Главное не цель, а путь к ней. Джек Воробей, «Пираты Карибского моря: На странных берегах»
Люк огляделся. Свечи чадили, грог дымился, а гогот пьяных матросов перекрывал их же богохульства. Свобода чайкой кружилась под потолком и срала на головы всем, кому хотела, но ее никто не замечал. — Паруса корабля! — взревел какой-то краснорожий моряк, похожий на пивной бочонок с усами. — Да что ты знаешь о парусах, салага! Паруса должны быть упругими, наполненными и тугими — вот такими!.. — Его руки сжали пышные груди низенькой блондинки, на свою беду оказавшейся у него перед глазами. Блондинка взвизгнула, схватила со стола пузатую глиняную кружку и обрушила на голову усатого. Тот упал обратно на стул, а со стула на пол. — Пусть сначала платит, а потом хватает за паруса! — гневно выпалила девушка. Одобрительный гул встретил ее слова. Люк тоже улыбнулся и оказался застигнутым врасплох. — А тебе что нужно? — Блондинка безошибочно опознала в нем новичка. — Ищешь легкой любви или тяжелой работы? — Скорее второе, — негромко согласился Люк. Несмотря на краткость его пребывания в Лондоне, он уже усвоил, что о важных делах в столь приличном обществе лучше не говорить во всеуслышание. — Мне сказали, здесь набирают команду… — Он еще больше понизил голос: — Для «Черной жемчужины». Блондинка визгливо рассмеялась. Годам к сорока, если доживет, подумал Люк, она станет похожа на раскрашенную свинью с ярмарочного лотка деревенского гончара. — Не рановато ли тебе на «Жемчужину»? — спросила она, склонившись ниже. Люк почувствовал сильный запах амбры и пота. — Это судно и этот капитан любят отборный товар. — Она с намеком приосанилась. — Что ж они тогда набирают команду в захудалом трактире? — спросил Люк. — Не мелковато ли дно для знаменитого капитана? Блондинка утратила напускную дерзость. Стало видно, что она хищница — уставшая и опасная. — А, может, ты и подойдешь, — протянула она. — Иди, вон там в углу сидит их боцман, Гиббс. Скажи, что Мадлена тебя рекомендует. — Благодарю, мадам. — Люк склонился в подобии поцелуя над кривоватыми пальчиками. — Обещаю не забыть вас при вознесении молитв пресвятой деве. — Ты не вспомнишь обо мне, даже когда будешь дрочить, — фыркнула Мадлена ему вслед. Она знала жизнь и еще лучше знала моряков.* * *
Утро встретило Люка соленым туманом, криками Гиббса на палубе и похмельем. Он просадил вчера в трактире далеко не все, что получил в задаток, но качество рома в этом заведении находилось гораздо ниже киля «Жемчужины». — За работу, салага! — приветствовал его Гиббс. — Кэп любит, чтобы все блестело! Тряпка и ведерко с воском образовались как из воздуха. Люк подхватил их и пошел на указанное место, стараясь держать голову ровно, как кружку с элем. Море вливало терпкий ветер в его губы, палуба качалась в такт головокружению, странным образом сводя на нет последствия похмелья, и до бакборта Люк добрался человек человеком. Там уже работал один из матросов — кажется, Пинтел, — драил захватанные поручни и бурчал что-то под нос. Собеседнику он явно обрадовался — хмуро посмотрел исподлобья и ткнул рукой в балясины. — Три каждую, как девку в порту после года плавания. Ну или как мужика, тебе видней! — Он засмеялся собственной шутке. Люк криво улыбнулся, зачерпнул тряпкой воска и принялся за дело. Он наконец-то оказался в море, оставив за кормой Лондон, Кардифф, Абербаргойд и уныние. Больше того — он был на «Черной жемчужине», в команде одного из самых знаменитых пиратов Карибов, и его несло к неведомым берегам! — Три лучше! — пробурчал Гиббс, появляясь рядом и мимоходом отвешивая ему легкий подзатыльник. — Не за красивые глаза нанял! Люк заработал тряпкой усерднее. — Пинтел, в трюм! Поможешь Рагетти закрепить бочки. Капитан говорит, нас может изрядно потрепать на пути к цели. Пинтел, безуспешно скрывая радость, бросил тряпку в ведро и поспешил вниз. — И только попробуйте там присосаться к бочонку с ромом! — крикнул ему вслед Гиббс. — Две шкуры спущу, с каждого! — А какая у нас цель? — с любопытством спросил Люк, не забывая про балясину. — У тебя — вернуться живым и здоровым домой, к мамочкиной титьке, — неспешно произнес Гиббс, оглядывая в подзорную трубу горизонт. — А у капитана на этот раз цель не хуже прежних… чтоб Джека черти в аду драли за такие выдумки! — Так куда мы идем? — Вчера Люк хотел только одного — наняться на «Жемчужину», поэтому вопросов не задавал, и решил, что сегодня уже имеет на это право, как часть команды. — К Источнику вечной молодости, сынок. Слыхал о таком? — Гиббс говорил так, что Люк понял: боцман одновременно и восхищается Джеком, и не прочь найти капитана с более приземленными мечтами. — Смутно. Слышал только, что он вроде как существует, и что кое-кто из моряков даже видел его своими глазами. — У Джека есть карта, — сказал Гиббс. — И что-то еще. И я его знаю: уж если он поставил себе цель, так ее добьется. Даже если она окажется уже ни к чему. — Это как? — Это сложно. Джек — он такой и есть. Жизнь у него кривая. То потеряет важное, то найдет