И я буду с тобой

Он свернул на подземную парковку, которую указал ему Нил. Здесь, на двенадцатом этаже новенького сверкающего небоскрёба в центре Осло, была конспиративная квартира Довода. Их транспорт — машина скорой помощи — была, мягко говоря, приметной, но за время оперативной работы он уяснил — если происходит что-то необычное, веди себя спокойно, как ни в чём не бывало, и окружающие не будут задавать лишних вопросов, успокоенные твоей уверенностью. Нил, распахнув задние двери, выпрыгнул из машины первым и начал выуживать носилки с Кэт, ловким движением расправляя стойки. Шум колёс и тихие охи Кэт эхом отдавались от бетонных стен. По дороге в квартиру им не встретилось ни души, поздней ночью дом казался словно бы вымершим. Тем лучше. — Я сама, я дойду сама, — тихо, но с нажимом сказала Кэт, когда за ними закрылась дверь квартиры. Нил не стал спорить, обозначив своё сомнение лёгким наклоном головы, но помог ей встать и, крепко придерживая за локоть, повёл вперёд по коридору. Джон свернул в минималистично обставленную, словно для каталога икеа, комнату, пахнущую пластиком и пылью, проверил плинтусы и немногочисленные предметы на жучки и камеры, выглянул в окно. Никого. Он слышал тихий разговор за стеной — Нил говорил спокойно и размеренно, Кэт было почти не слышно. Сев в неожиданно удобное кресло, он откинулся на спинку и прикрыл глаза, почувствовав вдруг, как сильно устал. Нужно было проверить оставшуюся квартиру, избавиться от угнанной машины скорой помощи и записей камер наблюдения с парковки… Он посидит чуть-чуть и займётся этим. Всего пару минут. — Эй, — кто-то тронул его за плечо, и Джон, подскочив, проснулся и уставился на склонившегося над ним Нила. — Тихо, всё в порядке, это я, — Нил улыбнулся ему, — пойдём. Джон, едва соображая, поплёлся за ним, обеими руками растирая лицо. После непрерывного скрипа и качки грузового контейнера ватная тишина конспиративной квартиры казалась странной и давящей. Уже сделав десяток шагов, он осознал ещё одну причину своего беспокойства, скребущуюся на задворках сознания. Нил сказал ему пойдём, и он пошёл. Не глядя куда и не спрашивая зачем. Крайне непрофессионально. Просто Нилу хотелось верить, и он верил, чуть ли ни с самой первой минуты знакомства, и даже сейчас, зная, что тот что-то скрывает. Словно бы это был инстинкт, словно бы Нил был инвертированной пулей, которая прыгнет тебе в руку, как только поверишь, что ты — причина её движения. Нил открыл перед ним дверь и шутливым широким жестом пригласил внутрь. Джон прошёл в залитую светом, просторную ванную комнату и, развернувшись, поднял бровь. — Твоё плечо, — ответил Нил на безмолвный вопрос, пристраивая аптечку на стол рядом с раковиной, — снимай. Джон послушно попытался высвободиться из водолазки, чувствуя как в плече, про которое он уже было забыл, нарастает тупая пульсирующая боль. Естественно рукав намертво присох к ране, и Джон собирался раздражённо рвануть ткань, когда Нил аккуратно придержал его за руку и показал ножницы. — Я бы снял, — недовольно пробормотал Джон, наблюдая как Нил аккуратно отрезает рукав. — Тебе жаль одежды? — весело поинтересовался Нил, отбрасывая чёрные обрезки в сторону, — собирался это замочить, отстирать в холодной воде, а потом заштопать? — Мммм, нет, — качнул головой Джон, — просто тут ничего настолько серьёзного, чтобы срезать с меня одежду, как с тяжело раненного. — Ты явно недооцениваешь себя, — протянул Нил, склонившись над кривой глубокой раной, которая, потревоженная, снова начала кровоточить, — восхитительно, какой урон можно нанести тонкой отмычкой, ещё чуть-чуть и пропорол бы себе плечевую артерию. Отличная работа. — Эй, хватит издеваться! Откуда я мог знать! — запротестовал