Разделяя контроль (Kinktober-2020)

По вечерам, обычно смыв с себя дневные тревоги в раздевалках АНБУ, а иной раз — не заходя в штаб, Какаши выкраивал время, час или даже чуть больше, чтобы посетить одно местечко в лесу недалеко от скалы хокаге. Он всегда следовал своим непонятным никому ритуалам — утра были заняты походом к памятнику с именами Обито и Рин, а дни и ночи — служению на благо деревни. Но вечером… вечером у него могло быть время на себя. Вернее, на кого-то другого. Они встретились в этом самом лесу во время дозора. Все было странно в этой встрече — незнакомец в маске и черном плаще, похожий на тень из далекого прошлого. Это было вечером, в сгущающихся подобно молоку в кипятке сумерках. Это был шиноби не из Листа — на территории Листа. Его чакра влекла как магнитом, звала убить непрошенного гостя, пока он не наделал бед. Но Какаши не смог, вернее, он и опомниться не успел, как его связали подобно маленькому ребенку, сдавив чакротоки, руки оказались за спиной, его подвесили прямо там, на ближайшем дереве, и он почувствовал себя таким беспомощным. *** Обито считал шиноби слабыми именно поэтому. Даже те, у кого есть особые глаза или другие техники, чрезвычайно уязвимы, стоит только лишить их свободы рук, складывающих печати. Этому его научил Мадара, как и многому другому. Ненавидеть, бояться, строить планы против Конохи. Обито и был этим занят — строил планы, когда наткнулся на старого друга в лесной чаще. И все бы ничего, если бы не целая вереница «но», мелькнувшая у него в голове. Он мог бы отомстить ему за Рин, убить на месте, мог бы. Он мог, правда. Вот только… если член АНБУ пропадет или его найдут мертвым, это сильно усложнит его разведывательные вылазки в Коноху. А ведь ему еще столько предстоит там сделать… и разрушить тоже. А еще он не хотел вот так просто убивать Какаши. Только не так. Какаши должен страдать, должен увидеть последствия того, что сотворил. Не так, в темном лесу, не пойми кем, не пойми зачем. Он и моргнуть не успеет, юный неоперенный Какаши, ни одной морщинки на лице, ни тени сожаления во взгляде. Разве это месть? Да и потом, что такое месть? Обито имел другую цель, противоположную убийству. Ведь если Какаши умрет, он не только не увидит его триумфа, но и отправится к Рин. Этого нельзя допустить. Этот мир, в котором Рин мертва — ошибка. Смерть Какаши только упрочит его в ткани мироздания, где он зияет подобно разъедающей все плесени. Это будет еще одна точка, конечная история. Нет. Только не сейчас. Этого мира не будет, он исчезнет — Обито своими руками выведет эту грязь, смоет слезами сотен, что оживут вновь в лучшем мире. Вот его цель, его предназначение. Как полиция Конохи, все Учихи, способные держать в руке кунай, в совершенстве владеют искусством связывания навадзюцу. Как связать пленного, чтобы при попытке бежать он потерял сознание? Как заставить человека причинить самому себе невероятную боль, потянув за нужные ниточки? Как подавить чье-то дыхание, бег, волю, саму жизнь, найдя подходящую веревку? Мадара испробовал все это на нем много раз. И если этот мир — лишь пробник, жалкий ноль на шкале великого будущего, не все ли равно, что он сделает с Какаши? *** Какаши уже мысленно обращался к Рин и Обито, приветствуя их на Той Стороне, когда незнакомец снял с него маску АНБУ и приложил палец к губам под темной тканью. Воспользовавшись этим промедлением, Какаши попытался сбежать, и веревка неожиданно начала затягиваться у него на горле, не давая дышать. А у противника была наготове еще одна веревка. Какаши так и не понял, почему не умер тогда. Его связали так, что любое движение, даже непроизвольное сокращение мышц, отдавалось сладкой тяжестью в конечностях. Веревки натирали кожу, мешали вдохнуть, сжимали в своих смертельных объятиях. И каждый раз, думая, что умрет, Какаши испытывал облегчение, но каждый раз приходил в себя и видел молчаливую маску перед собой. Затем незнакомец достал кунай. Но вместо того, чтобы перерезать ему горло, он освободил от пут, а затем протянул бутыль с водой, когда Какаши упал вниз и отполз к надежному, знакомому, прохладному древесному стволу. Незнакомец накрыл его своим плащом с красным подкладом, заметив дрожь, и сел рядом. В тишине они оба ждали, пока сердце и чакра Какаши приходили в норму. И затем человек в маске исчез, оставив другого человека в маске недоуменным и… умиротворенно спокойным. Живым. Тепло собиралось в руках