ненужное. «Жемчужину» сколько раз терял. Всегда идет в бейдевинд. Не нарочно, а так уж у него выходит. — И что он потерял на этот раз? — В груди кольнуло — а не зря ли он стремился на «Жемчужину»? Что есть в этом Джеке, кроме того, что его имя известно каждому королевскому солдату и каждой портовой шлюхе? Никто не рассказывал об удачных и дерзких грабежах торговых судов, о золоте, что рекой льется в карманы, или хотя бы о матросе, что сошел с «Жемчужины» на берег с тугим кошелем. Нет, о Джеке говорили как о везучем мерзавце — в лучшем случае. И как о висельнике — в далеко не худшем. — Ну, может, еще и не потерял, да терять не хочет. — Гиббс опустил трубу, но по-прежнему вглядывался в горизонт. — Ты хоть знаешь, Эванс, как устроен Джек Воробей? Впрочем, откуда тебе. Так слушай. Есть у него в жизни одна большая любовь. — Море? — «Жемчужина». И все бы ничего, если бы он был ей верен. Но Джека заносит. Когда «Жемчужина» в чужих руках, он жилы рвет, чтоб вернуть ее. А как только вернет, начинает скучать. И находит новое… занятие. — Вроде поисков Источника? — Хуже. Источник — следствие. Зри в корень. — И что же в корне? — спросил заинтригованный Люк. Он догадывался, что далеко не первый новичок, которому Гиббс скармливает эту историю, но все равно было интересно. — Про «Летучий голландец» знаешь? — Про него знают даже сухопутные крысы. — А про его нынешнего капитана? Люк развел тряпкой и ведерком. — В Абербаргойд слухи ползут как каракатицы. — Джек подобрал его в Порт-Ройяле — салагой, почти таким же, как ты. Его отец был пиратом и нанялся на «Летучий голландец», чтоб выручить со дна свое бренное тело и получше пристроить проклятую, но все же бессмертную душу. Когда Тернер на него наткнулся, то поклялся спасти — и ведь спас. У них с Джеком было много приключений. В последнем их плавании Тернера смертельно ранили, и не было другого выхода, кроме как вырезать ему сердце и сделать бессмертным кэпом «Голландца». Смекаешь? — Пока нет, — честно признался Люк. — Рыба-молот, и та острее твоих мозгов, — вздохнул Гиббс. — Тернер бессмертен, а Джек, как бы он ни хорохорился, моложе не становится. Вот он и хочет найти Источник, чтобы быть на равных со своим красавцем. Тот-то до сих пор хоть куда, и Джек ревнует его к каждой чайке и каждому порыву ветра. — Так они что, вместе? — Вместе… да на разных кораблях. Увидишь, если повезет. И не дай бог тебе взглянуть на Тернера как-то не так — Джек сначала скормит тебя акулам, а потом, может, и соизволит разобраться, было чего или не было. — Не собираюсь я ни на кого смотреть. — Вот и правильно. А тут чтоб закончил к трем склянкам. У тебя еще гальюн нечищен. Люк склонился к балясине. Ну да, кто-то же должен заботиться о чистоте гальюнов, пока другие стремятся к вечной жизни.* * *
Джека он увидел скорее, чем ожидал. По палубе пробежался ветерок — и замер, улегшись к ногам в потрепанных щегольских сапогах. Люк поднял глаза и напоролся на острый, как плавник ерша, взгляд. — Ты кто? — спросил Джек. — Когда я успел взять на борт такой зеленый стручок? — Эванс, сэр, — доложил Люк. — Меня нанял Гиббс в Лондоне. — А, — беспечно заметил Джек. — Тогда ясно. Гиббса тянет к молодым. Не в том смысле, если что. Он считает, что это вносит в команду свежую струю. Он ошибается. Это вносит путаницу и неразбериху. Англичанин? — Валлиец. — Люк вскинул голову. Он хотел бы разубедить Джека насчет неразберихи, но не знал, как. — Забудь. — Джек махнул рукой. — У нас все одной крови. Она вроде морской воды с ромом. Ты пьешь ром, Эванс? — Такой, как был вчера в трактире, — больше нет, — честно ответил Люк. Джек вскинул брови. Люк старался не думать о том, насколько сильно они подрисованы. Джек был хуже самого крепкого рома. Теперь Люк знал, что имеют в виду, говоря о «скопище пороков». В Абербаргойде не могло бы появиться никого подобного в ближайшие триста лет. Джек наверняка мог одним своим присутствием влиять на стрелки компасов и заставлять склянки течь быстрее. Посмотреть как-то не так на Уильяма Тернера? Люк знать не знал, увидит ли он капитана «Голландца», да это уже и не имело значения. Гиббсу следовало предупреждать его насчет самого Джека. Правда, толку от такого предупреждения было бы маловато. Люк глаз не мог оторвать от беспокойных рук в кольцах и татуировках, от таких же беспокойных губ, от видавшей виды шляпы, косиц, серьги, всплеска банданы, немыслимо яркой для кого-нибудь другого и почти серой на ослепительном Джеке. Наиболее разумная часть Люка орала, чтобы он опустил голову и занялся делом. Другая, слегка ненормальная, предлагала сказать какую-нибудь двусмысленность, глядя капитану в глаза. Люк выбрал третье — молчать и смотреть. — Вот и отлично, Эванс. — Джек будто забыл, о чем говорил минуту назад. — Мне нужны на борту трезвые головы. Перед нами грандиозная цель. Мы не будем пить ром, пока не напьемся из Источника вечной молодости. Люк не поверил ему ни на грош. — Ну, чего уставился? — взмахнул рукой Джек. — Протрешь дыру — с тебя кое-кто шкуру спустит. Мои дыры — его