Джон, видя как Нил кусает нижнюю губу в попытке подавить смех, — И вообще, это ты виноват, «политика неразглашения», мог бы и намекнуть! Улыбка сошла с губ Нила, и он отвернулся к своей аптечке. Джон тут же пожалел, что перешёл эту линию. Да, у него было много вопросов к Нилу и его тайным обширным знаниям о природе инверсии и работе Довода, но сейчас ему вовсе не хотелось колыхать эти зыбкие воды. — Как я мог знать и предположить подобное? — пробурчал Нил, с хрустом ломая ампулу с лекарством, — я физик, а не провидец. Он явно успел принять душ, пока Джон спал. Его потемневшие от влаги волосы завивались непослушными вихрами у него на затылке, спину обтягивала тонкая чистая рубашка. Нил развернулся и начал сосредоточенно обрабатывать рану антисептиком, не глядя ему в лицо. — Слушай, ну ладно тебе, я же пошутил, — сказал Джон, — это же не твоя обязанность постоянно спасать мне жизнь, так что всё честно. Нил бросил на него короткий острый взгляд, но, прежде чем Джон смог разобраться, что за эмоция мелькнула на его лице, быстро отвернулся к чемоданчику и взял из него подготовленный шприц. — У тебя нет аллергии на новокаин, — сказал он скорее утвердительно, поднося иглу к коже. Джон положил руку ему на запястье, останавливая. — Нет, — сказал он в ответ на непонимающий взгляд, — но не надо, я могу терпеть боль. Нил посмотрел на него, чуть отклонившись назад, с неожиданной нежностью в глазах, отчего Джону стало неловко, но в груди разлилось приятное тепло. Правда смотрел он на него, как на идиота, это уже было менее приятно. — Я и не сомневаюсь, что ты можешь терпеть боль, и не раз проверял это на практике, — сказал Нил тихо и медленно, словно разъясняя что-то не слишком смышлёному, но любимому ребёнку, — Но ведь я, в отличие от прочих, не пытать тебя пришёл. Они застыли на некоторое время в этой неловкой позе — Джон, сидящий на краю ванной, сжимающий запястье склонившегося над ним Нила. Джон помедлил пару секунд, сам не зная почему, ни то не желая уступать из упрямства, ни то желая продлить момент неожиданной близости, когда он чувствовал под пальцами пульс Нила, чувствовал запах его шампуня и его лёгкое дыхание на своей щеке. Но момент прошёл, и Джон выпустил его руку. — Делай как знаешь. — О, спасибо за разрешение, — рассмеялся Нил и тут же начал вводить иглу, медленно нажимая на поршень, — если тебя это обрадует, рану придётся иссечь и зашить, приятно всё равно не будет. — Оу, — Джон мотнул головой, пытаясь сбросить любовное наваждение, чувствуя, как от иглы по плечу расползается ломящий холод, — так бы сразу и сказал, теперь я спокоен. — Рана рваная, глубокая и кривая, — Нил отложил шприц и взял в руки медицинский инструмент, и правда неприятно напоминающий нечто из арсенала тех украинских ублюдков, — сложно понять, как она выглядит внутри. Я отрежу обрывки, вытащу всё, что может оказаться внутри. Ты получил это повреждение в инверсии, значит нужно сделать всё, чтобы рана была чистой, потому что иначе сложно предсказать процесс заживления. Джон присвистнул. — Серьёзный подход. — Иначе не работаю, — отрезал Нил, его глаза смеялись. Он потрогал кончиком инструмента его плечо. — Чувствуешь? — Только давление. — Тогда я начинаю. Вооружившись подобием маникюрных ножниц на длинной ручке и пинцетом, Нил, высунув кончик языка, склонился над раной и начал быстро и деловито ковыряться в ней, срезая не нравящиеся ему края. Подцепленные пинцетом тёмно бурые с желтоватыми прожилками ошмётки наполняли заранее подготовленный поддон. Джон смотрел на короткую светлую щетину, покрывающую его челюсть, на изгиб шеи и радовался, что согласился на анестезию. Если бы пришлось бороться с болью, он бы наверняка пропустил возможность насладиться