Отдай твою печень!

Кувшин свежей камры из кухни Ордена Семилистника, благоухающий яблочный пирог, с пылу с жару, покрытый аппетитной румяной корочкой, раздобытый мною в Щели между Мирами, целехонькая, еще не распечатанная пачка сигарет оттуда же и туго набитый превосходнейшим баснословно дорогим табаком из Куманского Халифата кисет — что еще нужно для получаса полного счастья одному изнемогающему от бесконечной череды дел Великом Магистру и одному изнуренному бездельем — сновидец нынче пошел дисциплинированный, не иначе, все спят в обнимку с будильниками и исправно просыпаются в нужный момент — Тайному Сыщику? Ну, разве что, хорошая книжка, которую можно было бы лениво листать, удобно устроившись на пледах и подушках, в изобилии имеющихся на крыше Мохнатого Дома. Под одну такую подушку я и засунул руку, и, не прошло и минуты, как был вознагражден. — Вот, держи, — я протянул Шурфу свою добычу. — «Традиции народов мира». Не знаю, что это за книга, кажется, не самая интересная, но, по крайней мере, она ничуть не похожа на те грешные отчеты, над которыми ты чахнешь уже полдюжины дней. Какое-никакое, а разнообразие. О, как блеснули в свете неяркого предзакатного солнца его глаза, с какой жадностью его длинные пальцы вцепились в потрепанный томик! И даже дыхание на мгновение сбилось… Впрочем, сбилось оно от того, что его губы прижались к моему виску — всего на секунду, потом он выпрямился, словно ничего и не было, и церемонно поблагодарил меня за подарок. Но меня-то не обмануть! Он знает, как я люблю эти мимолетные прикосновения, от которых сердце екает и совершает кульбит, а вдоль позвоночника и до самых кончиков пальцев словно натягиваются и начинают вибрировать невидимые струны. И стоит лишь дать волю воображению… М-м-м… На этом месте мне пришлось напомнить себе, что до заката еще добрых два часа, а значит, и рабочий день Великого Магистра еще в полном разгаре, за исключением этого вот небольшого перерыва, который, если признаться, моих рук дело. Да и мне, по-хорошему, надо бы для порядка забежать в Дом у моста. Я все-таки числюсь там на службе, что ни говори. Но зато потом… Струны снова подозрительно натянулись, я усилием воли призвал себя к порядку, старательно подышал на счет. От Шурфа это, естественно, не укрылось, его взгляд скользнул по мне, и едва заметная улыбка тронула его губы. Он однако ничего не сказал и с плохо скрытым нетерпением приступил к изучению нового приобретения. Я устроился рядом и некоторое время пытался читать вместе с ним. Книжка оказалась довольно забавной, речь в ней шла о всяких заковыристых выражениях разных языков моего прежнего мира. Мы вместе посмеялись над тем, что немцы, например, желая выразить отсутствие интереса к чему-либо, почему-то говорят что-то вроде «мне все колбаса», а индейское приветствие, которое можно перевести как «Ты мое другое Я» вызвало неподдельный интерес моего друга и мое горячее одобрение. — Теперь всегда буду с тобой так здороваться, — пообещал я, — все эти «хороший день» слишком пресно. Шурф серьезно кивнул, дескать, не возражаю, и вернулся к чтению, а я, успокоившись, улегся поудобнее и, положив голову на его живот, уставился в подсвеченное оранжевым солнцем небо и уже почти задремал. Внезапно прекратившийся шелест страниц вернул меня к действительности. Я сел и с удивлением посмотрел на своего друга — неужели уже прочел? Или я и правда заснул? — Я хочу съесть твою печень, — мечтательно произнес Шурф, глядя куда-то вдаль. Хвала Магистрам, за столько лет нашего с ним знакомства я все-таки научился держать удар. Да и на дворе была как-никак Эпоха Кодекса, а не Смутные Времена, поэтому я не испугался. Ну, почти. Во всяком случае, я не заорал от ужаса, в обморок не упал и даже на Темную Сторону не удрал. Мелькнула, правда, было мысль про яблочный пирог: что если в него чего-то подсыпали, случайно или специально, вдруг им там надоело, что я у них эти грешные пироги регулярно таскаю, вот и решили отвадить, и теперь на моей крыше сидит никакой не