забота, знаешь ли. За работу, Эванс! Последнее «с» просвистело, как стрела, пронзив легкие, сердце, селезенку — словом, что-то внутри Люка. Теперь, натирая воском балясины, он представлял под руками кое-что получше деревяшек. Дела это не улучшило, но время полетело быстрее. На «Жемчужине» блестело все, что должно блестеть, и сверкало все остальное, но Гиббс неутомимо высматривал недостатки и гонял юнг почем зря. В пятый раз натерев подставку большого компаса и сбив до крови палец об острый выступ, Люк взбунтовался. — Кот яйца так не вылизывает, как мы драим эту крошку, — бросил он проходящему Гиббсу, посасывая расшибленную костяшку. — Не знаю, в чем тут дело, сэр, но что-то это перестало мне нравиться. Гиббс огляделся, подцепил ведро, из которого Рагетти собирался окатить свежевымытую палубу, и сунул туда пострадавшую кисть Люка. Соленая вода вцепилась в ранку, как акула. — В следующий раз окуну туда твою дурную голову, — прошипел Гиббс, толкая ему ведро. — Не твое дело, щенок, рассуждать про «нравится — не нравится». Приказано — выполняй! — Есть, сэр! — выкрикнул Люк. Вода в ведре плюхнулась и обдала его еще одной порцией соленых брызг. — А в самом деле, Гиббс, — Рагетти выдвинулся из-за плеча и как бы между делом вынул ведро из рук Люка, — к чему такой шухер? Я плаваю с Джеком не первый год, и он никогда не был поборником ни строгих норм морали, ни строгих норм гигиены. — А ты не догадываешься? Свидание у них тут произойдет. Мы сейчас с юга подойдем, а «Голландец» — тот из воды вынырнет, как обычно. Помнишь, как в прошлый раз готовились? Рагетти осенил себя крестом. — Не дай бог еще раз такое пережить. — Ну, в этот раз попроще будет: ни салюта, ни смотра, ни парадного приема. Но корабль велено отдраить, как хер перед свадьбой. — А откуда Джек знает, что его ждет встреча? — спросил Люк. Гиббс строго посмотрел на него. — Джек все знает. Видел его обезьяну? Она у них как почтовый голубь, письма носит. Ей утонуть-то не страшно, смекаешь? Утонет и идет себе по дну океана, бутылку с письмом крепко держит, чтоб течением не дай бог не унесло. «Голландец» она чует издалека — чай, оба прокляты. Дойдет до нужного места и всплывает, а Тернер ее вылавливает. И обратно письмо шлет тем же манером. А если по дну несподручно, она на черепахе плывет. Джек для нее и сбрую специальную сплел, а то! Рагетти не выдержал и заржал тоненько, в голос. — Да ну вас, — с досадой сказал Люк, сообразив, какую лапшу цепляют ему на уши. — Нельзя, так и не рассказывайте. — Да они заранее договорились, велика тайна. — Гиббс ткнул пальцем в грудь Люка. — Помни, о чем я предупреждал. Никаких взглядов, лучше даже не дыши в сторону Тернера. Хотя, — он ухмыльнулся, — ходят слухи, что ты неровно дышишь совсем в другую сторону? — А хоть бы и так, — не дрогнул Люк. — И что? — Да ничего. — Гиббс хлопнул его по плечу. — Каждый молокосос на «Жемчужине» проходит через это. Ничего, Эванс, переживешь. Только за борт прыгать не вздумай — ты еще подъемные не отработал. — А что, и такое бывало? — Дураков везде хватает, — философски заметил Гиббс. — А акулам никакой разницы, есть у тебя мозг или так, видимость.* * *
Их выстроили на палубе в полдень. Джек грыз ногти и грязно ругался. На его шляпе был повязан новый шарф. — Никогда не опаздывает на встречу, — шепнул Люку Гиббс. — Как бы ни был пьян или болен. Совсем кэп головы лишился. Впрочем, он и раньше носил ее больше для украшения, сдается мне… Палуба задрожала. Море за кормой вскипело, вспучилось и родило черно-синий флейт, увешанный водорослями, как майское дерево — ленточками. Когда вода с шумом схлынула с палубы, на ней обнаружилась команда — обычные матросы, ничем не отличающиеся от тех, что были на «Жемчужине», — и капитан, на которого Люк уставился, забыв предупреждения. Молва и Джек не лгали — Уильям Тернер был хорош, как сто тысяч морских чертей. Как и десять лет назад, ему было двадцать семь, и только глазам — за сорок или за сто, тут уж каждый решал для себя. Команда смотрела на него с обожанием, готовая следовать за ним хоть в пучину, хоть в ад, хоть в пасть кракена, что была наверняка пострашнее геенны огненной. Но на палубу «Жемчужины» Тернер их не звал. Едва сблизившись, корабли зацепились друг за друга абордажными крючьями, словно танцуя павану, с борта на борт перелетел трап. Тернер прошелся по нему, как по твердой земле, спрыгнул на палубу «Жемчужины» и тут же угодил в объятия Джека. По знаку Гиббса пираты грянули приветствие, но украдкой показанный кулак Джека и выражение его лица заставили их заткнуться. — Вижу, ты по-прежнему любишь все громкое и блестящее? — спросил Тернер. В его голосе жило само море — глубокое и беспокойное. Глаза Джека заблестели еще сильнее, хотя Люк готов был поставить последний медяк на то, что это невозможно. — Да, и ты входишь в число таких вещей, — невозмутимо ответил он, будто репетировал этот разговор. Тернер улыбнулся в ответ и обвел взглядом команду. — Не находишь, что тут слишком много народу? Джек не успел отдать приказ — по щелчку пальцев Гиббса все рассыпались по местам. Боцман лишь две склянки назад напомнил, что всякого, на полвздоха задержавшегося на баке, ждет девятихвостка, вымоченная в соленой воде. Люк, оказавшись на корме, ожесточенно тер выскобленные добела доски. Ждал ли он благосклонного внимания Джека? Бросив тряпку, Люк сполз по нактоузу на мокрые доски и пнул ведро. Только слабоумный на его месте мог бы всерьез на это рассчитывать. Но почему бы было и не помечтать иногда в ночной тиши о твердости грот-мачты, о соли на языке, о ветре на разгоряченной коже… Можно было — до Тернера. Теперь «Жемчужина» была заклеймена его присутствием, ветер отравлен его дыханием, а море… Тернер и был морем, изменчивым, вечным и всемогущим. Кулак Люка ударился в неподатливые, словно железные доски. Кто может соперничать с морем за внимание пирата? — А я тебя предупреждал, Эванс, предупреждал, — протянул над головой голос Гиббса. Боцман смотрел насмешливо и сочувственно. Люк с досадой отвернулся, но Гиббс не уходил. — Джек, он как проказа. Всегда с тобой. Пробило восемь склянок. — Пойдем на ужин, Эванс. — Гиббс легонько пнул его в бок. — Нам еще ночь коротать. За столом ром лился рекой, аккуратно обтекая Люка. Он сидел с единственным стаканом, мрачный, как сам морской дьявол. Но Джек не обратил бы внимания, даже если б подлинный дьявол уселся за стол — скорее, приказал бы наполнить его стакан и предложил забыть прежние недоразумения. Он был весел, говорлив и ослепителен. Свежая царапина на его шее казалась такой же уместной, как свежие трещины на губах. Люк крошил сухарь и жалел об Абербаргойде. Он пожалел о нем еще сильнее после отбоя. Казалось, корабль в эту ночь качало не море, а те двое, что совокуплялись в капитанской каюте. Сначала Люк затыкал уши пальцами, потом накрыл голову подушкой. Бесполезно — крики все равно были слышны. Он отбросил подушку и со стоном побился головой о тощий матрас. — Хватит страдать, Эванс, — донесся из темноты чей-то голос — Пинтела, если Люк не ошибся. — Делай, как все. — А что вы делаете? — не понял Люк. — Дрочим, — ответили с верхней койки. — Уснуть под такую музыку невозможно, а вот спустить пару раз — самое то. Люк вслушался. Тишина спальни полнилась тяжелым дыханием, сдерживаемыми стонами, и запах рукоблудия вплетался в привычный запах моря, как золотая нить в пурпурную пряжу. — Дьявол вас всех побери, — пробормотал Люк. Возбуждение нахлынуло девятым валом. Он сдерживал себя минуту или две, а потом схватился за член, как за рею в шторм, и присоединился к общему хору. Иногда Люку казалось, что он различает крик Джека, и он стонал в голос. Это было всеобщее сумасшествие; казалось, не то Джек имеет сейчас команду, не то команда со смаком, от души засаживает своему капитану. На живот плеснуло, рука стала влажной, но этого было чертовски мало. Вот когда Люку понадобился дьявол — сейчас он с удовольствием заложил бы душу и добавил пару лет жизни впридачу, чтобы оказаться на месте Тернера. Но дьявола не было, был только вновь крепнущий член под рукой, и Люк сжал кулак поплотнее, плюнул на окружающих и застонал в голос — и, кажется, не один. Наутро команда перебрасывалась похабными шутками, но прямых взглядов избегала. Джек появился на палубе в полдень. Прищурившись, посмотрел на солнце, облизал затраханные губы, произнес «э-э-э...», и из воздуха и лучей перед ним соткались пять футов и шесть дюймов Гиббса. — Какие будут приказания, капитан? — Проводим нашего гостя, — распорядился Джек. — Команду собрать под кормовым флагом! Поднять брейдвымпелы! И… Гиббс, неплохо было бы что-нибудь сожрать. У меня подвело живот. — Кок уже занят делом, — негромко сообщил Гиббс. — Все, что ты любишь, Джек. — Отлично! — И Джек повернулся к вышедшему из каюту Тернеру, словно больше его ничего не интересовало. Впрочем, так оно и было. Люк хотел задержаться, хоть краем глаза посмотреть, как общаются между собой два капитана — это было так же мучительно приятно, как расковыривать засохшую корку на ране, — но Гиббс отвесил ему подзатыльник и приказал поторопиться. Люк оказался в самом конце строя. Тернер скользнул по команде темным взглядом, не задерживаясь ни на ком, и быстро пошел к трапу, сопровождаемый Джеком. Но возле Люка остановился. — Кто это, Джек? — спросил он с искренней заинтересованностью. Многие повелись бы на этот тон — но не Джек. — А что, цыпа? — спросил он в ответ, просияв улыбкой. — Никак, ревнуешь? Тернер небрежно положил руку ему на плечо. Казалось, они даже не замечают, что не одни здесь. — Джек, ты можешь спать с кем захочешь. Я не требую верности, но невинность, — через плечо он бросил беглый взгляд на Люка, — меня настораживает. — Не беспокойся, Уилл, — протянул Джек. — В этом мире я люблю только три вещи, и ни одна из них не называется Люком Эвансом. Тернер коротко рассмеялся и шагнул на трап. — Чего стоим? — осведомился Джек, когда «Голландец» под звуки волынки, терзаемой Пинтелом, ушел под воду. — У нас есть дело! Пенная бухта ждет! За работу, отродье дохлой мартышки! — Есть, капитан! — нестройно ответила команда. — А я пойду отсыпаться, — пробормотал Джек. — Ну и ночка выдалась… Эванс, — вдруг окликнул он. Люк обернулся. Почему Джек вспомнил о нем? — Разрешаю потребовать сегодня вечером двойную порцию рома, — широким жестом распорядился Джек. — Не каждому удается довести Тернера до белого каления одной лишь невинностью облика. — Есть, сэр, — упавшим голосом ответил Люк. Он ждал чего-то другого — без всяких на то оснований, но ждал.* * *
