Душа его изуродована плетью

Фёдор Басманов… В народе о нём много поговаривают, много распускают слухов о его столь интересной натуре, боятся его люди в Слободе, каждый раз шарахаясь от него, только он проходит мимо. «За глазки красивые царь его в опричники назначил», — говорили они, пока Фёдор, со своею наглою ухмылкой сидел на своём месте подле царя, оглядывая всех присутствующих своим презренным взглядом. Бессмысленные разговоры и обсуждения за его спиной. Фёдор привык к ним, смеялся с их слов, наигранно закусывал губу и в самом невинном своём обличии устраивался подле царя. Удивительно глупы были сплетники, удивительно одинаковы были их слова, уже начинал он порой их разговоры по губам их прочитывать, сколько гадостей о нём говорили. Ему уже наплевать… И проклятья, и оскорбления, и насмешки сыпались на него со стороны бояр, и был бы в этом какой-то смысл… Нет, бояре не думают даже, что слышит обо всём Басманов, и отец его, Алексей, тоже не раз ловил их на сплетнях, но какое ему до них дело, сын то, важнее его для государя стал, пусть сам, теперь, когда он подарками царёвыми увешан, на себя ещё и службу верную повесит. Серебряного он отнюдь не с хлебом-солью встретил, чем народ отпугнул, да панику нагнал. А ему-то что, он веселится, в глазах злобные искры мелькают, ухмылка недобрая с лица не сходит. Медведь на Никиту Романыча набросился, свалил князя на землю, терзая его когтями острыми по лицу, и своротил бы он князю череп лапой своей тяжёлой, да нет, спасён он молодым человеком остался, что ещё большего смеха Фёдору стоило. Забавляло его это, радовала его суматоха, а он словно и не виновен, не накажет его никто за это. Шутка, которая чуть не стоила Серебряному жизни. Забава, что так радовала глаз Басманова, что наружность его злобную князю показала. И как показала, так что в памяти его тёмным пятном останется… *** Фёдор не боится смерти, готов в глаза ей смотреть, нагло улыбаясь так же, как он на опричников остальных порой поглядывал. Смотреть на неё так же, как и на всех, не превышая её над остальными, ниже государя своего её ставить. «Иуда! Иуда из гроба прокляну!» Громко отражаются в его мыслях эти слова Вяземского, да не пугается он их, и так беззаботно, ярко улыбаясь он говорит: — Кто из нас не Иуда? А кто Христос. Не уловил он при словах своих взгляда на себе государева, не видел, как сомнение непонятное промелькнуло в глазах его, да и если видел бы, внимания бы на это не обратил, сослав его на что угодно, кроме как на неудачу свою. *** «А это, Феденька, что?» Фёдор стоит в оцепенении, молчит, не в силах выдавить из себя хоть слово, в глазах царя видит он гнев, и страх охватывает его. Бежать некуда, остается лишь броситься в ноги Государю, молить его о пощаде. Это невозможно, сегодня его настигнет смерть… Он умрёт… *** Больно… Ужасно больно, тело горит, мысли спутываются, сил не хватает даже на крик. В глазах темнеет, зрачки его, обычно столь яркие и быстрые поблекли, и пустым, полумёртвым взглядом Фёдор смотрит на занесённую руку с плетью, принимая на себя новый удар, который вновь обжигает его спину, и из-за которого из глаз летят искры, а с губ срывается несдержанный крик. Плеть продолжает нещадно резать спину, руки, холодные уже как у мертвеца безжизненно держатся в кандалах, ноги не держат его, и Басманов уже сам словно мёртвый, ждёт лишь последнего удара, который послужит ему наконец казнью. И вот, Фёдор Басманов, некогда царём любимый, некогда самодовольный, столь смелый со всеми, столь далёкий от бояр обычных опадает совсем, потеряв сознанье, и успев лишь подумать напоследок: «Благослови Господь Царя-батюшку моего». Он умер… Он не чувствует, как ударяют его плетью, не слышит, как довольный голос Малюты Скуратова провозглашает о том, что умер опричник нелюбимый народом, не видит, куда несут тело его окровавленное, не знает, что будет с ним дальше. Неизвестность пугает. Гореть душа его будет, врата Ада ожидают Фёдора, уже готов он хмыкнуть и сделать