моментом. Сложно было признаться себе, но он бы хотел и большей близости, хотел бы, чтобы сближение не нужно было оправдывать заботой о ране. Нил был тем человеком с которым хотелось общаться вне работы, с которым хотелось пойти выпить в бар, и смотреть как он постепенно пьянеет, опрокидывая в себя стопка за стопкой шоты со странными названиями, как краснеют его щёки и блестят глаза, а волосы становятся всё более растрёпанными будто сами собой. И пить самому, и шутить шутки, которые заставят его закатывать глаза и смеяться полной грудью, и между третьим и четвёртым шотом бросить между прочим «Кстати, а как тебя на самом деле зовут?» Но он знал, что это невозможно, не до того как они закончат это дело, да и после — вряд ли. Не с их работой. Ведь если Нил скажет ему своё настоящее имя, он потребует, имеет право потребовать, того же в ответ. Чего-то наполненного смыслом, не то простое и не значащее ничего «Джон». Его настоящее имя было погребено под множеством вымышленных, и «Джон» было только верхушкой этого айсберга. Он был Джоном. Джоном, который заполнил образец документов в налоговой для образца. Тем Джоном, чей труп нашли на улице без документов, или тем, которого доставили в больницу, не помнящего кто он и откуда, и врач приёмного покоя записал в истории болезни Джон, лишь бы заполнить графу «Имя». Джон приходил неизвестным и уходил неузнанным (если удавалось). И, что уж скрывать, ему нравилось. Он был неважным актёром и, меняя личины, всегда оставался скорее собой. Но никто из тех, с кем он работал, не знал кто он, откуда он и как оказался здесь. И казалось, что со временем он в самом деле становится безликой болванкой, меняющей имена и костюмы. Он испытывал всё большую тоску по честному открытому разговору, усиливающееся желание быть узнанным. Хотел, чтобы появился человек, которому он сможет открыться, представ таким как есть, до самой сердцевины. Пока эта сердцевина не сгинула под гнётом выдуманных личностей и имён. Он вырос в приюте. И всю ту часть, большую часть жизни, что был один, пытался найти себе что-то вроде семьи, хотел стать частью чего-то большего — идеи, организации, команды. Часто сам осознавал, что хотел этого, только когда ему отказывали. Или предавали. Сам понимал, что выбрал не ту жизнь, чтобы желать подобного, что в его ситуации искать такой близости — неоправданно опасно и попросту глупо. Но каждый раз повторял одну и ту же ошибку. В тот момент, когда ему сообщили, что вся его группа погибла и никакие его самоубийственные усилия не могли её спасти, на секунду ему показалось, что он никогда больше не встанет с койки, на которой лежал. Потом ему показалось, что он готов изменить свою жизнь, уйти из ЦРУ, лишь бы никогда больше не испытывать подобного. Его перепаханные дёсны ныли, а челюсти немилосердно ломило, он смотрел на линию горизонта, слушал яростные крики чаек, и верил, что сейчас он изменит свою жизнь. А потом ему рассказали про Довод, про новую сверхидею, сути которой он даже не до конца понимал, и, вцепившись в неё намертво, Джон забыл про данные себе, поспешные обещания. Вначале Нил показался ему странным и не слишком заслуживающим доверия. Белый парень с бегающими глазами, которому было отчаянно жарко в своём словно снятом с чужого плеча, мятом светлом костюме. Но стоило им перекинуться парой фраз, как всё кардинально изменилось. Нил мыслил удивительно ясно, предлагал невероятные решения для неразрешимых задач, придумывая их легко, словно взбегая по лестнице, перескакивая через две три ступеньки. Но его промежуточные, непроговоренные мысли были абсолютно понятны Джону. Несмотря на то, какими разными они были, они словно бы мыслили в унисон и, казалось, вот-вот начнут говорить хором. Джон