Великий Магистр нашего Единственного и Благостного, а сэр Безумный Рыбник собственной персоной. Но, едва встретившись с ним взглядом, я устыдился и отбросил подобные предположения. Да и уж очень не вязалась кровожадная фраза с расслабленной позой и умиротворенным выражением лица. Поэтому я собрал волю в кулак, придал своей физиономии по возможности невозмутимый вид и спросил делано небрежным тоном: — Только печень? Ну, сердце-то понятно, ты уже давно у меня отобрал, да и голову столько раз оторвать грозился, что это уже потеряло актуальность. Да и что там можно съесть, в моей-то голове? Не тот размах, сразу тебе говорю. — Ну, я бы не стал так категорично высказываться, — возразил Шурф все с тем же блаженным рассеянным видом, — но ты прав, есть твою голову я и не помышлял. Я хочу съесть твою печень, — повторил он, откровенно наслаждаясь этой явной бессмыслицей. Я не сдавался. — Ладно, печень так печень, я не возражаю. Я вообще покладистый, если ты не заметил. Хочешь печень, ешь печень, не вопрос. Может, в ней витаминов много, полезных как раз для Великих Магистров, тебе виднее. Но у меня и другие органы есть, вот за них обидно. Почки, например. Или селезенка. Не интересуют? Я замолчал, лихорадочно припоминая, какой еще ливер есть у меня в запасе, который я мог бы предложить этому злодею. Сам факт неожиданно проявившейся тяги к людоедству теперь меня почему-то совсем не пугал. Раньше надо было пугаться, знал ведь, с кем связался. А теперь чего уж. Против древних традиций не попрешь. Ну, сожрет он мою печень, от меня не убудет, а человеку удовольствие и польза. Сам же потом и сделает, как было. А если не получится, то у Тени всегда запасной комплект стрельнуть можно. Эти идиотские мысли проносились у меня в мозгу, при этом ни малейшей опасности я не чувствовал. Какой бы абсурдной ни выглядела вся эта ситуация, я ни на секунду не мог поверить, что Шурф способен причинить мне вред. Когда задумывают что-то плохое, не сидят с таким мечтательным взглядом. Когда всерьез хотят сожрать твою печень, тебя не обнимают так бережно, не прикасаются так легко и чувственно губами к твоему виску… и к щеке… и к самому краешку волос на затылке, так, что от этого прикосновения все волоски на загривке поднимаются дыбом… и не только на загривке, и не только волоски. Когда тонкие пальцы с украшенными рунами ногтями потянулись к булавке, скалывающей мое лоохи, я все же сделал усилие и на секунду вынырнул из обволакивающей меня неги. Ровно на секунду, но ее все же хватило, чтобы спросить: — Шурф, но при чем все-таки тут печень? Если я рассчитывал поразить его своей железной волей, то я жестоко просчитался. Ничем не выдав своей досады, мой друг тут же оставил в покое мое лоохи, взял в руки давешнюю книжку и с явным удовольствием процитировал:  — В языке фарси существует выражение «jeegaret-o bokhoram», которое означает «я люблю тебя», но буквально переводится как «я хочу съесть твою печень». И пока я пытался мысленно переварить эту кулинарно-лирическую ассоциацию, он с едва заметным упреком добавил: — Я думал, Макс, что тебе знакома эта метафора. Все-таки она, в некотором смысле, необыкновенно точно передает суть происходящего между двумя любящими индивидуумами взаимодействия. Что удивительным образом перекликается с нашими древними магическими практиками. Ты совершенно напрасно ухмылялся, когда я рассказывал тебе, что желание кого-то съесть в старые времена расценивалось не как угроза, а как комплимент. А отсюда и до признания в любви недалеко. Так что я готов повторить и в третий раз: я хочу съесть твою печень! И с этими словами он снова потянулся к моей булавке и как ни в чем не бывало продолжил начатое. Расстегнув ее, он стянул с меня лоохи, аккуратно сложил его и, глядя на меня сияющими глазами, спросил: — Ну как, ты готов отдать мне свою печень? Я засмеялся и махнул рукой, дескать, забирай, приятного аппетита, что еще с тобой делать! Разве мог я хоть в чем-нибудь отказать этому немыслимому типу? Тем более, в такой мелочи.