Пенная бухта словно кипела — буруны стадами ходили по круглому заливу, рифы пасли их острозубыми овчарками. Быстро темнело, но Джек был полон жаждой деятельности. — Ставим сети! — командовал он, вышагивая по палубе. — Готовим факелы! Гарпуны! Шлюпки! У нас на хвосте висят испанцы и англичане, храни господь их короля и королеву и не дай им даже близко подойти к Источнику, пока я не возьму от него все, что можно. — Если мы так торопимся, стоило ли терять половину вчерашнего дня? — будто самого себя, спросил Люк, не удержался. Джек мгновенно очутился рядом, дернул его за подбородок, заставляя поднять голову. — Это кто тут рот раскрывает, цыпа? — Глаза его были злы, как двери в ад. — Не советую… а то прикажу Гиббсу зашить его парусной иглой, а ром будешь вливать через задницу! — Простите, капитан, — пробормотал Люк. В груди вспыхнуло — и прогорело, осыпалось пеплом. — К дьяволу извинения! — Джек не был расположен шутить. — В шлюпку, Эванс! Загони мне русалку в сети, а там посмотрим, прощать ли тебя или пустить на корм здешним красоткам. Люк молча спрыгнул в шлюпку. Рагетти сунул ему весло. — Джек на тебя обозлился, — заметил он тоном миссионера, наставляющего туземца на путь веры и смирения. — Ты уж загони ему русалочку, будь добр. А то всем плохо придется. Едва фонари были зажжены, то тут, то там послышались всплески. Люк огляделся. Головы русалок показались из воды. Огромные для человеческих лиц, по-рыбьи круглые и неморгающие глаза блестели серебром, губы растягивались, открывая ряды мелких, частых, острых зубов. — Да уж, красотки, ничего не скажешь. — Даже в сумерках было видно, как побледнел Рагетти. Люк сплюнул в воду и вынул весло из уключины. Джеку нужна русалка? Он ее получит. И вечную молодость получит, и своего Тернера! Люк дотянулся и ткнул веслом в бок ближней твари. Он словно задел ската. В мгновение ока длинное, длиннее человеческого, туловище изогнулось, взмыло над водой, зависло на миг — и русалка ушла вниз, махнув широким мощным хвостом. Люк подтянул весло в лодку. Край лопасти был откушен и скалился щепками. Люк потрогал хищные зубья, покосился на Рагетти. Тот развел руками. — Не ко мне вопросы. Не я же мечтаю испить из Источника. Не дождавшись от него помощи, Люк направил лодку туда, где русалочьих голов было больше всего. «Разрезав» толпу пополам, он повернул лодку на восемь румбов и нацелил ее нос на правую половину, снова отсекая часть русалок от остальных. Сети располагались левее, ближе к борту «Жемчужины», и именно туда он хотел загнать хотя бы одну тварь. Пройдя сквозь остаток стаи, он снова развернулся, ложась на обратный курс. Лодка накренилась, едва не черпнув воды, и Рагетти призвал деву Марию в свидетели своей праведной жизни. Люк не слушал его, одержимый желанием добыть русалку и швырнуть трофей Джеку под ноги. Плечи уже ныли от усилий, но он упрямо продолжал выдерживать скорость. Табаня левым веслом, он снова развернул лодку, забирая еще левее, еще ближе к судну. Одни русалки отплывали в сторону при его приближении, другие ныряли, третьи пытались вцепиться в весло. — Дай ей по башке! — заорал Люк, увидев, что одной зубастой твари это удалось. — Рагетти, хватай весло, бей ее! Рагетти перекрестился, подхватил свободное весло и ткнул в русалку. В темноте она казалась серебряной, будто была сделана сплошь из талеров. Люк слышал хруст дерева под ее зубами. — Да бей же ты! — срывая голос, крикнул он. — Иначе она и до нас доберется! Он вовсе не хотел умирать вот так, на зубах у чертовой русалки, не взглянув с торжеством в глаза Джека, не увидев, как осуществится мечта капитана, чтоб он сдох со своей жаждой невозможного! На лбу и щеках высыхали брызги, коркой стягивая кожу. Люк увидел, что русалка свалилась в воду, отобрал у Рагетти целое весло, заменил измочаленное и развернулся для очередного захода. Казалось, руки вот-вот вывалятся из плеч, но Люк греб, сцепив зубы, шумно втягивая пропахший рыбой воздух. На борту вдруг радостно зашумели. — Эванс, возвращайся! — перекрыл прочие голос Гиббса. — Она попалась! — Попалась, попалась! — обрадовался Рагетти. — Давай на борт, пока нас ее сестрички не попробовали! Каждый взмах веслами давался с трудом, но мысль о том, что он исполнил поручение как надо, помогла Люку добраться до «Жемчужины». Едва он показался над бортом, Гиббс схватил его за руку и втянул на палубу. — Молодец, салага! Джек довольнешенек! Уже пытается выдавить из нее слезу. — Слезу? — не понял Люк. — Ну да, для обряда у Источника нужна слеза русалки. Для того и ловили! Русалка