начинал говорить, а Нил подхватывал. Иногда им хватало только обмена взглядами, чтобы понять, что им пришла одна и та же мысль. Они были знакомы четыре недели, но Джону казалось — целую вечность. Нил хмыкнул, и ткнул пинцетом в рану как-то особенно глубоко, от этого движения по руке прошла волна боли, и Джон зашипел, отвлекаясь от захвативших его мыслей. — Прости, анестезия видимо не достала так глубоко, — Нил и правда выглядел озабоченным, углы большого рта слегка опустились вниз, — но потерпи чуть-чуть, я почти закончил. Он только открыл рот, чтобы напомнить, что сам предлагал обойтись без обезболивающего, но Нил снова задел что-то внутри раны, и Джон прикусил язык от неожиданности. — Всё, всё я закончил, — Нил отстранился, выставляя вперёд руки, словно опасаясь, что Джон может напасть, — но я нашёл там небольшой сюрприз, гляди! Он приподнял пинцет, с зажатым в нём острым, перемазанным в крови осколком отмычки. — Глубоко сидел, — Нил бросил осколок в наполнившийся кровавыми обрывками и кусками ваты лоток, — но хорошо, что решил залезть поглубже, я почти его пропустил. — Я думал ты профессионал, — поддразнил его Джон, стараясь не показывать, что прикосновения к разбережённой ране начинают доставлять боль — ни то сказалось извлечение осколка, ни то действие анестезии начало спадать. — Кто профессионал, я? — Нил рассмеялся, забавно сощурившись, и его лицо словно осветилось изнутри. Джон не мог отвести взгляд от него, — я не врач и даже не медбрат. — Ты действуешь так уверенно, что я подумал… — Джон пожал здоровым плечом, чуть надув губы. На самом деле он бы позволил Нилу обработать рану, даже если бы тот признался ему, что никогда не делал ничего подобного. Что явно было не так. — Это небольшой профессиональный секрет, — Нил улыбнулся уголком рта, — если вести себя уверенно, окружающие думают, что ты уверен… — …и не задают лишних вопросов, — продолжил Джон, испытывая странное дежавю. — Точно так, — Нил подмигнул ему и отвернулся, брякая инструментами, — хорошая новость, осталось только наложить несколько швов, и я перестаю тебя мучить. — Ты меня не мучаешь, — запротестовал Джон. — Неужели ты наслаждаешься? — Нил развернулся, сжимая в руке иглодержатель с кривой иглой, напоминающей крюк, на который подвешивают мясные туши, пусть и уменьшенный во много раз. — Наслаждаюсь. Интеллектуальным разговором, — пробормотал Джон, опуская глаза, чтобы не смотреть на иглу, зная, что Нил, даже если заметит его малодушие, не подаст виду. — Швов семь и мы закончили, — ровным голосом сказал Нил, оправдывая его ожидания. Прокол, сквозь отверстия протягивается нить, петля, узел. Прокол, петля, узел. Прокол, петля, узел. Джон не сводил глаз с ног Нила. Он был босым, длинные пальцы ног напряжённо вжимались в пол. На правой щиколотке, виднеющейся из-под коротковатой и широковатой брючины, белел странный короткий и глубокий шрам. Точка, уходящая глубоко вглубь плоти, утягивая за собой кожу. На другой стороне виднелся такой же, абсолютно симметричный. Не похоже на шрам, полученный случайно. Джон почувствовал жгучее любопытство и немного вину, будто бы он суёт нос не в своё дело. Но Нил ответил на вопрос, прежде чем он его задал. — Аппарат Илизарова. — Что? — Не ты один ломал лодыжку, — Нил, ловким движением пальцев завязал очередной узел, — это случилось давно, перелом был сложным и никак не хотел срастаться самостоятельно, началось воспаление. Врачи сказали матери, что кости стоят не так как надо, что я могу остаться хромым. Она проплакала весь вечер в ванной, словно я уже стал калекой. Прокол, петля, узел. — Мне было четырнадцать, я любил приключения и хотел новых ярких ощущений, но был недостаточно умён, чтобы не влипать в неприятности. Мы с