Сколько грязи и чувств

Пьяные неуверенные шажки, этот мутный и заплаканный взгляд больших детских глаз. Как жаль девочку. Маленькая, которую только коснулась грязь этого мира. Только из-за того что ее отцу нечем наполнить свой стакан, братьям и сестрам нечего есть, она пошла торговать своим телом. Идет шатаясь и прижимает к себе сумку, пытается втереть рукавом пальто слезы и пригладить растрепавшиеся светлые волосики. Как ребенок, и от этого еще слаще. Машина тормозит и он выходит. Девочка замирает, смотря серыми глазами. Так противно-неловко выглядят ее попытки по-быстрому привести себя в порядок, но она сдается и бессильно опускает руки под его внимательным взглядом. – Пожалуйста, я сегодня больше не работаю… – пытается сглотнуть ком стоящий в горле. Ему все равно, почему он должен обязательно пользоваться этой сладкой, приглянувшейся ему девочкой? Подходит ближе, гладя рукой ее впалую щеку. Она моментально отвечает, как отмерев. Прижимается сама, гладит его руку. Ведь прелесть эта картина. Остается прижать к себе это худое творение, да она сама прижимается и комкает пальто. Дрожит то ли от холода, то ли от усталости, то ли от боли. Сейчас она послушная, куда угодно пойдет со своим спасителем, который не делает больно, который не груб с ней, а мягок. Усаживает ребенка в машину, прижимая ее к себе, а головка со светлыми волосами покоится у него на плече. Сейчас она позволяет гладить себя по талии, по худой коленке в разорванном чулке. Ей не хочет быть в своем гордом одиночестве, которое для нее лишь момент настоящей жизни. Она хочет чтобы среди этой грязи в темной ночи, был хоть кто-нибудь. Кто не хочет, чтобы она сломалась, не хочет видеть ее боль. Он никогда не брал ее прямо на улице. Не смел. Сладострастие это ведь искусство, не пристало ему существовать в грязных подворотнях. Также он не смеет соваться ей в душу, она сама открывает перед ним. Даже в первый раз, как он ее купил. Девочка почувствовала, что ее не обидят, что все будет хорошо. Раздался глухой, сдавленный всхлип на весь салон. – Тише, девочка моя, тише. – зарывается в ее спутанные волосы и мягко гладит по шее, спускаясь к загривку, обводя острые лопатки, колющие руку, через пальто даже. Ее тонкие руки, на просвет кажущиеся прозрачными, тянутся обнять его. Успокоится от истерики надо, но как это сделать, когда только что в грязном углу ее пустили по кругу, заставляя кричать от боли. Он чувствует как дрожат от напряжения ее ноги и снимает, под удивленный вздох и стеснительно опущенные глаза, поцарапанные старые туфли. Еще больше она удивляется, когда поднимает ее ножки, огладив трогательные пятки. Ему не противно. Все эти шлюхи, которые вешаются на него, намного противней несчастного ребенка. – Я не обижу тебя… – яркая лазурь глаз, загадочно блестит, а губы расплываются в полухищной улыбке.