаться в темнице самого Сатаны. Её губы, тёплые и влажные от слёз, с болезненным привкусом соли и металла, текущего из многочисленных ранок на коже слизистой, но Брэндон с наслаждением смакует этот вкус, с дрожью понимая, что ему мало. Ему всегда безумно мало Мишель, и эта мысль когда-нибудь доведёт его до ручки. Ведь она того стоит. Каждая секунда, проведённая с хореографом, каждый миг стоят всего того ада, через который прошёл Брэндон, чтобы оказаться сейчас рядом с ней. – Ложись рядом. – Мишель отодвигает одеяло в сторону, и блондин, стянув с себя рубашку, ложится рядом с ней. Она кладёт свою голову ему на грудь, вслушиваясь в ритмичные и сильные удары сердца. Длинные пальцы Брэндона путаются в волосах девушки, и сам он засматривается на то, как лунные блики переливаются каштановым отливом в её кудрях. Эта ночь кажется беспокойной, но впервые за много лет бывший танцор засыпает спокойно и безмятежно, лишённый гнёта болезненных сновидений. *** Он выяснил всю правду о Тони. Хотя Мишель его об этом не просила и вообще после той ночи старалась не обсуждать произошедшее на свадьбе Джозефа и Кристиана, тщательно обходя эту тему стороной, но Брэндон сам чувствовал, что должен был что-то сделать. Зарвавшегося конкурента уже давно стоило бы поставить на место, а поступок с Молли в очередной раз доказал, что Тони явно не знает ни сострадания, ни жалости. Что ж, пора отплатить ему тем же. Щёлкнув пальцами, Брэндон указал на пустой стакан перед собой, и бармен тут же поспешил обновить порцию. Горечь виски была ничем в сравнении с той, что бушевала в груди бизнесмена, но сейчас ему нужно было притупить все эмоции и оголить лишь одну, ту, что съедала его изнутри больше всех, выжигая день за днём в душе чёрные дыры сродни пепелищу после взрыва – ярость. Мишель не знала, где он. Она не спрашивала, а, даже если бы попробовала выяснить, Брэндон наверняка соврал бы про деловую встречу или налаживание связей с несуществующими инвесторами, а в ответ девушка лишь безразлично кивнула бы головой, даже не пытаясь что-либо уточнить. Глупо было бы продолжать отрицать очевидное, но они отдалялись друг от друга. Бывший танцор желал ей помочь, быть рядом и поддерживать во всём, но сама Мишель этого не хотела, целиком и полностью уйдя в подготовку к финальному этапу конкурса. Джо и Крис сказали, что Мишель нужно время, чтобы оправиться после ссоры с сестрой, что им всем неплохо бы остыть и подойти к делу с холодной головой, но Брэндон такой роскоши позволить себе больше не мог. Чем крепче он пытался сдерживать свои эмоции в узде, тем сильнее он чувствовал, что ещё чуть-чуть – и те вырвутся наружу, грозясь потопить бывшего танцора целиком. Потянуть за ниточки и выяснить прошлое Тони было нетрудно. В конце концов, у Брэндона были связи в ФБР и неплохие дедуктивные способности, которые не раз его выручали в бытность его работы под прикрытием за последние пять лет. Немного копнуть поглубже, выяснить, что у юноши есть французские корни со стороны матери – и вуаля, шокирующее открытие не заставило себя долго ждать. Конечно, блондин подозревал, что у жизни может быть издевательское чувство юмора, но и понятия не имел, что настолько. А потом, выяснив правду, он и сам гадал, как он не догадался об этом ещё в их первую встречу во время дня рождения Молли, ведь манера речи и черты лица напомнили ему одного человека из прошлого, которому он уже воздал по заслугам благодаря Мишель. Густава. Прошло пять лет со дня финала европейского конкурса, в ходе которого выяснилось, что один из крупных и влиятельных продюсеров Европы был уличён в грязном скандале, связанном с мошенничеством и коллективным сговором по поводу дачи взятки в особо крупных размерах. С того момента карьеру Густава можно было считать законченной: такое пятно на репутации невозможно стереть даже людям, подобным ему, и Брэндон в этом ничуть не ошибся. Подняв старые каналы связи, он выяснил, что не только работа Густава пошла под откос, но и вся жизнь: танцевальные команды одна за другой разрывали с ним контракты, не желая находиться под крылом нечистого на руку продюсера, а вслед за мошенничеством вскрылись и подробности многочисленных секс-скандалов. «А дед оказался с тем ещё сюрпризом! Да здравствует эра феминизма и судебных тяжб по поводу харассмента!» – хмыкал Брэндон, изучая грязные подробности жизни продюсера. Видимо, существует какая-то высшая справедливость, и жизнь решила сама сурово покарать Густава: его единственная дочь вместе с мужем разбилась в автокатастрофе пять лет назад, оставив на руках мужчины тринадцатилетнего подростка по имени Тони. Того самого Тони, который сейчас танцевал в центре клуба, безмятежно кружа Молли в своих объятиях и ещё не догадываясь о том, что хищник уже вышел на охоту и искоса поглядывает на него из-за барной стойки сквозь тёмные стекла солнцезащитных очков. Надо признаться, что Густав изо всех сил хотел привить внуку лучшее воспитание: отправил его в элитный колледж, из которого парень неоднократно сбегал, разбирался со всеми проблемами, в которые подросток с завидной регулярностью влипал – погром общественного места, драки, взлом и даже угон машины. Возможно, Тони обвинял Густава в смерти родителей, но так или иначе, отношения между дедом и внуком оставались прохладными, несмотря на то, сколько усилий приложил продюсер для их улучшения. Конец этой истории был весьма печален: никакие богатства и знакомства не спасли мужчину от банального сердечного приступа, случившегося около полугода назад, едва Тони минуло восемнадцать лет. Знакомые говорили, что Густав зачастую любил искать утешения на дне бутылки и в дорогих сигарах, а, когда из недвижимого имущества у него остался лишь особняк в пригороде Парижа, это окончательно подкосило продюсера. Ходили слухи, что он выпил слишком много снотворного, а затем запил всё это бутылкой текилы или что нерадивый внук специально спровадил деда, чтобы избавиться от надоедливой опеки и унаследовать то немногое, что осталось у продюсера после бесконечных судебных тяжб с бывшими протеже. Узнав, что Густав скончался, Брэндон не испытал особого сочувствия к грязному продюсеру: в какой-то мере он заслужил всё то дерьмо, что произошло в его жизни. Чем выше поднимаешься, тем больнее падать, и бывший танцор это знал на собственном опыте. Такие люди должны понимать цену своей ошибки и дорожить своей репутацией, так что Густав сам столкнул себя в пропасть, сам принял осознанное решение, подумав, что ему всё сойдет с рук. Единственный, кого было жаль в этой ситуации – это Тони. Он не выбирал себе такую жизнь, не был виноват в смерти любимых родителей, да и какой выбор у него оставался: жить с пафосным, но богатым козлом или быть извлеченным из семьи органами опеки? Да, пацана было жаль, но теперь, узнав всю предысторию, Брэндон осознал, в чём именно состоит план Тони, и дело было отнюдь не в каком-то банальном конкурсе, пусть и элитном. Тони планомерно разрушал жизнь Мишель, кирпичик за кирпичиком: вначале заставив рискнуть стабильной работой и вернуться в танцы, которые подобны большому спорту – совершив столь долгий путь, вернуться обратно в строй практически нереально, а теперь забрав у неё младшую сестру – единственное, чем девушка дорожила больше своего любимого хобби. Это было уже не соревнование и даже не вышедшее за пределы танцевального зала спортивное соперничество. Это была месть. Холодная, тщательно выдержанная и продуманная вплоть до мелочей настолько, что Брэндону было впору встать и зааплодировать Тони прямо посреди шумного клуба, настолько план юноши был чётким и последовательным. А ведь бывший танцор знал толк в предательствах и мести. «Хренов серый кардинал!» – с раздражением подумал блондин, допивая виски из стакана. Оставив на дне гранёные кусочки льда, он в который раз с тревогой бросил взгляд на экран лежащего рядом смартфона. Ткнув в значок мессенджера и убедившись, что от Мишель по-прежнему нет ответа, бывший танцор со вздохом убрал телефон в карман чёрных брюк. Если она не хочет общаться, то он должен уважать её желание и не думать о том, чтобы навязываться, хотя