Система дао для Не Минцзюэ

Не Хуайсан очень любил музыку. Почти так же сильно, как занятия каллиграфией или составление коллекции любимых вееров. Он любил музыку каждой клеточкой своего тела и каждой стрункой души, с восторгом впитывая излучаемую этим прекрасным искусством энергию. Не Хуайсан восхищался всем прекрасным и возвышенным, а музыка была одним из самых загадочных и непостижимых явлений в этом грубом и злом мире. Но сам он не играл. Конечно, Не Хуайсан мог бы освоить один из музыкальных инструментов, рискуя нарваться на очередной приступ гнева у вспыльчивого брата, но отказался от этой затеи по доброй воле — раз и навсегда. Не собирался прослыть жалким подражателем вдобавок к другим своим недостаткам. Непродолжительное обучение в Облачных Глубинах заставило его понять, какую мощь таит в себе настоящая музыка. По силе воздействия она могла превзойти любое, самое грозное средство усмирения; не случайно, владение музыкальным инструментом приравнивалось к величайшим воинским умениям. А младший господин Не, как всем было известно, предпочитал войне мирные занятия. К тому же, Не Хуайсан был твердо убежден, что музыку должны исполнять настоящие мастера, такие как благородный Лань Сичэнь, глава ордена Гусу Лань, или его не менее благородный, хотя и излишне высокомерный брат Лань Ванцзы, а не выскочки и проныры вроде Цзинь Гуанъяо. «Младший брат», как его называли в узком кругу побратимов, несомненно, обладал многими талантами, и мелодию, перенятую от Лань Сичэня, исполнял очень умело, но Не Хуайсану в ней почему-то слышалась фальшь. Его тонкий слух страдал от диссонанса, причины которого объяснить он не мог. А ведь когда ту же самую мелодию играл Лань Сичэнь, она звучала мучительно проникновенно, до слез нежно, тепло и ласково. В ней была гармония, которой недоставало жалкому подражательству Цзинь Гуанъяо. В своем умении различать самые тонкие переливы мелодии, Не Хуайсан не сомневался. Ведь почти каждое утро его будили разноголосые птичьи трели за окном; и пока утомительные дневные обязанности не заставляли встать с постели, он лежал и слушал этот звонкий хор, стараясь выделить в нем голос каждой пичужки. А то, что играл Цзинь Гуанъяо… В этой музыке чувствовался какой-то отвратительный ядовитый привкус, еле заметно вплетенный в основную музыкальную тему. Неприятная погрешность, не заметная менее чуткому уху. Не Хуайсан хотел даже поговорить об этом открытии с братом, но из разумной предосторожности не стал этого делать. Что бы он сказал? «Мне кажется, третий брат играет неправильно?» А как правильно? Не Хуайсан никогда не держал в руках музыкальных инструментов и не мог считаться знатоком в этой области. «Я чувствую в музыке искажение». Еще хуже. Искажение — запретная тема в их семье, и Не Хуайсан из суеверного страха старался не поднимать ее лишний раз. Правда, когда у них в гостях бывал Лань Сичэнь, Не Хуайсан тайком пробирался к гостевой комнате и, стоя за бумажной перегородкой, наслаждался мелодичными напевами сяо. И в этот момент он сожалел только о том, что не владеет целительскими музыкальными практиками и не может своими силами усмирить внутренних демонов, терзающих его брата. А что он мог? Задумавшись об этом, Не Хуайсан вынужден был признать, что немного. Просить? Убеждать? Попытаться вывести обманщика на чистую воду? Как бы ни так! Даже если он прав, любые его обвинения против Цзинь Гуанъяо останутся пустым звуком. Просто потому что… Заклинатели вообще прислушиваются только к тем, кого боятся или уважают, а Не Хуайсан не относился ни к тем, ни к другим. В лучшем случае его не замечали, в худшем — пренебрежительно отмахивались. До сих пор его это устраивало. Но сейчас приходилось думать не только о себе. Кому-то очень мешал его брат, единственный человек, чье внимание Не Хуайсан ценил больше всего, даже больше своих любимых сокровищ. И этот кто-то делал все, чтобы лишить Не Минцзюэ безотказного средства для успокоения его мятущейся души: правильной музыки. А этого Не Хуайсан не мог допустить. Старый помятый свиток без начала и конца из выцветшей от времени рисовой бумаги Не Хуайсан нашел в заброшенной темной комнате, по недоразумению считавшейся в Цинхэ библиотекой. В клане Гусу Лань этот артефакт хранился бы как величайшее сокровище, но адепты ордена Не физическое совершенствование