висела над палубой, скорчившись в сети. Сейчас от обычной женщины ее отличал только хвост. Острые зубы и рыбьи глаза исчезли, и милое девичье лицо, осененное страхом, казалось ангельским. Не многие моряки устояли бы перед желанием помочь этому чудному созданию. Те, кто не устоял, видели и другой, истинный ее облик, но уже никому не смогли о нем рассказать. Джек стоял перед русалкой с серебряной чашей. Люк узнал эти раздраженные, заискивающие и нетерпеливые нотки в его голосе. — Поплачь, цыпа, — просил Джек. — Одна слезинка — а лучше две, — и мы сразу тебя отпустим. Будь хорошей девочкой, милая, поплачь! Он доверительно склонился к русалке. Люк не сводил с него взгляда. Что-то тут было не так. Русалка смотрела на Джека. Ее взгляд туманился, мерцал серебром… Люк рванулся вперед, поскользнулся на залитой водой палубе, однако успел обхватить Джека и дернуть на себя. Острые зубы клацнули, но вместо намеченной добычи сомкнулись на предплечье Люка. Боль пронзила его, будто заряд дроби впечатался в кость. — Ох ты, акулья задница! — ошеломленно выговорил Гиббс. — Как ты успел, парень? Люк повертел головой, прижимая к себе горевшую огнем руку. Наверняка яд. — В лазарет его, живо! — скомандовал Джек. Он побледнел под боевой раскраской. — И рому побольше, не жалеть рому! — Подождите, — выговорил Люк. Сквозь туман, застилавший глаза, он ясно видел только русалку. Отобрав у несопротивлявшегося Джека чашу, он шагнул к ней, присел рядом. Поставил чашу на палубу и левой рукой вложил в трясущуюся правую нож, прижал под левой грудью твари. — Рука не дрогнет, — глупо пошутил он. Достал из кармана половинку луковицы — мошенник Пинтел уверял, что от запаха лука пропадает бессонница. Толку было немного — Джек-то никуда не пропадал, и сны все равно не шли. Люк сжал луковицу в кулаке, пока не брызнул сок, потом прижал сквозь сеть к глазу русалки, крепко потер. Та дрожала, выгибалась, отстраняясь от ножа. Люку было плевать на ее страх и боль. Сейчас каждый был за себя. Он втирал лук, будто собирался заменить глаз этим измочаленным вонючим огрызком. И русалка не вытерпела. Крупные серебристые слезы жемчугом побежали по ее щеке. Люк успел поймать несколько в чашу. — Вот, — сказал он, подходя к Джеку. — Вот то, что ты хотел, капитан. Джек подхватил чашу, но не успел удержать его самого.* * *
В лазарете было тихо, светло, и запах моря неплохо перебивался запахом рома. Люк пожалел, что не попадал сюда раньше. — Очнулся? — Марти деловито приподнял ему веко, схватил за нос, заставил открыть рот, потыкал пальцами в шею. На взгляд Люка, это не имело никакого отношения к медицине, но решать было не ему. — Что у меня с рукой? — спросил он, глядя на тугую серую повязку до локтя. — Ты знаешь, не отвалилась. — Марти потер подбородок. — Думаю, краснота и опухоль тоже со временем спадут. А вот следы зубов наверняка останутся. Радуйся — не каждый на Тортуге может похвастать подобными отметинами. Люк хмыкнул. А что, не самый плохой исход ночи. Он вспомнил клацавшие совсем рядом зубы и передернулся. — Есть хочешь? — спросил Марти. — Хочу. — Люк сел на кровати. — Что это? Марти бросил взгляд на роскошный сервировочный столик. — Капитан приказал доставить. Ты ему, может, жизнь спас. А уж лицо точно. Русалка как раз в него бы вцепилась. «Изуродованный, он вряд ли был бы нужен Тернеру», — мелькнула подленькая мысль. Люк постарался забыть о ней и потянулся за свежеиспеченным ломтем хлеба, на котором истекало золотой кровью масло. Скорее всего, это будет единственная благодарность Джека — так почему бы не насладиться ею сполна? Но он ошибался. Через пару дней, когда «Жемчужина» на всех парусах шла к Бимини, Джек заглянул в лазарет. — Тебя не настигла чума, Эванс? — от дверей спросил он. — Антонов огонь? Лепра? Что-то еще? — Со мной все в порядке, — сухо ответил Люк. Небрежно-насмешливый тон Джека оказался неприятен, как заскорузлая от морской воды тряпка. — Я рад. — Джек захлопнул за собой дверь и присел на край кровати, игнорируя стул. Люк подвинулся, освобождая место. Джек дотянулся до тумбочки, достал два стакана и бутылку и, ловко жонглируя всем сразу, наполнил оба. — За твою доблесть, — сказал он, протягивая один из них Люку. Его голос был щекотным, как беличий хвост. — Это не доблесть, — поправил Люк. — Это… — Я знаю, что это, — перебил Джек и подтолкнул стакан. — Выпей, Эванс. Не за себя, так за меня. Люк выпил все до капли, не отводя взгляда от глаз Джека. — А подсластить нечем, — посетовал тот, проводя пальцем по мокрым губам. — Разве что… Люк все равно не верил, что это происходит. Даже когда шляпа, сапоги и пистолеты Джека оказались на полу, а сам он — на бедрах Люка, целуя незабинтованное запястье. — Дверь не закрыта, — напомнил Люк, страшно не желая, чтобы это заканчивалось — чем бы это ни было. Джек обернулся. — Сюда никто не войдет, — сказал он спокойно. — Ты ведь хотел этого, Эванс? — Больше всего на свете, — признался Люк. — Но я спасал тебя не поэтому. — Я знаю, — повторил Джек. — Получай свою