***
Прикосновения Реддла невесомые, едва ощутимые, как и он сам. Тонкая рука оглаживает щеку, медленно опускается на шею, вызывая табун мурашек, от чего волосы на теле встают дыбом. Гарри ёжится, но не отталкивает. Прикосновения Тома вызывают озноб. Руки его холодные, как у мертвеца. Сам он бледный, слишком неестественный в квартире Гарри, слишком гротескный. Но Гарри все равно тянется за его прикосновениями — не до конца проснувшись, он тянется за чужой рукой. Подскакивая после очередного кошмара в холодном поту, первым делом Поттер ищет Тома. А тот как всегда рядом — сидит на самом краю постели, закинув ногу на ногу и смотрит. Смотрит так, будто Гарри — самая занятная головоломка в его жизни. Так, будто он давно решил её, но все равно ждёт — что же будет дальше?***
— Ты больше не тот маленький неряшливый мальчик, — говорит он невпопад, не скрывая явной насмешки в голосе. Его забавляет, что Поттер меняется, взрослеет, в отличие от самого Реддла, навечно оставшегося воспоминанием о шестнадцатилетнем симпатичном юноше, некогда подающего большие надежды. Он действительно больше не тот нескладный подросток в мешковатой одежде и угловатыми коленками из чулана под лестницей. Ему за тридцать; у него есть работа, о которой он мечтал и преданные друзья, которых он любит.***
Гарри раньше часто задавался вопросом, в какой момент Том свернул не туда. Гарри сейчас часто задаётся вопросом, в какой момент он сам свернул не туда. Особенно сейчас, когда он лежит на своей узкой кровати, задумчиво уставившись в полутьме на белый потолок с тянущейся тонкой линией трещиной. Рядом с ним лежит Том. Непонятно сколько прошло времени, но из задумчивого транса Гарри вывело лёгкое прикосновение к запястью. Реддл не смотрит на него, мягко оглаживает подушечками пальцев полученные в драке шрамы. Это прикосновение, слишком несвойственное юному Тёмному Лорду по мнению Гарри, вызывает по телу лёгкую дрожь. Чужие губы изогнулись в слабой самодовольной улыбке, что свидетельствовало о том, что он заметил. Не мог не заметить. Мгновение — и палочка Поттера оказалась у Тома. Тихий шёпот заклинания в тишине ночной комнаты звучал неестественно громко. Потолок озарился светом бесчисленных звёзд. — Когда я жил в приюте, у меня была одна любимая книга. Это был сборник сказок братьев Гримм. — Гарри знал, что улыбка Реддла искривилась в презрительном оскале. Это происходит всегда, когда Том рассказывал про своё детство в маггловском приюте. — Я перечитывал её снова и снова, просто потому что другой альтернативы и не было по сути. Больше всего мне нравилась сказка о мудром пастушке. Гарри повернулся к Тому, заглядывая в глаза и видя в бездне чужих темных глаз отражение наколдованных звёзд. Гарри кажется, будто отвернёшься — и все, пропал навсегда. Кажется, что если слишком долго всматриваться в эту бездну, она протянет руки и затащит к себе на дно, измажет, осквернит; будет издевательски нашёптывать, глумливо улыбаясь. — Расскажи мне её. — Поттер понимает, что давно увяз в ней и стал частью её без возможности и желания освободиться. — Жил один пастушок, который был известен своими мудрыми ответами на любые вопросы, — начал Реддл, поворачиваясь к Гарри и отзеркаливая его позу. — Позвал его к себе как-то король и обещал сделать своим сыном, если тот ответить на три вопроса. Поттеру нравилось слушать рассказы Тома. Для воспоминания шестнадцатилетнего подростка он был слишком умён, знал и помнил много вещей, о которых Гарри никогда не задумывался. Его голос всегда был тихим и спокойным, как у взрослого, который знает о чём говорит. Том склонялся к Гарри, а глаза его блестели, как у живого. Иногда Том рассказывал о местах, в которых мечтал побывать после выпуска. Гарри с жадностью слушал чужие рассказы о далёких солнечных землях, о чужих традициях, почерпнутых из книг. Сам он никогда не задумывался о путешествиях. Но в такие моменты ему хотелось бросить всё и отправиться куда-нибудь. Побродить по мощённым серым булыжником дорогам узеньких улочек Франции или насладиться достопримечательностями Греции. Только он и Том. — И задал король свой третий вопрос: сколько секунд в вечности? — Невесомое прикосновение к нежной коже шеи вырывает из раздумий, вынуждая встретиться с насмешливым взглядом темных глаз напротив. Они лежат вплотную друг к другу, почти соприкасаясь носами. — И что же ответил пастушок? — Есть в Померании Алмазная гора. И чтоб на вершину её подняться, нужен час. — Пальцы аккуратно убрали волосы со лба. — И целый час нужен, чтобы пройти её вдоль. Час, чтоб в глубь той горы спуститься. — Прикосновение к шраму уже давно не вызывает ни боли, ни дискомфорта. Поттер лишь закусывает губу, позволяя Тому это прикосновение. — На вершину той горы раз в столетье прилетает маленькая птичка и точит свой клюв. Так вот, когда она всю гору источит, пройдёт первая секунда вечности. — Но ведь он так и не ответил сколько секунд в вечности, он лишь ловко нашёл лазейку, — усмехнулся Гарри через какое-то время молчаливой игры в гляделки, скептически приподняв бровь. — Вот поэтому мудрец он, а не ты, Поттер. — Шёпот в самые губы вынуждает тяжело сглотнуть. Гарри не может разорвать зрительный контакт, как бы ни хотелось. Гарри пропал уже давно, с первого взгляда в эти глаза, ещё до того, как понял это. Осознавать это совсем не страшно, как может показаться на первый взгляд. Все это — прикосновения, постоянное присутствие и разговоры, свернувшись на узкой для двух кровати — кажется слишком правильным. Правильным до замирания сердца, до сентиментальной привязанности к клочку чужой души и многообещающего совместного будущего, которого нет и никогда не могло быть. — Ты же помнишь, что я всего лишь воспоминание? — Том шепнул куда-то в макушку, чувствуя острую необходимость напомнить. — Разве можно такое забыть? — Гарри тихо смеётся, а Том хмуро рассматривает проступающие морщины в уголках чужих губ. — А ты помнишь, что я в конечном счёте уйду? — Не всегда, — честно отвечает Реддл. В какой-то момент Гарри Поттер просто уйдёт, оставив после себя лишь смятую постель в маленькой душной квартирке. А до этого Том будет с ним до самого конца, потому что это правильно. Он будет с Гарри пока не истечёт последняя секунда его вечности.