Каждый год

Каждый год в конце октября Хангуань-цзюнь покидает Гусу. Ничто в мире не в силах остановить его в этом желании, будь то серьёзная травма или плохая погода. Не найдётся ни одной живой души, что смогла бы отговорить его от этой ежегодной поездки в неизвестность. Никто не знает, куда и зачем он уходит, даже Цзэу-цзюнь, который осведомлён о любой, даже самой незначительной детали о своём брате. У всех должны быть тайны и Лань Ванцзи не исключение. Мало кто в Облачных Глубинах позволяет себе нарушать правила и обсуждать личную жизнь Хангуань-цзюня, но даже самые благовоспитанные ученики не могут удержаться и мельком поглядывают на него, когда тот неспешно собирается. Своим отъездом он каждый раз подогревает интерес молодёжи как огонь кипятит воду, но он уже привык. Один Сычжуй сторонился слухов, тем более слухов о старших. Он знал, что злая молва никогда ни к чему хорошему не приводит, поэтому смиренно обходил все сплетни стороной. «У всех правил всегда есть свои основания. Они никогда не появляются просто так», — объяснил ему как-то Ванцзи. Сычжуй слушался, зная, что самое важное правило, о котором ему говорил всё тот же Ванцзи, — это слушать то, что говорит сердце и поступать по совести. Остальные правила не так-то уж и важны. Часто он сопровождал Ванцзи на ночную охоту и в дальние поездки, но не в этот раз. Он проводил мужчину до ворот и поклонился на прощание. Ванцзи кивнул и двинулся в путь. Сычжуй развернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Хангуань-цзюня перед тем, как он уйдёт. Поднялся ветер, предвестник зимних холодов, и пообрывал позолоченные листья с деревьев. Казалось бы на секунду, но Сычжуй увидел как листья огибают силуэт рядом с Хангуань-цзюнем. Тень одного с ним роста шла с Ванцзи вровень и мягко ластилась в попытке положить руку на его плечо. Стоило Сычжую лишь моргнуть, как силуэт испарился, будто пропал, унесённый ветром. Часто Сычжуя одолевала непонятная тоска именно в это изменчивое время года, когда тёплая осень потихоньку умирала. Смерть всегда была близка ему, может быть поэтому? Цзинъи говорил, что это сезонное. — Выглядишь так, будто призрака увидел, — усмехнулся он, подойдя к Сычжую, и побелел, когда спросил: — Ты же не увидел призрака, правда? — Нет, — ответил Сычжуй, провожая взглядом до боли одинокую и родную спину в белых одеждах. — Просто показалось. Силуэт тогда красиво улыбался Ванцзи.