награду, герой. Вкус рома еще не выветрился с его губ, как вкус моря — из усов и с кожи. Люк горел под его руками, пылал, как пороховой склад, в который бросили факел. Джек не снял тяжелых колец, и сейчас, когда готовил его для себя, Люк чувствовал каждое из них. — У тебя это в первый раз? — спросил Джек на ухо, и от его дыхания дрожь пробежалась по телу. — С мужчиной — да, — признался Люк. Он все еще не верил. И даже пальцы Джека не убеждали, что все это не сон и не отравление русалочьим ядом. — Ты его запомнишь, обещаю, — произнес Джек. Перья на его косицах щекотали грудь. Он подхватил Люка под колени и взял мягко и плавно, одним движением. Люк прикусил ладонь. Все знали, чем они тут занимаются, и все-таки Люк не хотел, чтобы их слышали. Это было только его, личное, собственное. Не напоказ. Он взлетал и падал, взлетал и падал, будто качаясь на волнах, и каждая новая была выше предыдущих, а потом накатил девятый вал — слишком быстро, — и Люк забыл о своих намерениях, срываясь на крик. Пролетавшая над судном чайка ответила ему. Открывать глаза было стыдно — он боялся, что разочаровал Джека. Но тот продолжал двигаться в нем — едва заметно, словно дожидаясь его, — и новая жаркая волна начала заполнять тело. Рука Джека приласкала его, и Люк со всем пылом молодости устремился в новый рейс. На этот раз Джек завершил его первым, излившись в него и не позволяя закрыть глаза. — Хочу видеть, что ты чувствуешь. — Его губы снова обжигали ухо жаром бесстыдных слов. — А я хочу тебя, — выдохнул в ответ Люк. Он рисковал всем, вплоть до своего места на «Жемчужине», но не мог не использовать этот единственный шанс. — Нахал, — протянул Джек, и Люк понял — получилось. — Ну, раз хватило наглости попросить, тогда бери. Пальцы мгновенно похолодели, и Люк сунул их в рот, чтобы отогреть. Джек вытянулся на его кровати, как на собственной. Свободной рукой Люк изучал его — мышцы, кости, шрамы. Когда он опустил влажные пальцы к бедрам, на лице Джека мелькнула тень. — Не так. — Он перевернулся, встал на колени, держась за изголовье. — Так лучше. «Именно так он делает с Тернером», — стучало в голове, пока Люк готовился получить свое сокровище, и он еле удерживался от вопроса, предпочитает Тернер скорость или размеренность, два или три пальца. Когда он взял Джека, эти вопросы почти утратили смысл, осталось только безумное, страшное желание, чтобы Джек принадлежал ему: не одно лишь тело, смуглое, сильное, исчерченное следами прошедших лет, но и неуловимая душа Джека, о которой тот сам едва ли часто вспоминал. Джек застонал под ним, еще сильнее прогибаясь в пояснице. — Да, цыпа, вот так, сам морской дьявол не сравнится с тобой! Это были те слова, которые можно сказать кому угодно, безликие, принадлежащие всем и никому – и Люк понял, что Джеку не нужен ни он, ни Тернер, и горечь этого понимания смешалась со сладостью обладания. Он брал Джека, как не брал бы последнюю шлюху, — грубо, грязно, засовывая глубоко в рот пальцы, сжав в кулаке волосы и не позволяя дотронуться до члена. Это ничего не могло изменить, но на несколько минут Джек принадлежал ему — тело Джека было в его власти, и Люк использовал ее, как умел. Кончив, он отодвинулся в изножье, слишком вымотанный, способный только рвано дышать. — Горячо-о-о. — Джек лежал на спине, облизывая губы. — Это было дьявольски горячо, Эванс. «Как с Тернером?» — хотел спросить Люк, но не стал. Это действительно не имело значения. Люк надеялся, что хотя бы «Жемчужину» Джек любит по-настоящему.* * *
«Жемчужина» на всех парусах шла к Источнику. Ни англичане, ни испанцы не показывались, море было спокойно, как опытный бретер перед началом дуэли. Люк драил, чистил, стоял вахты и помогал на камбузе, как всякий юнга. Он видел Джека не чаще, чем обычно, и не рвался повторить случившееся. Гиббс как-то раз даже озабоченно спросил его о самочувствии. — Все отлично. — Люк подтянул рукав и показал предплечье. Красноватые полукружья шрамов уже не были воспалены, еще немного, и они сравнялись бы по цвету с кожей. — А твоя… твое влечение к Джеку? — хриплым шепотом осведомился Гиббс, и Люку стало смешно от его попыток скрыть тайну, о которой не знал разве что кракен. — Прошло? — Все по-прежнему, — спокойно ответил Люк и повторил слова самого Гиббса: — Джек не проходит. — Так что у вас происходит? — уточнил Гиббс. — Понимаешь, мне надо быть в курсе дела, что бы ни случилось на судне. С командой не управиться, если не знать подноготную каждого. Люк не мог не ответить на такую простодушную откровенность. Тем более что и тайны никакой не было. — Просто Джек — это Джек, — сказал он. — Ему не нужен никто. Он капитан, а в остальном… кажется, ему нет разницы. — Это вот верно, — зашептал Гиббс. — Я себе тоже так сказал, уже давно: Джеку подавай только капитанскую шляпу, остальное он в гробу видал. Дружба или что иное — он это видит, да не замечает. Пусть совсем рядом ходит. А Джеку плевать, была бы у него под ногами палуба «Жемчужины». Ты молодец, что это понял, парень. Люк посмотрел ему вслед. Кажется, не