шаг вперёд, заходя в мир Загробный, как вытягивает его из сна кошмарного молитва: тихая, едва слышная, и голос кажется знакомым до глубины души, так что Басманов невольно вздрагивает. Федор лежит, лежит в полной темноте не в силах открыть глаза, он не может сдвинуться с места, не чувствует совершенно ничего, он лишь слышит, слышит голос, который звучит словно из мира другого, никем не знакомого и неизведанного. Чувство паники овладело Басмановым. Он дёрнулся, метнулся в сторону, постарался пошевелиться хоть как-то, но он не может, он не чувствует рук и ног, не ощущает тела своего. Он пытается открыть глаза, вырваться из бесконечной тьмы, увидеть свет Божий, но что-то держит его, мешает рваться к голосу, столь усердно шепчущему свою молитву. Преодолеть панику получилось нескоро, Фёдор боится, боится не увидеть человека, который так трепетно молится за него перед иконами. «Молись, молись прошу тебя, молись! — думает Фёдор, всё ещё пытаясь выдавить хоть слово, сорваться на крик от отчаяния, чувствуя свою беспомощность и ничтожность. Он слушал… »…Господи, Создатель наш, помощи твоей прошу, даруй полное выздоровление Божьему рабу Фёдору, омой кровушку его лучами своими… Фёдор слышит своё неровное дыхание, чувствует, как больно ему становится, как начинает гореть от боли спина, как тяжелеют ноги, как режет его сломанную во время пыток руку, как порезанные кандалами запястья неприятно зудят. Голос кажется чётче, слышится совсем рядом, и Басманов наконец открывает глаза. Вокруг всё равно темно, только где-то в стороне горит свеча, и свет от неё слабо колеблется, отбрасывая на стене своеобразные тени. Голова болит, от чего появилось желание снова опустить веки, но Фёдор боится опять упасть в неизвестность — приходится терпеть. Он узнает это место, бывал он здесь часто, почти каждый день своей жизни, но жив ли он сейчас, что находится здесь? Покои Царские… Голос государя его, который тихо, тихо и почти неслышно молился, стоя на коленях перед иконой. Фёдор не может шевелится, не может сказать ни слова, а он хочет кричать, хочет молить Государя, дабы тот подошёл к нему, дабы успокоил, но даже на малейшее слово сил нет, от чего его накрывает чувство отчаяния. Он беспомощен, он болен, ничего он поделать не может, теперь ему остаётся только ждать и надеяться, что теперь он жив… Фёдор не может сдержать слёз, они стекают по его щекам вниз, видит он от этого ещё хуже, слёзы закрывают взор его, от чего Басманов пугается ещё сильнее, кажется ему, что вот- вот, и он умрёт снова, а повторно из мира загробного ему уже не вернуться. Он едва шевелит пальцами здоровой руки, медленно и болезненно сжимает он их в кулак, всё никак не решаясь поднять руку вверх, хоть и немного, но чтобы заметил государь его мучения. Время всё идет… Фёдор не знает, сколько уже прошло времени, знает только, что молитва ещё продолжается, знает, что царь не выходил из комнаты, знает, что свет от свечи спустился ниже, и скоро он совсем пропадёт, и Фёдор опять погрузится во тьму. Теперь он боится умирать… Впервые в жизни он побоялся посмотреть смерти в глаза, понял он, что плюнуть ей в лицо не станет столь простым делом. Смерть забирает всех, и нет таких смелых, кто противостоит её черным когтям, утягивающих за собой вниз. Фёдор не усмехнётся перед тем как умрёт, и ничтожной в итоге окажется его смерть. Он слегка приподнимает руку, медленно, осторожно, но от внезапно нахлынувшей боли рука его падает, а из груди его вырывается громкий кашель, разрывающий лёгкие его к чертям, добавляющий ещё больших мучений его телу. Фёдор корчится от боли, продолжает кашлять, чувствует, что сейчас он сгорит, адская боль накрывает его с головой, от чего слёзы льются ручьем, а от этого не становится легче, только тяжелее, тяжелее с каждым коротким движением его тела. Его щеки касаются тыльной стороной ладони. Рука эта, столь тёплая, столь знакомая, знает Басманов её хозяина, он не видит его. Кашель останавливается, Фёдору остаётся только