приятелями занимались паркуром. — Паркуром? Боже. — Тогда он был на пике популярности! У подростков притуплённое чувство опасности. Я упал с высоты второго этажа на бетон. Ещё легко отделался, — кончики губ Нила подрагивали, на щеках проступил румянец, пока он выкладывал просто так, без вопроса, важный кусок своей настоящей жизни, и Джон впитывал его слова как губка, почти позабыв об игле входящей и выходящей из его плоти. — Но мать была уверена, что это она виновата. Что она недосмотрела за мной, недодала мне любви, что я отбился от рук из-за того что тяжело переживал её разрыв с отцом, что теперь у меня нет отцовской фигуры, — Нил скривился, — уж лучше никакой отцовской фигуры чем такая. — Она была права? — Нет конечно, но её было не переубедить. На следующее утро мне натыкали в ногу спиц и объединили их специальными рамами. Вид у всего этого был, конечно, впечатляющий. Джон изо всех сил постарался не передёрнутся. Он ненавидел иглы. — Следующие четыре месяца я провёл с этой конструкцией, сроднился со спицами. Мне нравилось на самом деле, выглядело круто, можно было даже наступать на ногу и главное — не ходить в школу. Но на мать было больно смотреть, наверное она бы предпочла сама просидеть полгода с железками в ноге, чем каждый день видеть как я волочу за собой это нечто. — И чем всё закончилось? — Ну, мне стало скучно сидеть дома, и я нашёл дома несколько популярных книг по физике, и перестал хотеть стать менеджером, когда вырасту, — Нил приподнял широкие брови, — судьба! — Да. Невероятно, — Джон встряхнулся и понял, что Нил уже не копошится с его рукой. Глянув в зеркало, он увидел ряд ровных тёмных швов у себя на плече. Рана больше не кровоточила. — Кто знает, где бы я был сейчас, если бы адекватно оценивал свои способности к прыжкам, — Нил подошёл к нему и, последний раз обработав шов антисептиком, наклеил сверху повязку, — ещё я растолстел. — Растолстел? Нет! — Джон попытался представить себе толстого маленького Нила, утыканного спицами словно ёж, и не смог. — Да! — Нил завязал аккуратный узел на кончике бинта, которым замотал повязку поверх, — ничего удивительного, ты сидишь целыми днями дома, а мать жалеет тебя и приносит тебе кучу всего, что ты так любишь. Я ел чипсы и пиццу днями на пролёт. Джон рассмеялся в голос. Нил широко улыбнулся ему, убирая свой арсенал в аптечку. — Так что, вот он я, — он поставил ногу на край ванной и закатал штанину до колена, показывая множество одинаковых белых точек на ноге, — несколько не слишком впечатляющих шрамов, и снова могу бегать по зданиям. Правда о прыжках с парашютом и карьере балеруна пришлось забыть. — Балеруна? — Джон издал дурацкий смешок. — А что? — Нил опустил ногу и, дурачась, изобразил третью позицию, взмахнул руками, — по-твоему, у меня бы не получилось? — Ты человек многих талантов, — сказал Джон совершенно серьёзно, неожиданно понимая, что его рана обработана и даже туго замотана бинтом, а Нил стоит всё так же близко, гораздо ближе, чем стоял раньше, но теперь этому нет формального оправдания. Между ними словно натянулась короткая тонкая нить. Джон не соврал Кросби, в соблазнении он был не слишком хорош. Но во время рабочих заданий полных страха, изредка сменяющегося напряжённым ожиданием, между людьми часто возникает притяжение. Социальные установки и ограничения не кажутся такими важными и люди сближаются, иногда ближе, чем стоило бы. Он испытывал такое не раз, но сейчас это чувство было практически непреодолимо. И теперь, с расстояния меньше ладони он видел, что и Нил чувствует это. Он замер, улыбка исчезла с его лица, сменившись неуверенным, практически болезненным выражением, которое Джон впервые увидел у него в Мумбаи. Его глаза метались от глаз Джона