внутри Брэндон уже практически достиг своей точки кипения. Заметив краем глаза какую-то возню в углу бара, мужчина обернулся, поглядывая на веселившуюся молодёжь. Издалека Молли безумно напоминала ему свою старшую сестру: стройная фигурка, тот же цвет волос, разрез глаз, лишь разница в росте и в голосе сразу бросалась в глаза – Молли для Брэндона была ещё совсем юной девушкой, ребёнком, едва перескочившим тот порог, который по нелепости в обществе считается взрослением. Может, тому виной был так некстати ударивший в голову алкоголь или некие отеческие чувства, которые девушка пробуждала в бизнесмене, но при виде Молли, целующей Тони на прощание перед тем, как уйти, ладони Брэндона сами собой сжались в кулаки. Перед глазами вновь мелькнуло воспоминание о слезах Мишель, о том, как она дрожала в его объятиях и как ей было больно из-за этих двоих. Он не мог оставить всё как есть! Не мог видеть, как Тони строит своё счастье на чужом горе, пусть то и было ненастоящим. «А ведь он разобьёт сердце малышки Молли точно так же, как ты разбил его Мишель, когда ушёл от неё в первый раз! Ты ведь помнишь об этом? Такое сложно забыть, Брэнди! – ядовито зашипела блондину на ухо его совесть, и от одной мысли об этом на его скулах заходили желваки. – Вот только этот мелкий сучёныш не появится на её пороге спустя пять лет, заявляя о своей любви, и ты это знаешь». Разглядев в окно бара, как Молли садится в такси, а Тони отходит в сторону от входа, достав из кармана телефон, бизнесмен понял, что лучшего случая поговорить с юношей один на один ему больше не представится. Дождавшись, пока такси отъедет на приличное расстояние, Брэндон бросил наличные на стойку и быстрым шагом направился на выход из душного помещения клуба. Прохладный ночной воздух ударил в виски, приятно остужая кожу и приводя разрозненные фрагменты мыслей в какое-то сомнительное подобие порядка. На секунду бывшему танцору показалось, что он успокоился и готов отпустить ситуацию, однако, встретившись с холодным взглядом синих глаз Тони, стоящего у кирпичной стены и прислонившегося к ней спиной, он осознал, что это далеко не так. – Брэндон? – протянул юноша вместо приветствия, недоверчиво сощурив глаза и опустив вниз зажатый в ладони корпус смартфона. – Ты, что, следишь за мной? А Мишель знает, что ты переключился с неё на её младшую сестрёнку? Блондин недобро усмехнулся, закатывая рукава белой рубашки до самых локтей. Прикинув все возможные исходы дальнейшего события, он решил, что Тони не успеет позвать никого из своих в хлам пьяных дружков на помощь, потому что, во-первых, из-за музыки в баре совершенно не слышно происходящего на улице, во-вторых, фортуна сегодня была явно не на стороне Тони, ведь улица вокруг них была пуста в столь поздний час, а машина Брэндона стояла прямо за углом соседнего дома. – Мы можем поговорить? Конечно же, с глазу на глаз, без своих дам, – мужчина очаровательно улыбнулся, стягивая со своего запястья дорогие швейцарские часы и убирая их в карман, чтобы ненароком не разбить о челюсть Тони. – Хоть это ты способен сделать без публики, как считаешь? Уловив в голосе Брэндона нотки скрытой угрозы, Тони скосил глаза на обнажённые предплечья бывшего танцора и с некоторой заминкой кивнул. Большего мужчине и не требовалось, поэтому он, продолжая улыбаться, резко вцепился в локоть юноши и бесцеремонно поволок его за собой к закутку у технического помещения клуба. – Какого хрена ты творишь, мужик? – завизжал Тони, пытаясь отцепиться от блондина, но хватка его пальцев не ослабевала ни на йоту и разжалась лишь в тот момент, когда они достигли места назначения – сырого и насквозь провонявшего мусором проулка, мрак которой освещал лишь изредка мигавший в ночной тиши фонарь. – Ты совсем из ума выжил? Я сейчас копам позвоню, если ты ещё хоть раз… – Ты закончил? – Брэндон с отвращением отряхнул ладони, будто коснулся, по меньшей мере, помойной крысы и сделал шаг назад – как раз нужный для хорошего замаха. – Можешь звонить, кому хочешь и трепаться, о чём хочешь. Только сомневаюсь, что