предпочитали утомительным умственным занятиям, и Не Хуайсан был едва ли не единственным человеком, заглядывавшим в эту бесполезную кладовую. Свиток привлек его вниманием тем, что там мелькало слово «музыка». Однако, продравшись сквозь хитросплетения образов и пространных рассуждений, Не Хуайсан со смущением понял, что «божественный источник долголетия и благополучия», который автор постоянно сравнивал с музыкой, не имеет к ней никакого отношения. Хотя некоторое сходство все же было. Та же ритмическая основа, чередование быстрого и медленного темпа, гармония созвучий, долгие вдумчивые повторы. Путь дао любви, о котором поведал свиток, открыл Не Хуайсану глаза. Как все просто, оказывается! Вот оно — противоядие. Замена лицемерному вредительству Цзинь Гуанъяо. Простое и действенное средство вернуть душевное равновесие любимому брату, обещавшее почти столько же бесконечных вариаций, как музыка. Слушая ее, Не Минцзюэ погружался в транс, и в этот момент сквозь маску суровости и еле сдерживаемой ярости проступало его истинное лицо — лицо отважного воина, любящего брата, несгибаемого главы клана. Что, если вместо этого он будет погружаться в чувственный транс, расслабляющий тело ничуть не хуже, чем музыка расслабляет душу? И пусть это будет не просто кратковременное удовлетворение, которое Не Минцзюэ мог получить с любой из своих женщин, а «полное слияние и экстаз» под чутким наблюдением любящего человека. К сожалению, в любви Не Хуайсан разбирался еще меньше, чем в музыке. Новоявленный последователь «пути дао» имел слишком незначительный личный опыт, чтобы стать истинным проводником на этом тернистом пути. Не Хуайсан представил, как пересказывает содержание свитка и слышит в ответ грубое: «Опять ты читаешь всякую ерунду. Иди лучше потренируйся, научись чему-то, что должен уметь каждый мужчина. И не лезь ко мне со своими глупыми советами!» Голос брата прозвучал в голове Не Хуайсана как наяву, и даже от этого воображаемого присутствия у него замерло сердце. Но и отступать он не собирался, потому что где-то внутри поселилось ощущение правильности того, что он делает. Младший представитель рода Не весь извелся, выбирая удобный момент, чтобы подступиться со своим странным предложением к брату, постоянно занятому то охотой, то делами клана. Хуайсан даже почти перестал отлынивать от тренировок — не слишком явно, чтобы не вызвать подозрений, — и во всем старался следовать указаниям Не Минцзюэ, старался изо-всех сил, чем заслужил сдержанную похвалу брата. — А ты не такой слабак, как я думал, младший брат. Тебе просто надо больше тренироваться. — Я буду, — пообещал Не Хуайсан и, возбужденный собственной решимостью, однажды вечером пригласил брата к себе. Они ведь давно не проводили время вдвоем, как делали когда-то. Ну, если не считать ненавистных тренировок. Не Минцзюэ в этот вечер был на редкость спокоен. Бася лежала на подставке у двери, испуская легкие флюиды нетерпения — не более того. — Что случилось, младший брат? — напрямик спросил Не Минцзюэ, заметив, как Не Хуайсан нетерпеливо ерзает и смущенно прикрывается веером. — Тебя как будто что-то тревожит? Или ты хочешь попросить денег на очередную безделушку? — Нет, нет! — младший Не чуть не выронил веер и обиженно стрельнул глазами. — Я… я такой глупый… А-Мин, я хотел поговорить с тобой как мужчина с мужчиной. Понимаешь? Есть один человек… — Ты влюбился, братик! — победоносно воскликнул Не Минцзюэ, как будто услышал добрую весть. — Кто она? — Ну… — замялся Не Хуайсан просто потому, что вот так сходу не мог припомнить ни одной девушки, в которую ему действительно хотелось бы влюбиться. — Ладно, это твое дело. Так что тебя тревожит? — Я такой неумелый. — Не Хуайсан опустил глаза, так что ресницы отбросили тень на нежные щеки. — Не уверен, что смогу заинтересовать кого-то. — Пусть только попробует тебе отказать! — яростно отозвался Не Минцзюэ. — Никто не смеет пренебрегать моим братом. — Спасибо, дагэ, — благодарно улыбнулся Не Хуайсан. — Но давай обойдемся без крайних мер. Я только хотел научиться правильно целоваться, чтобы не опозориться окончательно. И если ты не против… От хищного понимающего взгляда брата Не Хуайсану захотелось зажмуриться, но он постарался отбросил глупые колебания. Все будет хорошо! Он ведь видел, как от Минцзюэ уходили