Ржа и жженый сахар

Для Уолтера его рыжина – коррозия, разъедающая череп от соприкосновения с окружающим миром. Ржа, что вплавлена в кожу головы, кровь с мочой – содержимое жил Нью-Йорка. Мать стригла его на удивление хорошо: быстро, ровно, без проплешин и асимметрии. Только вот стоило волосам слегка отрасти, как они, словно назло Сильвии, топорщились в разные стороны жесткими прядями. Мать ненавидела его волосы, в порыве злобы пытаясь порой вырвать ему клок-другой, а на следующий день снова ровняла сыну прическу. В приюте его стригли коротко, волосы сыпались ему за шиворот, после чего он ходил и чесался, чувствуя, как под кожу влезает мелкая медная стружка. Подобные моменты были теми из немногих, когда он ждал свою очередь посещения душевой, чтобы выскоблить их с плеч и груди. Позже, когда начал жить самостоятельно, стригся он сам. Бриться наголо казалось ему слишком трудозатратным действом, и он просто раз в месяц-два становился перед зеркалом с ножницами, которые скорее рвали волосы, нежели срезали их, и криво укорачивал разрастающуюся ржавчину на голове, чтобы было относительно комфортно надевать маску. Роршах хотел бы оскальпировать Уолтера, чтобы лишить его цвета, столь неуместно яркого, но Уолтер умудряется ему противостоять. Еще умудряется. Для Дэна цвет волос Уолтера – внезапное откровение. Когда тот впервые обнажает голову перед ним, Дэн сразу цепляется взглядом за рыжину. Казалось бы, щетинистый подбородок, который удавалось рассмотреть когда Роршах грыз сахар или пил кофе на его кухне, подсказывал ответы на некоторые из многочисленных вопросов, которые возникали в голове на фоне неутоленного любопытства, но Драйбергу думалось, что Роршах из тех парней, у кого рыжевата лишь щетина. Для Дэна рыжина – сушеные абрикосы, жженый сахар и осенний парк. Ментальное тепло редких дней детства, когда после школы его встречала мать и они шли вдоль пылающих аллей; он ел принесенные ею сладости, рассказывая о школе и любимых книгах. Тыквенный пудинг, затухающий костер на заднем дворе и калифорнийские маки. От рыжины на кончике языка пряно, теперь, даже когда Роршах в маске, Дэн чувствует это. Нет пресловутого запаха меди, лишь тепло и плотный сладкий дух. Уолтер позволяет прикасаться к волосам, запускать в них пальцы, чесать короткими ногтями. Ради этого он даже чаще моет голову грубым мылом с тяжелым запахом, только от этого кожа сохнет и начинает нещадно шелушиться. Заметивший это Дэн почти что силой затаскивает Уолтера в свою ванную, стоит непоколебимо, накинув на шею полотенце и держа в руках бутыль с шампунем, пока Уолтер нехотя снимает с себя застиранную одежду и медленно опускается в воду. Дэн становится на колени рядом с ванной. Волосы Уолтера не мокнут так, как волосы Дэна – они словно остаются сухими, не прилизываются, растекаясь по голове, только темнеют. Дэн бережно втирает шампунь, стараясь, чтобы он не начал течь к глазам. Уолтер каменеет, вдыхая запах химической лаванды. Дэн вымывает кровь, медь и ржавчину из его волос, и Уолтер готов поклясться, что чувствует на языке пряный жженый сахар.