у тебя это выйдет без зубов. – Чего? – громко выпалил Тони, делая вид, что не понимает очевидных намеков, и мужчина закатил глаза. Одно порывистое движение руки Брэндона – и гаджет из ладоней юноши плашмя полетел на мокрый асфальт. Экран тут же беспощадно треснул под подошвой итальянского кожаного ботинка Брэндона, чей хозяин без малейшего сожаления только что раздавил чужую собственность. – Бля, ты можешь остановиться? Какого хрена, мать твою? Тон Брэндона в мгновение ока стал ледяным, будто вода в Северном Ледовитом океане: – Следи за своей речью и скажи спасибо за то, что это был не твой нос! Он вновь отошёл назад, прохаживаясь перед явно занервничавшим Тони и оглядывая его с ног до головы так внимательно, будто юноша, по меньшей мере, был лягушкой, а сам Брэндон – учёным, который с лупой в руке с точностью до миллиметра высчитывал, каким образом ему будет удобнее препарировать земноводное. – А ведь ты и впрямь похож на этого козла. Даже больше, чем я думал, – усмешка искривила бледные губы блондина. – Надо же, а генетика и впрямь творит чудеса! – Не понимаю, что ты несёшь. – Стоит отдать должное Тони: он действительно старался сохранить остатки спокойствия, но беспокойно бегающий из стороны в сторону взгляд выдавал юношу с потрохами. Брэндон едва сумел подавить рвущийся с губ смешок. Сейчас, стоя перед ним в тёмной подворотне, Тони казался маленьким испуганным мальчиком. Не более чем зарвавшимся подростком, которого стоит поставить на место, потому что тот не видит границ своего поведения. Даже странно, что этот молокосос может хоть как-то манипулировать дорогими Брэндону людьми, играя на их чувствах и слабостях. – А я думаю, что прекрасно всё понимаешь. Ты такой умный ма-а-альчик, Тони, – елейно протянул бывший танцор. – Весь в своего покойного дедушку, не так ли? Мгновение – и буквально за считанные секунды перед глазами мужчины произошла разительная перемена: страх за свою жизнь покинул Тони, и он безрассудно кинулся к Брэндону, хватая того за ворот рубашки. – Не смей говорить о моей семье, ты, подлый, жалкий предатель! – отчаянно взревел подросток, и бизнесмен ошалело уставился на него во все глаза. – Ты первым бросил Мишель, когда она отчаянно в тебе нуждалась. А теперь пытаешься сделать вид, что мы с тобой такие разные? Откуда ты знаешь, что я чувствую к Молли? Кто ты такой, мать твою, чтобы меня судить? – Считаю до трёх, и ты меня отпускаешь или можешь прощаться со своей изящной греческой формой носа, – спокойно предупредил Брэндон, медленно отцепляя ладонь Тони от себя. – Один, два… – Я люблю Молли! Люблю её, чёрствый ты кусок де… – Три, – досчитал мужчина и быстрым движением откинул повисшую на его шее руку прочь. Щёлкнув запястьем, блондин резко вскинул правый кулак вперёд, абсолютно равнодушно впечатывая костяшки пальцев в хрящевую часть носовой перегородки подростка. Послышался тихий хруст, и голова Тони по инерции отлетела набок, едва избежав встречи с металлической крышкой стоящего рядом мусорного бака. – А ведь я предупреждал тебя, парень, что ты на рожон лезешь. Что дорвёшься либо до пули в лоб, либо до кулака в печень. Тони приподнялся, опираясь ладонью на мусорный бак. Другая рука зажимала нос, но даже сквозь пальцы была видна алая кровь, струившаяся из перебитых ноздрей и заливавшая юноше подбородок, впитываясь багровыми каплями в ворот синей футболки. Брэндон лишь усмехнулся, глядя на мрачную решимость подростка, с которой тот поднялся навстречу ему, желая получить добавки. – Знаешь, а ведь мой кулак в печень – это одолжение. Большое такое одолжение, которое я предлагаю далеко не всем своим закадычным врагам. Но ты большой молодец, Тони, далеко пойдёшь! – Что, с любимой дела не клеятся? – Тони закашлялся кровью, которую тут же утёр дрожащей ладонью, после чего сплюнул Брэндону под ноги, с неприязнью глядя на противника. – Либидо подскочило, и ты пришёл сюда, чтобы посублимировать со мной? – Нет, просто захотелось увидеть, как ты просишь пощады. И ты будешь, я обещаю, – мрачно ответил блондин, порывисто сжимая