девушки, которых брат время от времени приводил к себе. Ноги у них слегка заплетались, как от сильной усталости, но они казались довольными и расслабленными. Как-то раз одна даже подмигнула стоящему неподалеку Не Хуайсану, и ее взгляд был таким многообещающим. Вдохновившись этим воспоминанием, Не Хуайсан прошептал невнятно, приготовившись к насмешкам и грубости: — Научишь меня? Он не ожидал, что его губы будут запечатаны жестким поцелуем, непривычно глубоким, безжалостным — не вдохнуть, не выдохнуть, от которого шумело в голове, как от крепкого вина. — Вот так? Ты этого хотел? Не Минцзюэ с трудом оторвался от брата, выравнивая дыхание, и все равно его голос прозвучал хрипло, нетерпеливо, с откровенным желанием подчинить. Не поддаться этому напору было невозможно. — Я… нет... Я не понял, что твой язык делал у меня во рту? — пролепетал Не Хуайсан, бросаясь в омут с головой. — Ах ты… — Не Минцзюэ подхватил брата и шагнул к нише, где стояла кровать, — … маленький хитрец. Сейчас я тебе объясню. О том, ради чего он все это затеял, Не Хуайсан вспомнил, когда ночь уже подходила к концу. Он задолжал брату объяснение, но на разговоры времени попросту не оставалось. Его брали как женщину, смягчая нежностью непривычную боль. И Не Хуайсан, который поначалу вздрагивал от слишком откровенных прикосновений, скоро приспособился и раскрывался навстречу резким, беспорядочным движениям. Он сам тянулся за поцелуем, чтобы перевести дух — потому что нетерпение и жажда еще больших удовольствий слишком быстро доводили их до разрядки, а Не Хуайсан хотел продлить наслаждение и заодно проверить новые знания. — Брат, брат, подожди, — попросил он, и Не Минцзюэ замедлился, оставаясь внутри; горячий и твердый, он призывно упирался в «точку наслаждения», из-за чего Не Хуайсан не мог внятно выражаться. — Давай попробуем так. Девять мелких толчков, один глубокий и так дальше. Хорошо? — Какого?.. — Не Минцзюэ плохо понимал, чего от него хотят и, как всегда в такие моменты, за грубостью скрывал собственную растерянность. — Девять плюс один, это же так просто, — Не Хуайсан гладил мокрые от пота плечи брата, с трудом удерживаясь, чтобы не подаваться вперед, соединяясь еще теснее. — Ты предлагаешь делать все под счет? — у Не Минцзюэ прорезались гневные нотки. — Сейчас? — Я буду считать, согласен? — заторопился Не Хуайсан и выгнулся удобнее. — Ну, давай. Какая-то подозрительная податливость, непривычная мягкость в голосе брата должны были насторожить Не Хуайсана. Но возобновившиеся движения заставили его содрогнуться, и он покорно прошептал, подстраиваясь под ускорившийся темп: — Один… Два… Три… И чем сильнее они притирались друг к другу, чувствуя дрожь обнаженной кожей, тем сложнее было удерживать концентрацию. На пятом толчке Не Хуайсан, забывшись, выдохнул: «Сильнее, брат!» — Считай, — рыкнул Не Минцзюэ, наматывая волосы брата на руку и заставляя того запрокинуть голову с отчаянным стоном. — … шесть, семь… «Пожалуйста!» — … восемь… «Хочу тебя еще глубже». На счет девять мир взорвался разноцветными всполохами, а внутри приятным теплом разлилась горячая густая влага. Спустя некоторое время Не Хуайсан с трудом пришел в себя. Затылком он чувствовал сильную руку брата, а второй рукой тот гладил его живот, стирая застывающее семя. На лице Не Минцзюэ блуждало выражение абсолютной безмятежности — такое редкое, что это зрелище взволновало Не Хуайсана даже больше, чем то, что между ними произошло. Это был знак, что они идут по правильному пути. Но сколько еще раз придется повторить этот приятный ритуал, чтобы закрепить полезный результат? И захочет ли Не Минцзюэ… — В следующий раз я буду сам считать, — прозвучали насмешливые слова. — Где ты только это откопал? — В свитке. — Ясно. Наверняка, в одном из тех, что Лань Сичэнь притащил из Облачных Глубин. Там знают толк в извращениях. Покажешь мне потом этот свиток, вместе почитаем, а сейчас спи. День был трудным, а ночь выдалась еще более беспокойной и волнующей. Но странно: проваливаясь в сон в теплых надежных объятиях брата, Не Хуайсана не испытывал того нервного напряжения, что мучило его последнее время. Единственное, что ему хотелось знать — какие еще тайные знания хранятся в библиотеке Гусу и не разрешит ли Лань Сичэнь воспользоваться этой вековой мудростью во благо их общего любимого брата.