тяжело дыша лежать на кровати, закрыв глаза. Пальцы Грозного осторожно стирают слёзы с его лица, а открыть глаза Фёдор не может, больно ему, сил нет… — Посмотри на меня, Феденька, — говорит Иван, осторожно присаживаясь рядом, стараясь не тревожить его, дабы ещё хуже не стало ему. Фёдор с трудом открыл глаза, ему тяжело, сквозь слёзы смотрит он на государя. При виде лица его, в глазах Басманова загорелся маленький живой огонёк, теперь глаза его горели, и столь яркими они казались на фоне болезненного его вида, бледного, почти белого лица. Фёдор Басманов, живая сплетня, яркая, амбициозная личность, всеми нелюбимый в связи с его наглостью и самодовольством, сейчас беспомощен, лежит здесь сейчас полумёртвый, неспособный вымолвить и слова. Однако он рад, что жив, что видит лицо царя, но доверия государь не вызывает. Он сам приказал убить его, и что теперь? Фёдор натянуто улыбнулся, не пожалев сил на то, чтобы нагло поиздеваться над государем. Не могли его спасти вот просто так, да и теперь обиду должен держать на него Фёдор за всё это, не мог бы никто издеваться так над человеком себе любимым. Он не может больше терпеть на себе виноватый взгляд Ивана, и заходится он в рыданиях, истерично смеётся, он вздрагивает от боли, и не может он успокоится, словно с ума сходит он… Грозный снова начинает шептать молитву, страшно ему за Фёдора, любимого своего, он с испугом в глазах смотрит на него, осторожно обхватив лицо его своими ладонями. Тело любимого им изуродовано плетью, лишь лицо, прекрасное его уцелело, и больно смотреть на него так же, как и Фёдору больно смотреть на него. Басманов хочет кричать от боли и страха, однако не удаётся ему сорваться на крик, он лишь с трудом произносит едва внятно: — Что же это такое, Государь? То казнить, то помиловать? Не лучше бы мне умереть там было, чем мучаться так сейчас? Фёдор нашел в себе силы взглянуть царю прямо в глаза, посмотреть на него сквозь слёзы, и замолчать лишь при виде обеспокоенного его лица. Тишина мгновенно воцаряется в комнате, слышится лишь тяжёлое, рваное дыхание Басманова. Грозный смахнул ещё одну слезу с его лица, заправил черную прядь ему за ухо и промолвил, тихо слегка взволнованно, так что сразу затих он, в меру своих сил схватив Ивана за руку и сжав его пальцы, словно умоляя о помощи: — Выслушай меня, Феденька, — Фёдор слушает, молчит, — виноват я перед тобой. Виноват я в том, что всё так случилось, я в ответе за грех свой. И, прости меня за то, что на тебе я так выразил свой гнев. Виноват я, Федюш, виноват. Не знаю я, как теперь молить тебе о прощении. Тяжко смотреть мне на тебя теперь, быть мне вечно виновным перед тобой. Должен был я поверить тебе, и сердцу своему, а не людям своим… Хочешь, я прикажу казнить их всех, только скажи, Федя! Фёдор спокойно слушает речь государя, и противно ему становится от того, как Иван принижает себя перед ним. — Не надо этого, Государь, не надо. Скажи мне только, царе, от чего всё болит так? Фёдор ожидает ответа, сжав ещё сильнее руку Ивана, не отрывая от него своих серых глаз. — Душа у тебя болит, Феденька, от того что предал я тебя. Было бы всё как раньше, если бы не совершил я такой глупости… Ты простишь меня, Федя? Они снова встретились взглядами, оба они, такие яркие, взволнованные и родные. С трудом Басманов выдавил слабую улыбку: — Прощу конечно, милостивый Государь, как же тебя не простить. Останутся в памяти народа лишь сплетни, а куда уж от них денешься? Фёдор устало вздохнул и закрыл глаза. Нет больше сил, и он засыпает, оставив всё позади, все свои мучения, все свои страдания, и покидает он это тревожное место, провалившись на какое-то время в безграничную пустоту своих тревожных снов и кошмаров. Правду сказал он о том, что останется всё только в памяти народа, и много слухов, сплетен придумают люди. Фёдор Басманов — живая загадка, яркая, амбициозная личность всегда будет главной причиной всех худословий да злоязычий, и к сожалению будет это бесконечной его проблемой…