кулаки и вновь шагая к подростку. Второй удар пришёлся Тони под рёбра, прямиком в район печени, и подросток болезненно закашлялся, сгибаясь от боли пополам. – Ты только погляди на себя! Один удар – и ты уже разваливаешься. Неужели любимый дедушка не научил тебя приёмам или так был занят алкоголизмом, что ему было плевать на собственного внука? – Мразь! – закричал Тони, бросаясь на Брэндона и едва не сбивая того с ног. С виду парень казался тщедушным, но элемент неожиданности сыграл свою роль: мужчина зашатался, но удержался на ногах, пытаясь отбросить Тони от себя и в то же время пропуская момент, когда кулак парня прилетел Брэндону прямо в лицо. Скула отозвалась тупой болью, но мужчина проигнорировал её. Он успел оценить своего соперника, чтобы понять, что максимум, чем он может отделаться – это парочка синяков и ссадин. Не почувствовав треска собственных костей и крови, Брэндон умело увернулся от парочки нелепых ударов Тони, и, когда рука того вновь рассекла воздух, бывший танцор легко взял её в захват, разворачивая подростка к себе спиной и проводя болевой приём. – Отпусти-и-и-и! – жалобно заскулил юноша, едва не воя от боли. Упираться сломанным носом в пыльную кирпичную кладку было ещё больнее, но он терпел, жадно хватая воздух разбитыми губами. – Сука-а-а-а, как больно! – Могу сделать ещё больнее, – многообещающе заявил Брэндон, зажав пальцами лучевой нерв сильнее и вывернув плечевой сустав под предельно возможным углом. Наплевав на гордость, Тони заорал от боли, упираясь свободной рукой в стену и ощущая напряжение сухожилий мышц и взрыв боли, ударяющей прямо в голову. – Нажму ещё сильнее и вывихну сустав. Знаешь, плечевой очень легко выпадает из суставной впадины, достаточно приложить силу по определённому вектору. Это парадоксально, но, скорее всего, сначала выпадет суставная головка плеча, и уже потом начнут рваться наружные связки. Просто механизмы травмы разные; чтобы разорвать связку, нужно совершить прямой удар именно туда, где она крепится. Хочешь попробовать? – Не-е-ет! Я всё…. Всё понял, – пробормотал Тони, чувствуя, что ещё немного – и он потеряет сознание от боли, но бывший танцор был непреклонен: – И что же ты понял, позволь спросить? Что перестанешь угрожать Мишель и рушить её жизнь? Что оборвёшь любые отношения с Молли, потому что ты – мерзкая гнида, которая её недостойна? Такого от тебя я ещё не слышал. – Брэндон заломил плечо юноши ещё сильнее, и тот застонал от боли, ощущая, как рука в захвате стремительно начинает неметь. – Повтори, будь добр! – Я… Я брошу её. Брошу Молли, будь ты проклят! – едва ворочая языком, пробормотал Тони. – И? – И я перестану…. Перестану мстить Ми… – Брэндон? Этот голос мужчина хотел услышать сейчас меньше всего на свете. Сначала ему показалось, что это игра разыгравшегося от алкоголя воображения, ведь она не может быть здесь, не может видеть его таким безжалостным монстром, таким неуправляемым… – Что ты с ним делаешь? – голос Мишель, раздавшийся за спиной Брэндона, в мгновение ока отрезвил лучше любого холодного душа, и бывший танцор с содроганием обернулся, тут же выпуская Тони из болевого захвата. Хореограф стояла прямо перед ними в полукруге света фонаря, отбрасывавшего на кирпичную стену длинную черную тень. Глаза мужчины торопливо пробежались по ней: облачённая в облегающий черный спортивный костюм, она глядела на Брэндона с некоторым удивлением, сжимая лямку рюкзака за спиной. К изумлению блондина, в ореховых глазах напротив не было страха или ужаса, которые Брэндон боялся внушить любимой своим устрашающим видом. Напротив, девушка изучала его так, будто только сейчас сумела разглядеть того, кто всё это время находился рядом с ней. – Это…? – она не договорила, кивнув головой в сторону едва стоявшего на ногах Тони, чьё лицо было покрыто свежими синяками и запёкшейся кровью так сильно, что его едва ли сейчас узнала бы даже его девушка. – Он самый, да. Тони. – Брэндон махнул рукой в сторону юноши, который сейчас едва мог найти в себе силы для того, чтобы просто опираться на стену позади