Пепел

Джон отчаянно, истошно воет. Она в пламени — ещё живая, ещё вырваться пытается, хотя все понимают, что напрасно это, слишком уж крепко лапы огненные сжали, не расстанутся с добычей так просто, не отпустят, не отдадут. Объятия пекучие, цепкие, пламя кошкой к ногам ластится, в косы лентами вплетается, поцелуй на лбу оставляет — на удачу, на смерть. Искры в волосах рыжих пляшут, волдырями на коже вздуваются, палёной плотью вечер пахнет, ковром пепельным под ногами стелется. Был человек — обугленное мясо да кости остались. Джона буквально наизнанку выворачивает — от вида, от смрада чудовищного, от пепла в нос забивающегося, от того, чем Джейн ныне стала. Кукловод новый игрушки ценить не научен — он грудные клетки вскрывает, костьми в тесках стальных хрустит, кислотою умывает нежно и ласково, пока не взвоешь, в горло сам себе не вцепишься, землёю могильной не удавишься. У кукловода игра новая — видом мук упиваться по вторникам, и каждый четверг в восемь тридцать утра. У него отродясь любимчиков не было — он жребий любовно раскидывает, и сегодня так уж вышло, что милой Джейн на плаху взойти посчастливилось. Джейн-милая-Дженни, солнце, гореть тебе в пламени, пеплом седину волос укрыть. Были угольные — белоснежными стали. Джон рыдает надрывно, руками в них вцепившись, а у ног — головешки дымящиеся, что ещё утром в гостиной танцевали. Это даже похоронить толком не удаётся, даром, что для кладбища ещё места предостаточно. Кукловод сие и вовсе кладбищем домашних животных называет, Джек — в-который-раз-был-бы-толк — череп ему проломить клянётся, а Перо отстранённо подмечает, что кукловод в принципе Стивена Кинга поклонник. То началом крепкой дружбы могло бы стать, не будь кукловод таким ублюдком, или двинься она крышей ещё немного. Перо табличку с именем и годами жизни расписывает и рассуждает вслух, что и себе такую стоит заранее подготовить — им, вероятно, недосуг этим заниматься будет. Перо пощёчину хорошую уже давно такими шуточками заслужила, но на неё лишь машут рукой — с Пером что-то не то происходит. У Пера гвардия была, а ныне лишь командир остался, один наполовину слеп, другой хронически пьян. Друзья были — прахом истлевшим обернулись, в могилах безымянных лежащим. Ей уже в принципе отчаянно, категорически наплевать, можно было бы и вовсе на чердаке вздёрнуться кукловоду на потеху, но до чердака ещё бы дойти, а у Пера ноги в коленях и лодыжках переломаны, молотом кости раздроблены, не подняться теперь. То наказание за побег было, справедливое и милосердное, как кукловоду кажется, а ещё символичное очень — именно так птицам крылья и ломают. Мэтт, кроме ужасов, ещё намёков и недосказанности любитель, для маньяка качество вообще самое подходящее — каждая казнь теперь смысл глубинный и духовное толкование обретает. Перо сидит у окна, пледом укрытая — его Джейн всего неделю назад для неё связала. Пепельно-бледный Джон, спиной к её коленям прислонившийся, грубую вязку перебирает, до крови губы искусав, чтобы голос в криках не сорвать. Перо отдала бы ему и плед, и астры, что Дженни на подоконнике выращивала, и крысу ручную ласковую, что именем нянюшки названа была, да только что Джону с того. Джону неистово, до жгучей горечи больно, Джон по крупицам уничтожает себя, в упрёках и обвинениях закапываясь, не зная, кого ненавидеть сильней. Он выгорает вслед за Джейн — не так пронзительно, а мучительно-долго, отмирая изнутри день за днём. Перо вздыхает — как хорошо, что в ней уже не осталось того, что может гореть. Раньше было дико, чудовищно жаль, ножами острыми потери в сердце вонзались, сейчас же лишь прах и пепел, гниль мертвецкая, пустота обветшалая — вот и всё, из чего символ свободы состоит. Джон приходит каждое утро со своей тоской непрошенной, отравляет своей скорбью то, что уже давно мёртвым она считала. Разбитый, брошенный, утешение в первом встречном ищущий, будь золотом: закрой глаза и выстрели, если иначе никак. Он в бреду мечется, монотонно молитвы бормочет, проклятия, да что это такое вообще? С Джоном что-то не то происходит, его жизнь и рассудок по капле покидают, душа тлеет, отмирает сердце в груди. Перо его жалеет даже — уж лучше сразу насмерть, чем так. Она свою боль на корню придушила, клещами с мясом вырвала, а Джон упивается ею, в страданиях покаяние и расплату находя. Перо говорит с ним грубо. Ей вид заживо гниющего человека радости не доставляет вовсе. Слабак, что сдался, что за мерзкое зрелище? В ладонь вгрызаться, с воплями борясь, ты можешь сколько угодно, но кто в плюсе останется, вместо одного трупа два получив? Гори — гори без остатка, ты заслужил, сильнее всех заслужил. Но прежде отплати ему сполна за вас двоих. Перо прекрасно знает, что до пятницы ни ей, ни кукловоду не дожить. Мэтт обещает, что больно не будет. Джон обещает, что отплатит.