только Гиббс сейчас выяснил, что хотел, но и Люк случайно узнал сердечную тайну боцмана. Бимини появился на горизонте рано утром, а к полудню они уже входили в маленькую бухту, лазурную, как небо над Карибами. Оставив часть команды на судне, Джек повел остальных в глубь острова, то и дело сверяясь со своей картой. Бимини был похож на сотню других южных островов, и казалось странным, что именно здесь находится чудесный Источник, не первое столетие дразнивший людей тайной своего существования. Однако уверенность Джека заражала всех. Очутившись в пещере, пираты уже не скрывали убежденности в том, что пришли куда надо. А уж когда Джек вызвал из камней воду, и она собралась над головами подобно туче, вера в чудеса стала сильна как никогда. Любой миссионер завербовал бы сейчас эту разномастную толпу щелчком пальцев. — Дальше только мы с Эвансом, — скомандовал Джек. — Вы останетесь здесь на случай появления наших конкурентов. На Источник посмотрите позже, я дам вам время. Гиббс, ты за старшего. Он поднял шпагу, погрузив ее в воду, и под изумленное аханье исчез. Люк без сомнений последовал за ним. Верхняя пещера оказалась более темной и сырой, но стоило им сделать несколько шагов, как впереди вспыхнул голубоватый свет, с каждым мгновением становясь все ярче. Свет вывел их к изогнутому аркой камню. Вода лилась тонкими струйками откуда-то из-под арки и ручейками сбегала на ту сторону. Прямо под струями образовалось небольшое углубление, полное чистейшей влаги. Джек достал чаши и набрал в них воды. Он молчал. Люк понял, что Джек нервничает. Он бы тоже нервничал на его месте. — Почему чаш две? — спросил он. — Я не мечтаю о вечной молодости. — В твоем-то возрасте? Ну еще бы. — Джек прижал к губам кулак. — Чтобы завершить ритуал, пить нужно обязательно из обеих чаш. Но молодость обретет только тот, в чьей чаше будет слеза русалки. — Он торопливо вытряхнул в свою чашу содержимое флакончика, добытое Люком, и поднял ее, как флаг над сдавшейся крепостью. — За нас, Эванс! До дна! — За нас, — согласился Люк, поднося свою чашу к губам. Однако он не успел даже притронуться губами к воде — сильный удар выбил чашу из рук. — Какого дьявола, Джек? — Люк потряс ушибленной кистью. — Ты с ума сошел?! — Да, — согласился Джек. Он и впрямь выглядел безумным. — Не верь мне, Эванс. Никогда не верь сумасшедшим и капитанам. Я взял с собой именно тебя, потому что ты молод. Чаша заберет оставшиеся годы твоей жизни — для меня. Вот что делает ритуал. Вот какова цена. — И однако же, — голова Джека будто стала прозрачной, и Люк видел каждую мысль, плавающую там, подобно яркой рыбе, — ты разлил мою чашу. Не свою. Мою можно наполнить снова. Он вновь набрал воды из источника. Джек не мешал ему. Казалось, он прирос к камню, на котором стоял. — За тебя, Джек. — Люк поднял чашу. Вода была такой прозрачной, будто ее и не было. Невидимая смерть. — Живи долго и будь счастлив. — Идиот, — прошептал Джек, отмерев. Он отшвырнул в сторону собственную чашу и сгреб Люка за воротник. — Нахрена ты это делаешь, Эванс? У тебя голова на плечах есть? — Ты ведь и так знаешь. Джек пнул подкатившуюся обратно к ногам чашу и расхохотался. В его смехе не было веселья. Люк видел висельников, русалок, лондонские бары — но сейчас ему впервые стало не по себе. Джек оборвал смех. Его лицо исказилось, будто отраженное в водной глади. — Я — единственный человек в мире, отыскавший Источник вечной молодости, и я не сумел им воспользоваться! Надо мной будет смеяться каждая морская черепаха от Багам до Тортуги! И откуда ты взялся на мою голову, Эванс? — Из Абербаргойда, — пожал плечами Люк. — О боже! — попросил Джек, запрокинув голову. — Сделай так, чтобы… как ты сказал? — Абербаргойд. — …Чтобы больше никому в этом нечестивом городишке не пришла мысль наняться на мое судно, аминь. Люк знал, что теперь это переменчивое, живое лицо никогда не застынет в неизменности лет, что оно будет меняться с годами, и был рад этому. Такой Джек мог позволить приблизиться к себе. Может быть, если очень повезет… — И что ты теперь будешь делать? — спросил Люк. — Мы сейчас вернемся, — распорядился Джек. — И будем изображать радость от обретения вечной молодости. Ясно, цыпа? — А врать обязательно? — А ты предлагаешь рассказать им правду? Цыпа, я хочу все еще оставаться их капитаном. А это вряд ли получится, если они узнают, что я не считаю их жизни такими уж бесценными. — Разве они и так этого не знают? — Догадываются — а это разные вещи. Ты слишком молод, чтобы улавливать такие тонкости. — Ничего, — усмехнулся Люк, — это пройдет. — Вот в этом можешь быть уверен, — подтвердил Джек. — И еще будь уверен, что в ближайшую неделю — или месяц — я буду в крайне скверном настроении. Лучше не попадайся мне на глаза. — А что, если я знаю способ его улучшить? — невинно спросил Люк. — Нахал. — А все-таки? — Все-таки нахал… Голоса удалялись, и вскоре единственным звуком в пещере осталось журчание чудесного Источника, честно приносящего счастье ровно половине тех, кто испил из него.