и дышать ртом. – Не обращай внимания, просто парень перебрал с выпивкой, споткнулся, чуть не разбил лицо, а я… – Нет смысла врать. Я видела, как ты его ударил, – безапелляционно заявила девушка, вдруг делая шаг вперёд и подходя к Брэндону вплотную. На мгновение мужчина растерялся, даже не зная, что ответить на столь смелое заявление хореографа. Та воспользовалась этой заминкой, протягивая руку вперёд и дотрагиваясь до перебитых в кровь костяшек правой руки бывшего танцора. – Скажи: ты сделал это ради меня? – в свете фонаря глаза Мишель казались Брэндону чернее беззвёздной ночи, и он тонул в них без малейшего сопротивления, просто понимая, что готов принять эту смерть. Он готов ради неё на всё, и теперь эта мысль всё чаще пугает его до чертиков. – Да, Лапуля, – он выдохнул это признание прямо в её приоткрытые губы, сам ловя ртом возбужденный выдох девушки. – Я знаю, что сорвался и не должен был. Знаю, что ты ни за что не попросила бы, но… – Прекрати, – Мишель оборвала его, прижав покрытые засохшей кровяной коркой костяшки к своим губам. Практически невесомый поцелуй, будто касание легкого ветерка, но именно в этот момент Брэндон вдруг понял, что отныне его участь предрешена. Ради этой девушки ему не страшно ни горячее пламя ада, ни пугающая пустота смерти. – Ты сделал то, что должен был. Сделал это, чтобы защитить меня. Если Мишель захочет, Брэндон станцует под дулом заряженного пистолета безо всякого сожаления ради её улыбки. Если она попросит, то он выдернет из груди своё сердце и протянет ей. Такая глупая и отчаянная самоотверженность кажется бывшему танцору сродни медленному самоубийству, но он готов к этому. Если Мишель будет его прокурором, судьей и палачом в одном лице, то он согласен. Их поцелуй был неизбежен, но всё равно Брэндон желал его: до дрожи в коленях, до судорог в пальцах. Мишель не пыталась быть нежной: она целовала его отчаянно, будто желая выплеснуть всю боль и печаль от столь долгой разлуки, а мужчина впитывал её, тщетно пытаясь насытиться и испить их совместную чашу горечи до самого дна. Они даже не расслышали смешка Тони, который тут же перерос в надсадный хрип. – Нужно вызвать ему скорую, – холодно произнесла Мишель, исподлобья смотря на избитого юношу. – Он же никому о нас не расскажет? Её ладонь легла на грудь Брэндона, прижимаясь к ней в защитном жесте, которую мужчина тут же накрыл своей. – Даже если расскажет, то ему никто не поверит, – усмехнулся он, доставая из кармана свой смартфон. – В крайнем случае, мне придётся обнародовать один очень грязный маленький секрет из прошлого нашего золотого мальчика. А я более чем уверен, что он этого не захочет, не так ли? – О чём это он? – спросила Мишель у Тони, но тот лишь качнул головой, улыбнувшись окровавленным ртом: – Да пошли вы оба, больные ублюдки! Молли была права, когда съехала от тебя и стала жить со мной, а не со своей поехавшей сестрицей! – Знаешь, а ты прав, – хореограф безразлично пожала плечами. – Я устала быть ей матерью, отцом и сестрой одновременно. Она уже взрослая девушка, и это её осознанный выбор – связаться с таким конченым мудилой, как ты. Надеюсь, что ей повезёт и она не забеременеет от тебя, лживый ты кусок дерьма. Назвав службе спасения адрес клуба и сбросив, Брэндон изумлённо поднял глаза на девушку, стремительно удаляющуюся в сторону его машины. – Мишель, ты в порядке? – Более чем, – она потянула бывшего танцора за руку по направлению к автомобилю, повернувшись к нему спиной, но он всё равно успел заметить мокрые дорожки от слёз на её щеках, которые хореограф тут уже утерла рукавом толстовки. – Просто я не хочу быть сегодня одна и… Брэндон торопливо завёл мотор, садясь на водительское место рядом с девушкой. – Я отвезу тебя домой, – он накрыл её руку своей, сплетая их пальцы в крепкий замок. – Доверься мне, Лапуля. *** Их поездка вновь прошла в напряжённом молчании. Чувство дежавю крепло в душе Брэндона с каждой минутой всё сильнее и сильнее, и он совершенно не знал, что с этим делать. Только у ворот гостиницы он вспомнил, что пил в