***

Каждый год в конце октября Лань Ванцзи приезжает в Илин. Он везде привлекал много внимания, а в Илине и вовсе выглядел как белая ворона, поэтому хотя бы один человек, если спросить, будет помнить, куда пошёл Хангуань-цзюнь. Маршрут у него всегда один и тот же, но сначала он просил комнату на ночь на постоялом дворе. Оттуда Ванцзи шёл поесть: просил принести вино, которое никогда не пил, и миску с острой едой. Если бы не умение держать лицо, то каждый дурак бы понял, что он ею давится и ест через силу. Тем не менее, это был его ежегодный заказ и ел он его каждый раз до конца, оставляя после себя пустую миску, полную чарку и маленькую серебряную «лодочку». На закате Ванцзи шёл на рынок, покупал там толстую пачку ритуальных денег и несколько палочек благовоний. А потом он шёл в лес, что от города рукой подать, и поднимался на холм к одиноко стоящей там иве. Посреди пути он останавливался, как только ощущал тёплый воздух с юга, и глядел туда, где неряшливо заваливаются за горизонт пышные облака. Ванцзи всегда выбирал путь подальше от Юнмэна. Он знал, что там есть человек, для которого этот день тоже важен. Порывы ветра стали лишь сильнее, а Ванцзи устало прикрыл веки и перед его глазами встала непрошенная картина, будто природа вокруг сподвигла его представить себе тот образ, что Ванцзи так не любил. Где-то там, в компании мостов из тёмного дерева, старых беседок, прудов и озёр, посреди тишины стоял человек, облачённый в фиолетовое. Тёплый, но жестокий ветер дул в его спину, развевал смоляные пряди и дёргал нефритовую подвеску, что неприятно стукалась о поверхность чёрной флейты. Человек этот смотрел на кучевые северные облака, в сторону Илина, сжимал в кулаки сцепленные за спиной руки, и вероятно, смертельно скучал. Тоскливое одиночество, на которое обрекла его судьба, стало для него проклятием, сбежать от которого он был не в силах. Жизнь его представляла собой цепочку нескончаемых трагедий и эта дата — напоминание об одной из многих. Сегодня для него траурный день. У него много таких в году. Глаза, что так давно не наполнялись слезами, иногда смотрели на лотосы с длинными стеблями в тёмной воде. Тонкие губы этого человека еле тронула улыбка, когда он услышал быстрые шаги. — Дядя! — разобрал Ванцзи крики детей, что выбежали из-за деревьев и снова пропали. Дальше. Ему нужно идти дальше — Лань Ванцзи уже опаздывает. Он чувствует, что его уже ждут. Трава под ногами жухлая, её тронула своим дыханием стылая осень, ведь давно уже пора. Ванцзи не смотрел на землю, только шёл вперёд, слепо двигаясь в сторону ивы. Он присел, разжег специальные травы и достал из рукава благовония и ритуальные деньги. По одной купюре Ванцзи начал опускать их в мелкий костёр. Пристально он наблюдал за тем, как сворачивается и пропадает в пламени бумага, его успокаивал этот процесс. Нечто в этом напоминало ему о холодном камне пещеры, о вихрастой голове Вэй Ина на своих коленях, о тех временах, когда всё было совсем по-другому. Огни плясали в его пустых глазах, что безжалостно опустошила боль, хотя раньше они всегда теплились нежностью где-то на дне. Поразительное своей красотой золото превратилось в мертвый янтарь с тех пор как... Пошёл тринадцатый год, а Ванцзи всё ещё ждёт. Приходит сюда, жжёт ритуальные деньги и выжидает заката. Он спрашивал Вэй Ина о его самочувствии, рассказывал о том, как растёт Сычжуй, о своих путешествиях, о разных мелочах, которые понравились бы ему. Пока Вэй Ина нет, думал Ванцзи, придётся говорить мне. Он и говорил, и представлял Вэй Ина рядом с собой. Его похлопывания по плечам и спине, озорные прикосновения, которые тот использовал для привлечения внимания, розовые от хмеля щёки, его чистую и светлую, как звезды, улыбку. Ни дня не проходило, когда бы Ванцзи не думал о ней: об уголках его рта и морщинках у глаз. Ванцзи жалеет, что память начала подводить его, образ Вэй Ина в его в голове чуть стёрся после стольких лет ожидания. Теперь он помнит только чувства, те эмоции, которые Вэй Ин в нём вызвал, те эмоции, которые он больше не ощутит вновь никогда. Сожаления часто одолевали его, иногда и без его ведома, ведь непросто жить в мире, где каждая вторая вещь напоминает ему о человеке, которого он потерял. Вэй Ин и правда был везде, как бы странно это не звучало: на улицах в обители слухов, им пугали непослушных детей, о нём слагали легенды и по сей день. О страшном неприступном Старейшине Илина, чьи злостные деяния омрачили судьбу всего мира, говорили все, кому не лень. Только о его хороших поступках и делах, коих было много больше, мало кто помнит. Ванцзи гордится его острым умом и его изобретениями, которыми даже спустя столько лет пользуются люди, но.... Сжав в руке старый розовый цянькунь, изношенный и заплатанный, он посмотрел на корни ивы сквозь тонкий дым. Целые деревни поминают Вэй Ина недобрыми словами, но всё же есть ещё люди, для которых Вэй Усянь остался героем, остался мальчишкой, что в упрямстве заступался за детей и стариков, не жалея жизни. Мальчишкой с мечтой вновь обрести дом и семью. Людей этих осталось совсем мало, ведь смерть редко когда проявляет жалость. «Даже тебя она не пожалела, — подумал Ванцзи горько и почувствовал фантомную боль на груди. Шрам опять болел. — Все те раны, что пережил ты, я переживу вместе с тобой. И если придётся ждать ещё, то я подожду. Хоть всю жизнь. Ради тебя». Напоследок Ванцзи оставил у дерева несколько бутылок вина и встал с колен. Солнце садилось, поэтому ему уже пора возвращаться в город. Спускаясь с мелкого холма, Лань Чжань неожиданно остановился и услышал... Ох. Снова. Каждый раз когда он уходил, до его ушей доносился лишь один единственный звук, столь знакомый и родной, что заходилось в предвкушении сердце. Смех как звон клинков в их первую встречу в Гусу, как стук друг о друга бутылок вина. Ветер подгонял с холма звук вниз, к Лань Ванцзи, будто дразня. Удержаться от того, чтобы не бросить последний взгляд на иву, что беспрестанно плачет, Ванцзи не смог. В конце концов, он всего лишь человек. К концу месяца закаты в Илине славились своей красотой, а в последний день октября небо будто превращалось в свадебную ткань: красную с золотой вышивкой солнечных лучей. Ветки ивы подсвечивало закатным огнём, всё было будто костёр. В пламени Лань Ванцзи различил нечто похожее на тень. И заплакал. Так бывает, это лишь обман зрения. Лишь иллюзия, что создаёт умирающий день. Его часто так подводят глаза в это время в этом месте. Но больно почему-то как в первый раз. Красная ярость, что ненавистной пеленой когда-то застилала глаза дорогого ему человека превратилась в путеводную звезду, которая каждый год отсыпала ему щепотку надежды — совершенно бессмысленной, не поддающейся никакому объяснению, но Вэй Ин никогда в лишних словах от Ванцзи не нуждался. Ванцзи тоже хватает и этого. Утерев слезу с лица, он улыбнулся. Лишь раз. И продолжил свой путь обратно в город. Невысказанное пожелание хорошего праздника застряло в его горле комом. А на холме, в громоздких ветвях ивы среди листьев, вальяжно сидел силуэт, что лениво крутил флейту между длинных бледных пальцев. — Спасибо, Лань Чжань.

***

Больше Лань Ванцзи не собирается покидать Гусу в конце октября, потому что... — Ты жёг для меня ритуальные деньги, Лань Чжань? — Жёг. Каждый год. С днём рождения, Вэй Ин.