к губам, он склонился чуть ближе, но не делал первого шага. И Джон подумал — к чёрту всё — и сократил расстояние между их губами до нуля. Сначала это было похоже на столкновение, но Нил коротко выдохнул ему в губы ни то облегчённо, ни то обречённо и поцеловал страстно и глубоко, обхватывая его голову руками и притягивая к себе ещё ближе, словно пытался поглотить, впитать в себя. Джон был совсем не против, сжимал и комкал рубашку на спине Нила, вдавливая его в себя, чувствуя жар его тела отделённого только тонкой тканью. Воздух в их лёгких закончился быстрее чем за минуту, Нил оторвался от его губ и глубоко со всхлипом вздохнул, словно выныривая с глубины. Расплывшиеся почти на всю ширину светлой радужки зрачки казались дикими и пугающими. Джон успел только набрать в грудь воздуха, готовясь вытолкнуть наружу шутку или непристойное предложение, но Нил снова набросился на него, покрывая частыми мелкими поцелуями лицо, скребя короткими обломанными ногтями затылок, вжимая большие пальцы в виски. Джон с коротким смешком повернул голову и снова поймал его губы. В этот раз поцелуй был более медленным, лёгким. Набросившийся на него с таким пылом Нил словно вложил в свой порыв всю энергию и теперь выбился из сил. Одна рука упала Джону на плечо. Джон поцеловал его нежно, провёл языком по обкусанной нижней губе, кладя руки на пуговицы его рубашки. Нечестно, что он один был полуголым, это нужно было исправить. Нил снова вырвался из поцелуя, влажно поцеловал в щёку, в висок, спустился чуть ниже и начал зацеловывать шею, всё замедляясь. Джон, в конце концов, справился с последней мелкой пуговицей на подоле рубашки и, притянув Нила к себе, почувствовал его наконец кожа к коже. Нил застыл в этом крепком близком объятии, сгорбившись, уткнувшись лицом в сгиб между плечом и шеей, загнанно прерывисто дыша. Джон тоже притормозил, гладя его спину широкими кругами. Через минуту Нил глубоко вздохнул и, напоследок упершись лбом в плечо, отстранился и посмотрел ему в глаза. — Прости меня, — он нежно провёл большим пальцем по его скуле и уронил руку вниз, — я не могу. — Что? — Джон даже не знал, что он хочет услышать в ответ на вырвавшийся вопрос. Нил отступил на шаг и замотал головой, запуская пальцы волосы. Джон чуть не шагнул следом, в погоне за уходящим теплом и близостью. В расстёгнутой рубашке и с покрасневшими воспалёнными от поцелуев губами, Нил выглядел потерянным, почти испуганным. — Это не должно быть так, не должно… — Нил развернулся на пятках к нему спиной, — это неправильно. Я просто… Не знаю, я не выдержу. Мне кажется, я не выдержу. Джон всё-таки приблизился на два тихих шага и положил руку ему на спину. Нил вздрогнул, но не отстранился. — Я не понимаю, — искренне сказал Джон. — Прости. — Не надо просить прощения, тут ничего такого. Мы же не давали друг другу обещаний и не клялись в любви, правда? Нил начал яростно тереть лицо руками. Джон неуверенно продолжил, пожимая плечами: — Просто это задание, много адреналина, одиночества. Так бывает. И если ты не хочешь, давай просто забудем, сделаем вид, что ничего не было. Нил наконец отнял руки от раскрасневшегося лица и рвано кивнул, ускользая от прикосновения. Джон неожиданно почувствовал насколько холодной была выложенная плиткой ванная комната и передёрнулся от прошившего его озноба. Тем временем Нил развернулся к нему, сжимая в руке два серебристых блистера. — Держи, — сказал он сипло, протягивая ему таблетки и глядя на пару сантиметров выше его головы, — бело-красные капсулы это обезболивающие, белые таблетки — антибиотики, чтобы не занести заразу. — Ясно, — прочистив горло, выдавил Джон, принимая таблетки из его рук, стараясь не соприкоснуться пальцами. Нил помялся немного, потом