баре, но, несмотря на алкоголь, бизнесмен чувствовал себя на редкость бодрым и трезвым. Видимо, присутствие Мишель и сам факт того, насколько спокойно хореограф отнеслась к увиденной ею сцене в подворотне, начисто выбили из его организма то немногое количество спиртного, что было поглощено мужчиной в баре. – Я избил молодого парня, Мишель, – первым нарушил повисшую тишину он, заглушив мотор машины у входа в гостиницу. – Избил его до полусмерти, а ты… Ты хочешь сказать, что всё это время просто стояла и смотрела на это? Она обернулась ему навстречу, и лишь дрожащие пухлые губы выдали её волнение. – Да… – едва слышно произнесла хореограф, жадно хватая ртом воздух, будто задыхаясь от накатившего приступа паники. – Да, я стояла и смотрела, потому что в этот момент ты… Ты… – Что – я? – Брэндон неосознанно подался к ней, протягивая руки и обвивая тонкие девичьи запястья своими пальцами. – Что ты имеешь в виду? – Ты был совершенен… – Мишель выдохнула эти слова в воздух будто строчки заветной молитвы и прикрыла глаза, отчаянно сжимая пальцы мужчины в своих ладонях. – В этой ярости, в этом приступе жестокости ты был совершенен, и я… Я захотела тебя. Захотела так сильно, что потеряла дар речи. Она не желала смотреть на него в этот миг, боясь, что Брэндон окончательно разочаруется в ней. Он всегда видел в девушке только хорошее, всегда восхищался её добротой и терпением. Что же он чувствует теперь, увидев в её глазах ту темноту, которую Мишель столь долго и тщательно укрывала от всех, в том числе от самой себя? – Открой глаза. Я хочу видеть их, – прошептал ей на ухо Брэндон, легко касаясь её подбородка и поднимая тот вверх. – Я ведь тоже грешен, Лапуля. У меня столько грехов за плечами, что даже папа Римский отпустить не сможет. Его губы коснулись мочки её уха, зубы жадно прикусили мягкую кожу, заставляя Мишель вздрогнуть, раскрывая свои руки для объятий. Горячие ладони Брэндона легко задрали край толстовки, обвиваясь вокруг талии девушки и прижимая к себе, пока та окончательно не перелезла со своего сиденья к бывшему танцору на колени. – Нам нужно в мой номер. Сейчас же! – блондин отстранился от неё, чтобы оставить чувственный поцелуй на девичьей шее. Дальнейшие события Мишель помнила смутно – лишь чувствовала тепло сильного мужского тела, держащего её на своих руках и несущего прямиком к себе в номер люкс, но хореограф была не против, совершенно не против. Стоило только двери отвориться, и рюкзак с вещами Мишель тут же полетел на пол за ненадобностью, а сама она обвила ногами торс Брэндона, прижимаясь к нему будто домашняя кошка, нуждающаяся в ласке. – Ты так соскучилась по мне? – промурлыкал бывший танцор, гладя девушку по бедру, и та согласно закивала, вновь утягивая его в тягучий и медленный поцелуй. Дразня его, она слегка надавила кончиками пальцев на покрасневшую от удара Тони скулу, и Брэндон с тихим рычанием впечатал хореографа в соседнюю стену, сразу же придавливая своим весом и подминая под себя. – Тебе нравится играть со мной? Нравится делать из меня ручного тигра у своих ног? – Да-а-а… – с придыханием ответила Мишель, потираясь промежностью о бедра мужчины и уткнувшись лицом в изгиб его шеи. – Ты же знаешь, как я люблю тебе сопротивляться. – И как я люблю твой напор, – усмехнулся Брэндон, толкаясь в тело хореографа так, будто между ними не было многочисленных слоёв одежды и срывая с губ девушки возбуждённый стон. Понимая, что одних касаний им сегодня будет недостаточно, бывший танцор потянул девушку за руку в сторону небольшого письменного стола, стоящего в углу комнаты. Усадив хореографа на дубовую поверхность, сам Брэндон встал на колени, стягивая с неё облегающие легинсы и открывая вид на молочно-белую кожу стройных ног. Самому ему стало душно при виде черного белья девушки, и та словно прочла его мысли, в мгновение ока толкая прочь с крепких мужских плеч опостылевшую рубашку. Ухмыльнувшись Мишель, Брэндон сдвинул край трусов девушки вниз, разводя её ноги в стороны и кладя бедро на своё плечо для опоры. Под звук своего имени он скользнул