и ногах, покалывая и расслабляя. Впервые за долгое время Какаши увидел смерть лицом к лицу, хотя она всегда была за плечом. И ему это понравилось. Потом он несколько раз приходил на то же самое место, надеясь встретить того, кого хотел бы не встречать там никогда — но тот факт, что он выжил, а также характер их знакомства (или вернее, «незнакомства») позволял надеяться, что это был лишь залетный путник, нарушивший границы по незнанию и не представляющий угрозы деревне. Однако надежды были неутешительные, ведь тогда этот человек никогда не вернется. В противном случае Какаши полагалось его обезвредить, только после этого он мог доложить о встрече, не осрамившись на всю Коноху. Он был связан по рукам и ногам — фигурально выражаясь. И все равно продолжал приходить вместо того, чтобы отбросить случившееся в сторону, как гнилые веревки. А затем его вновь связали — уже физически. Однажды он прямо спросил — действительно ли незнакомец оказался там случайно и вернулся через время как раз потому, что держал обратный путь, в котором Коноха никак не фигурировала. Какаши знал, что он кивнет в любом случае — будь это правдой и будь это ложью. И незнакомец кивнул, а затем сделал такой красивый узел на сложенных у груди руках Какаши, что и впрямь хотелось воздать ему хвалу молитвой. Но Какаши все еще был жив. Это никак не укладывалось в голове при условии, что молчаливый шиноби (а что он — шиноби, было понятно даже по запаху, не говоря об остальном) — враг. И другом он тоже не был — Какаши проверил его чакру шаринганом исподтишка, в деревне такие ниндзя не жили и не бывали. Прямо свой глаз, оружие деревни, за обладание которым другие страны могли бы отдать сотни жизней, он не показывал — иначе можно было бы записать его в число самых глупых шиноби тысячелетия, причем уже наверняка, а не предположительно, как ранее. А сам незнакомец не спрашивал и не пытался посмотреть — у него тоже была только одна прорезь в маске, и, видимо, он понимал, что значат такие шрамы. *** Что бы он себе ни говорил, Обито нравилось мучить Какаши. И нравилось доставлять ему удовольствие. Он и сам наслаждался, глядя на краснеющие следы на белой коже, так похожие на поцелуи или укусы, создавая бесчисленные петли, узлы и перекрестия, управляя жизнью Какаши — не метафорически, как будет после исполнения первой фазы плана, а вполне конкретно и определенно, здесь и сейчас, затягивая и ослабляя. Однажды он сделал из него живую качель. Он знал, что это будет больно, и все равно сделал, а Какаши, казалось, впал в прострацию, и потом еще долго отходил под деревом, уткнувшись в чужое плечо. В пустой голове этого пугала словно был переключатель, позволяющий держать громкие речи про честь и товарищество днем, а потом приходить на встречу с врагом и отдаваться ему на милость снова и снова. Но Обито это было на руку, и он не жаловался. Какая разница, кем станут они с Какаши друг для друга в этом мире, если этот мир уже обречен? Обито позволял себе отпустить тормоза, приходя туда и видя там Какаши. Ожидающего, покорного. Неожиданно для него — он запомнил Какаши по большей части как того, чья рука торчала из спины Рин, мерцая тысячей молний. И совсем немного — как ужасного зануду из своей прежней команды, у которого все получалось как надо. Но ни один из этих Какаши не стал бы подавать ему руки, соединенные на запястье, чтобы стать частью произведения искусства, которому нет названия — или Обито его просто не знал. И название, и Какаши. Впрочем, зачем ему знать эту поврежденную, недолговечную его версию? Все, что происходит здесь, ничего не значит — так говорил Мадара, чье имя он позаимствовал на оставшуюся в этом мире жизнь. Кто бы ни умер, что бы ни случилось, все это станет пеплом после победы Мадары, его победы — ведь он и есть Мадара сейчас. Какаши был гибким как веточка. Если очень хорошо надавить, потечет сок… но сломать ее невозможно. И он давил, не из жестокости или садизма, просто желая испить до капли. Вот оно, подтверждение всех теорий Мадары-самы. Эта версия Какаши… была слишком хороша, чтобы быть правдой. Ему нравились эти руки. Небольшие для мужчины, которым Какаши еще не стал, и слишком крупные для девушки или мальчика. Это руки убийцы и руки товарища, за которые он столько раз доверчиво хватался в детстве. Эта рука была в Рин, думал Обито с отвращением и трепетом, пережимая чакротоки на ней так, что она синела, а затем возвращая