зачем-то кивнул и вышел из ванной, аккуратно прикрыв за собой дверь. Джон открыл кран, опёрся о раковину и несколько минут смотрел на бегущую воду, стараясь справиться с тянущим внутри чувством потери. В конце концов, он поднял глаза и укоризненно глянул на своё всклокоченное жалобное отражение. Чувства, которые он испытывал к этому человеку, были слишком, неоправданно сильными. Они провели целую неделю в замкнутом пространстве, и эта неделя была полна тягостного молчания и сложных запутанных разговоров. Джон пытался свыкнуться с мыслью, что Нил лгал ему, а так же с мыслью о том, что он неожиданно чувствовал себя преданным, хотя сам прекрасно знал, что ложь — стандартная процедура, обыденный эпизод и суть их профессии. Нил тоже был явно обижен на него за утаивание информации, но общался с ним ровно, ничего не требуя. Это сбивало с толку. Их тёплые дружеские отношения слегка охладели. Но после повторного штурма Фрипорта, после прохождения турникета, когда Джон вёл скорую, увозя их всё дальше от объятого пламенем аэропорта, Нил повернулся к нему и улыбнулся. — Наша, мой друг, — он хлопнул Джона по плечу, и Джон почувствовал вскипающую внутри радость. Он почувствовал себя включённым в эту странную общность, он почувствовал себя другом Нила. Холод и неуверенность грузового контейнера растворились в этом чувстве без следа. И вот теперь случилось то, что случилось. Джон надеялся, что это не помешает их дальнейшей работе, и не мог не признать, что у запрета на отношения с коллегами был свой резон. Он не мог надеяться на то, что забудет произошедшее сам, потому что после этого поцелуя он хотел повторить, хотел большего, ещё сильней. Выключив воду, он прошёл по тихому тёмному коридору. Свет в комнате, где спала Кэт, был выключен. В другой — горела только настольная лампа, Нил сидел на разложенном и застеленном диване. Его рубашка была по-прежнему расстегнута, взгляд слегка расфокусирован. Он медленно отнял от уха телефон и проговорил, не глядя на Джона: — Я связался с группой… — на секунду он словно бы потерял нить мыслей, но быстро встряхнулся, прокашлялся и, выпрямившись, снова посмотрел Джону в лицо, — Связался с группой зачистки. Они займутся скорой и записями с камер видеонаблюдения. Так что мы можем не заниматься этим прямо сейчас. До утра ещё есть время. — Понятно, — Джон сощурился и вгляделся в лицо Нила, но его выражение снова было спокойным и нейтральным. Джон постарался сдержать разочарованный вздох. — Тут есть два спальных места, — продолжал Нил, — диван и кресло раскладывается. Ты ранен, так что я уступаю тебе диван. Джон с сомнением посмотрел на кресло, потом — на долговязого Нила, который во время их путешествия в контейнере всё время вынужден был пристраивать длинные ноги на слишком короткой раскладушке. — Нет уж, кресло моё, — преувеличенно лёгким тоном бросил он, — мы с ним тут уже сроднились, мог бы ночевать в нём хоть сидя. Нил безразлично пожал плечами и не стал спорить. Глядя в пустоту, он начал рассеяно стягивать с плечей рубашку, и Джон отвернулся, словно бы не имел права на это смотреть. Выдохнув через вытянутые трубочкой губы, Джон склонился над креслом, разбираясь с раскладывающим механизмом. Оно расправилось с тихим приятным щелчком, и Джон посмотрел оценивающе. Конечно не слишком удобно, но бывало гораздо хуже. Джон оглянулся на Нила. Тот уже укрылся простынёй и лёг на диван в странную присущую ему позу — на боку, руки выложены перед собой, голова на подушке. На его лицо легла длинная тень скрывающая выражение, а сам он казался неожиданно маленьким и потерянным на широком разложенном диване. Джон сжал зубы, решительным шагом прошёл к встроенному в стену шкафу и выудил из него простыню и подушку. Плевать