внутрь кончиком языка, обводя контур половых губ, легко толкнулся чуть глубже, едва ли не прикусывая мягкую нежную плоть промежности до крови. Он почувствовал, как хореограф впилась пальцами в его шею, услышал, как запрокинула голову, утыкаясь макушкой в стену, умоляя его не останавливаться, но Брэндон и не думал об этом. Ему нравилось насаживать Мишель на свой язык, ощущать, как она дрожит над ним, едва ли не рыдая от эмоций. Как давление её бедра становится всё сильнее, когда она почти подходит к краю, но мужчина не даёт ей кончить, подаваясь назад и лишь слизывая скопившуюся между складок вязкую смазку. Её стоны плавно перешли в сдавленные всхлипы, и Брэндон понял, что уже сам не в силах терпеть. Его пальцы ослабили кожаный ремень собственных брюк и чуть приспустили край белья, выпуская наружу выпирающее вперёд возбуждение. Ему хватит пары толчков, он уже достаточно завёлся, чтобы кончить с Мишель одновременно, поэтому себе бывший танцор сразу задал быстрый темп, едва удержавшись от того, чтобы не заскулить при виде распухших складок Мишель. – Нет-нет-нет! – неожиданно хореограф опустилась на ноги, мягко соскальзывая на пол перед блондином и прекращая их сладкую пытку. – Теперь ты иди ко мне. Она взяла его за руку, стащив с себя толстовку и присаживаясь на стоящую рядом огромную кровать. Брэндон встал у её ног, готовый вновь опуститься на колени, но Мишель его опередила, ловко стягивая с мужчины брюки и оставляя его в одном белье. – Разве ты не хочешь оказаться внутри меня полностью? – её горячий шёпот ударил ему в голову резко и быстро, будто призыв к действию, и у Брэндона не осталось шансов устоять. Он развернул выпрямившуюся в его руках Мишель к себе спиной, усаживая её на колени и упираясь грудью ей в лопатки. Его ладонь скользнула чуть вперёд вдоль истерзанной его же языком промежности девушки, а другая обвилась вокруг талии, слегка приподнимая и усаживая на себя. Решив на том покончить с какими бы то ни было прелюдиями, он толкнулся внутрь хореографа, разводя её колени шире и пряча лицо в её каштановых, насквозь пропахших жасмином волосах. Мишель застонала, принимая в себя во всю длину мужчину, всхлипнула, когда он вновь стал двигаться, а его ладони скользнули к её груди, стискивая в своих руках. Медленный ритм сводил с ума, но Брэндон не хотел срываться и заканчивать столь скоро: ему нравилось мучить Мишель, чувствовать своё превосходство, срывать своё имя вперемешку с проклятиями и тяжелыми вздохами с её уст. В ней было мучительно горячо, узко и так сладко, что бывший танцор едва ли не кончил, стоило Мишель двинуться бёдрами ему навстречу. Они оба потеряли счёт времени, но, когда наконец Брэндон ускорился, а их ладони сплелись в замок поверх груди Мишель, блондин ощутил, как сладкая судорога сводит низ живота приятным позывом. Хореограф над ним уже выбилась из сил, лишь инстинктивно продолжая шептать его имя в разгорячённый воздух, будто забыла о существовании остальных слов. Они кончили почти одновременно: бывший танцор замедлился, в несколько мучительно долгих толчков изливаясь внутрь девушки, ей же хватило лишь пары касаний его пальцев к промежности, чтобы с громким стоном кончить и откинуться на подушки, лежащие позади. – Ты… Ты насытился? – тяжело дыша и лениво поглядывая на бывшего танцора из-под приоткрытых век, спросила Мишель. Тот погладил её лодыжку большим пальцем, а затем склонился, оставив на ней кроткий и нежный поцелуй. – Никогда, – серьёзно заявил он, и его голубые глаза стали темны словно море перед бурным штормом при виде разгорячённой и обнажённой на его постели Мишель. – Мне всегда будет мало моей Лапули. Голод в моей душе никогда не будет утолим. – Я знаю, – улыбнулась ему хореограф. – Наши демоны никогда не отпустят друг друга, ведь так? Брэндон кивнул ей, нежась под прикосновениями пальцев девушки, запутавшихся в его волосах. – Никогда, – повторил он собственные слова в ту роковую ночь, понимая, что назад дороги больше не будет. Мишель – его личный рай и ад, Бог и Сатана, боль и эйфория. – И никак иначе.