в нее воздух и жизнь, испугавшись, что потеря той самой руки сделает Какаши не таким важным соперником, лишит его статуса извечного врага — во всех мирах, с любыми масками… В тот раз он взял кунай и срезал с него одежду вместо веревок. Обито никогда не использовал кляп на Какаши, тот всегда говорил то, что хотел — в основном, бессвязный шепот непонятно о чем и обо всем сразу, похожий на бред, или комплименты особо удавшимся узлам. Он ничего не сказал, лишь вздохнул неглубоко, пытаясь восполнить недостаток воздуха в легких за раз. Шиноби не умирают от такого удушья, чакра не позволит мозгу сгореть быстро, а вот мирные жители… еще одно доказательство того, что Какаши никак не из их числа. Обычно его возбуждали только созданные им катаклизмы. Он представлял, как высвобождает хвостатых, и те, повинуясь ему одному, уничтожают все на своем пути, сносят дома и деревья, взрывают кварталы, отбрасывают всех этих нереальных, несущественных людишек по сторонам, как тряпичных кукол. Можно было бы сказать, что этому его тоже научил Мадара, но это неправда. Некоторые вещи он постигал сам… Разве что Какаши был подлинной катастрофой. Напряженные мышцы блестели от пота, когда он повторил узор ребер запасной, красной веревкой. Казалось, та загорится от трения о стальной пресс. Обито понял, что просто обязан увидеть его лицо, когда будет разрушать Коноху. Чтобы Какаши знал, чья это будет вина. Чтобы испытал стыд и боль хоть однажды, потому что подвешенный, практически обнаженный, он казался совершенно спокойным и совсем не смущенным или испуганным. Беззвучно двигая губами, он не скрывал легкой эрекции, не пытался прикрыться. Стоило ли придушить его на месте и посмотреть, не заляпает ли он все вокруг спермой и мочой? Нет, конечно, это было бы слишком. Слишком хорошо для Какаши Хатаке. Пусть и самого терпимого его воплощения. После этого Обито ненадолго исчез и вернулся с плащом для Какаши. Он взял его в ближайшем доме, чтобы не возникло вопросов, хотя мог переместиться хоть в его спальню. Иногда он бывал там, просто чтобы почувствовать свою власть над ним еще острее — никто не знает и не узнает, а между тем он там, во втором на свете месте, где Какаши бывает наиболее уязвим и расслаблен. Первое, конечно, их дерево. Тогда они разожгли костер из старых веревок, чтобы согреться. Сонный и ватный Какаши обнял его со спины, не давая встать. Пришлось раскрывать его хватку, палец за пальцем, тонкие и цепкие, с морщинками сгибов, похожими на старые шрамы от порезов. Отчего-то Какаши никогда не пытался заглянуть под маску — наверное, понимал, если учитывать, как он сам всегда скрывал лицо. Кушина Удзумаки собиралась рожать со дня на день. А у нее всегда все следовало плану. Обито знал, что больше не придет на место встречи. Из-за этого его лихорадило, наверное, потому он зашел дальше, чем следовало. *** Какаши как будто тоже это почувствовал. Даже когда его незнакомец ушел, он еще долго сидел, глядя на затухающий огонь и кутаясь в чужой плащ. У него подкашивались ноги. И все тело ломило. Но не поэтому. Ему казалось, что он упускает нечто очень важное, нечто прямо под носом, то, чего должен был увидеть, но не сделал этого. Невольный обладатель шарингана добровольно закрыл глаза… И затем каждый раз, когда он закрывал глаза, на веках отпечатывались лица Минато-сенсея, и Кушины-сан, и всех тех, кто умер при нападении Девятихвостого зверя на Коноху. Рядом с чудовищем он вместе со всеми шиноби деревни мельком видел фигуру, которой там не должно было быть. В черном плаще с красным подкладом. И ощутил себя связанным по рукам и ногам, но не так, когда это приятно до дрожи, а когда конечности отнимаются, тебя душит незримая удавка, чакра, застыв, начинает жечь кожу, и ты оказываешься заперт внутри собственного тела — а все из-за одного кусочка хорошо горящего материала, сплетенного в жгут. Хатаке Какаши — человек, который прячет под маской слишком большое число нечаянных убийств. Но вместо крови Рин теперь, просыпаясь с криком, он видел свои руки связанными в подобии молитвы. Он обменял столько жизней на простую веревку… С тех пор Какаши принял решение никогда не терять контроль. Это он — тот, кто затягивает петлю… всегда он. Копирующий Какаши, сильнейший и достойнейший. Он выбрал свою основную маску. Обито тоже кое-что решил — сделать для Какаши особый мир, вечную пытку на ветвях дерева. Чтобы иногда приходить в него — вязать узлы…