на всё. Развернувшись, он сел на край дивана. Нил удивлённо шевельнулся. — Знаешь, я передумал, — Джон положил в изголовье подушку, — я хочу спать на диване. Нил выглядел озадаченным и уже начал сползать с дивана, чтобы занять кресло, но Джон остановил его, упёршись согнутыми пальцами ему в грудь. — Ты тоже спишь на диване. Нил застыл, словно громом поражённый. Воспользовавшись его замешательством, Джон взбил подушку и, расправив простынь, решительно лёг на край дивана, спиной к Нилу. В комнате на несколько минут повисло напряжённое молчание. — И мы будем?.. Голос Нила звучал глухо и надтреснуто. — Просто спать, — подтвердил Джон, не оборачиваясь. Нил тихо выдохнул и, потянувшись, щёлкнул выключателем лампы. Комната погрузилась в полумрак. От тишины квартиры начался писк в ушах. Джон чувствовал присутствие Нила за спиной, чувствовал, как он застыл, вытянувшись напряжённой свечкой и размеренно дыша, и сам не смел шевельнуться и не мог придумать, что сказать. Так прошло минут десять, а может больше или меньше — звенящая тишина и темнота комнаты, перекрывала ставшее уже привычным фоном тиканье часов у него в голове. Потом он почувствовал движение у себя за спиной, и его бока аккуратно и нерешительно коснулись пальцы. Он никак не отреагировал на это и дальше Нил уже действовал смелей, обнимая его поперёк туловища, стараясь не тревожить раненную руку, придвигаясь к нему всем собой. Уткнувшись носом в макушку Джона, Нил длинно успокоено выдохнул, напряжение покинуло его тело, и он словно обмяк и потеплел. Джон почувствовал лёгкое головокружение и сжал обнимающую его руку Нила. Это было вовсе не то, на что он рассчитывал, когда поцеловал его в ванной. Но в каком-то смысле это было даже лучше. Ближе. Как будто они были созданы идеально подходящими друг к другу кусочками пазла, которые наконец объединились. Словно бы они уже когда-то лежали и обнимались таким образом, настолько просто и естественно всё получилось. И больше ничего не было нужно. Джон почувствовал как волнения и усталость этого дня снова наваливаются на него тяжёлым грузом и, убаюканный близостью и теплотой тела Нила, он готов был уснуть прямо сейчас. Но это мгновение хотелось длить, и он сказал, словно продолжая прерванный разговор: — Так значит ты физик. Нил тихо фыркнул ему в волосы. — Можно и так сказать, хотя и это не совсем соответствует правде. — Значит, не-врач, который зашьёт рану, не-переводчик, знающий эстонский, и не-физик, знающий физические теории. Я ничего не забыл? — Вроде список полный, — Джон чувствовал затылком улыбку Нила и слегка сжал его руку. Тот ответил на пожатие. — Просто я всегда хотел узнать о мире больше, но так получается, что изучить его выходит только с одной стороны. Мне этого мало, всегда мало. — Хочешь знать, как всё работает? — Да, наверное. Не знаю, наверное сначала хотел. Но чем дольше этим занимаешься, тем больше понимаешь — как мало знаешь. Ощупываешь слона с разных сторон. Беспомощный увидеть его целиком. Они помолчали. — Так что я бросил медицинский, не получил степень по физике… — Не получил? Снова ложь! — Я должен был как-то объяснить тебе свою осведомлённость, — в голосе Нила не чувствовалось никакой вины, а Джон не чувствовал никакой обиды, — к тому же, я получил бы, но аспекты нашей работы таковы, что лучше не выкладывать их в общий доступ. Не сейчас. — А эстонский? — Выучил сам. — Вау. Темнота укутывала их уютным одеялом, и Джон чувствовал, как слипаются глаза. — Эй, а скажи, как по-эстонски будет — я хочу быть с тобой? Нил не ответил, его дыхание было ровным, а тело тяжёлым и тёплым. Джон решил больше не сопротивляться сну. У них ещё будет время, они отыграли у него неделю и отыграют больше, если потребуется.